«Пятидневная война» в Южной Осетии качественно изменила геополитический ландшафт Большого Кавказа. Одним из ее последствий стало повышение роли Турции в регионе. Анкара заявила о себе как о возможном центре силы, арбитре и посреднике в разрешении региональных конфликтов.
11 августа 2008 года действующий премьер-министр Турецкой Республики и лидер Партии справедливости и развития Реджеп Тайип Эрдоган не только высказался в пользу скорейшего мирного разрешения конфликта между Грузией и Россией, но также заявил о необходимости формирования Кавказского альянса.
Спустя два дня, 13 августа 2008 года премьер-министр Турецкой Республики совершил визит в Москву, где провел встречу с российским президентом Дмитрием Медведевым. Тогда же был озвучен тезис о необходимости создания «Платформы мира и стабильности» на Кавказе. Согласно мысли турецкого премьер-министра, «Платформа» должна объединить пять государств (РФ, Грузию, Армению, Азербайджан и Турцию). «Народы, живущие на Кавказе, имеют общее будущее, как и имели общую историю. Мы все обязаны работать для формирования этого будущего». Так определил контуры будущего проекта министр иностранных дел Турции Али Бабаджан.
Еще через неделю, 20 августа 2008 года, название «Платформа» утвердилось официально.
Затем турецкие политики и дипломаты обсудили идеи «Кавказского общего дома» в турецкой интерпретации в Тбилиси и в Баку. Августовская инициатива Анкары стала одним из центральных пунктов повестки дня в ходе визита в Турцию главы российского МИДа Сергея Лаврова (2 сентября 2008 года). И, наконец, 6 сентября 2008 года состоялся исторический визит президента Турции Абдуллы Гюля в Ереван. Поездка главы Турецкой Республики на «большой футбол» в столицу Армении стала началом разрядки напряженности в отношениях между двумя соседними государствами. Это событие турецкие дипломаты тут же встроили в общий контекст реализации «Платформы мира и стабильности».
Следует отметить, что турецкая инициатива была положительно воспринята такими парами региональных оппонентов, как Тбилиси и Москва, Баку и Ереван. Естественно, с оговорками и замечаниями. Грузия попыталась обусловить свою поддержку необходимостью «сдерживания России». По словам министра иностранных дел Грузии Екатерины Ткешелавшвили, поддержка «Платформы» со стороны Тбилиси гарантирована при одном условии - если российские войска будут выведены с территории страны. По мнению же главы МИД Армении Эдварда Налбандяна, «в основе «Платформы» лежит принцип установления доверия, безопасности и сотрудничества в нашем регионе. Все эти принципы приветствуются, и Армения продемонстрировала положительный подход к этой идее». Однако министр подчеркнул, что предложения Анкары нуждаются в серьезной доработке.
По мнению известного ереванского аналитика Давида Петросяна, турецкий проект не будет эффективным без полноценного участия в нем Ирана. «Мы, конечно, понимаем, что в Анкаре хотели свести роль своего геополитического оппонента в регионе к минимуму и отправить Тегеран на «политические задворки». Но как быть с тем обстоятельством, что Иран имеет границу с Арменией и Азербайджаном протяженностью свыше 660 км. Между тем, протяженность границ Турции с Азербайджаном, Арменией и Грузией короче более чем на 100 км. Почему же Иран не может быть участником «Платформы мира и стабильности на Кавказе», а Турция может?».
Как бы то ни было, проект Анкары заинтересовал все державы региона. Не остался равнодушным к проекту и Тегеран. Иранский дипломат Камал Зарех отметил, что формат «3+3» (то есть три государства Южного Кавказа, а также РФ, Турция и Иран) был бы гораздо более продуктивным. 13 сентября 2008 года Баку посетил глава иранского МИДа Манучер Моттаки, который обсудил инициативу Анкары со своим азербайджанским коллегой Эльмаром Мамедьяровым. Таким образом, Турции удалось хотя бы на некоторое время завладеть информационной инициативой и предложить свою повестку дня ведущим игрокам кавказской политики. США и Европейский Союз также не остались в стороне от этой инициативы, в целом поддержав конструктивные предложения Анкары.
По словам Реджепа Тайипа Эрдогана, «в первую очередь Платформа должна иметь географическую основу, … преследовать цель установления мира и безопасности в регионе, обеспечения экономического сотрудничества и энергетической безопасности». Особое внимание хотелось бы обратить на следующую формулировку целей и ценностей предполагаемой «Кавказской пятерки». Реджеп Эрдоган считает, что «данная Платформа должна опираться на принципы ОБСЕ». Таким образом, в очередной раз глава правительства Турецкой Республики, часто обвиняемый в «умеренном исламизме», продемонстрировал свою приверженность европейскому внешнеполитическому выбору (этот курс кабинет действующего премьера декларирует и пытается реализовывать гораздо более последовательно, чем правительства кемалистов, считающихся «западниками»).
Таким образом, в августе 2008 года Турция предложила свой геополитический проект для Кавказа. Теперь помимо существующих, конкурирующих между собой и дополняющих друг друга проектов («Большой Ближний Восток», «Расширенное Черноморье», «Новое европейское добрососедство», евразийская интеграция) в регионе появился еще один - турецкая «Платформа мира и стабильности». Это значительный шаг вперед в новом освоении Кавказа Турцией.
В отличие от США и стран Евросоюза, Турция - не новичок в кавказской «большой игре». В XVI-XVIII вв. исторический предшественник Турецкой республики - Османская империя - вела борьбу за доминирование на Кавказе с Персией, а в XVIII - начале ХХ вв.- с Российской империей. Значительная часть территорий нынешних государств Южного Кавказа в различные периоды входили в состав Турции.
В начале 1920-х гг. основатели современной Турецкой республики и лидеры Советской России договорились о status quo в регионе. Турецкая республика фактически выступала в роли гаранта автономного статуса Нахичевани в составе Азербайджана и Аджарской АССР в составе Грузии. Однако в годы «холодной войны» Турция была оттеснена от разрешения этнополитических проблем Кавказа. Она играла роль главного партнера США и натовского плацдарма на Юге. Между тем относительная пассивность Турции определялась не только геополитическими соображениями. Создатели республиканского строя Турции - кемалисты - стремились оборвать все связи с наследием Османской империи (включая и исторический нарратив, и представления об «османском геополитическом пространстве», которое включало Балканы и Кавказ). Отсюда и акцент на «национальных» началах в противовес региональным (в которых, как считали отцы-основатели республики и хранители ее идеалов, турецкая национальная «самость» растворится).
После распада СССР в 1991 году Турция вернулась в кавказскую геополитику. Такому «возвращению» способствовали несколько факторов. Во-первых, образование тюркоязычного независимого государства - Азербайджанской Республики (Турция признала его независимость 9 декабря 1991 года) и этнонациональное самоопределение тюркских народов Северного Кавказа, а во-вторых, наличие многочисленной «кавказской диаспоры» в самой Турции. По различным оценкам, на территории Турецкой республики проживает сегодня от 2,5 до 7 млн. выходцев из Кавказского региона. Для установления точной цифры существуют объективные трудности. В XIX веке (период массового наплыва выходцев из Кавказа в Турцию) иммигрантов называли «черкесами», хотя помимо адыгов в Османскую империю переселялись и чеченцы, и представители дагестанских этнических групп, и осетины. Автор настоящей статьи во время одной из научных конференций в Турции познакомился с профессором из Турецкой Республики Северного Кипра, которая заявила о своих родственных связях с президентом Южной Осетии Эдуардом Кокойты.
В-третьих, с окончанием «холодной войны» и распадом биполярного мира для Турции возникло много новых вызовов. Региональные конфликты в Нагорном Карабахе, Южной Осетии, Абхазии, Чечне происходили в непосредственной близости от ее государственных границ. По справедливому замечанию турецкого политолога Мустафы Айдына, «Анкара отнеслась к окончанию «холодной войны» без всякого энтузиазма: в послевоенный период ее внешняя политика и вся стратегия обеспечения безопасности страны основывалась как раз на том, что географическое соседство с Советским Союзом делало ее стратегически важной для Запада. С окончанием «холодной войны» функции и сама необходимость НАТО в условиях нового миропорядка стали вызывать сомнения, и Турция внезапно оказалась в состоянии полной неопределенности в вопросах обеспечения безопасности».
В-четвертых, значительную роль в активизации турецкой внешней политики на кавказском направлении сыграло политико-философское осмысление места и роли Турции в глобальном мире. По мнению историка и журналиста Игоря Торбакова, новое внешнеполитическое освоение Кавказа Анкарой базируется на идеологии «нео-османизма»: «Его истоки уходят в начало 1990-х годов – эпоху президента Тургута Озала. Однако подлинный расцвет течения совпадает с приходом к власти в Турции умеренно-исламистской ПСР (Партии справедливости и развития - С.М.). Одним из основных идеологов нео-османизма является главный внешнеполитический советник Гюля и Эрдогана профессор Ахмет Давутоглу… В отличие от кемалистов, нео-османисты с готовностью включают в турецкое наследие и Османское прошлое, и Османское геополитическое пространство… По мнению Давутоглу и его последователей, Турция отнюдь не находится на обочине НАТО, Европейского Союза или Азии. Турция, утверждают нео-османисты, расположена в самом центре Евразии и непосредственно – исторически и географически – связана с такими стратегически важными регионами, как Балканы, Ближний Восток и Кавказ. Неудивительно поэтому, что нео-османисты являются сторонниками гораздо более активной внешней политики – особенно на территориях, относящихся к Османскому геополитическому пространству».
За 17 лет, начиная с распада СССР и момента появления новых независимых государств на Южном Кавказе, Турции удалось существенно расширить свое влияние в регионе. Как и в 1918-1920 гг., главным партнером Турции на Юге Кавказа стал Азербайджан. С приходом к власти в Азербайджане президента Абульфаза Эльчибея (1992 год) Турция рассматривалась в качестве объекта поклонения. Сам азербайджанский лидер называл себя «солдатом Ататюрка». В одном из интервью Эльчибей заявил: «У Азербайджана с Турцией особые, родственные отношения». Глава Азербайджана за недолгий срок своего президентства успел совершить визит в Турцию в ноябре 1992 года. В ходе армяно-азербайджанского конфликта Турция оказала содействие Азербайджану: была перекрыта армяно-турецкая граница. Однако полномасштабной турецкой военной интервенции в Армению, как в 1918-1920 гг., не произошло.
Падение режима Эльчибея и Народного Фронта Азербайджана открыло путь к власти Гейдару Алиеву. Новый лидер республики, хотя и отказался от радикального пантюркизма, продолжил курс на сотрудничество с Турцией. Официальной идеологемой Азербайджана стало признание азербайджанцев и турок двумя разными, но родственными народами. В 1994 году, выступая в Великом национальном собрании Турции, Гейдар Алиев подчеркнул стратегический характер взаимоотношений между Турцией и Азербайджаном. В 1990-е гг. Турция взяла на себя роль доверенного лица Азербайджана в НАТО, других международных организациях. Значительную роль в развитии азербайджано-турецких отношений играет военное сотрудничество. Начиная с 1996 года, в Азербайджане регулярно работают турецкие военные советники, а в Турции проходят обучение и переподготовку азербайджанские военные.
Однако было бы неверно идеализировать азербайджано-турецкие отношения, представляя Баку в качестве «младшего партнера» Анкары. Примером расхождений между Турцией и Азербайджаном является курдский вопрос. По данным азербайджанских источников, с конца 2006 года на территорию этого государства были переселены порядка 60-70 тыс. курдов из Ирака и Турции. Местами их расселения стали Газах, Гянджа, Ханлар, а также Нахичевань (являющаяся сегодня азербайджанским анклавом, отрезанным территорией Армении). Вся проблема заключается в том, что большинство переселенцев - сторонники Рабочей Партии Курдистана (последователи Абдулы Оджалана). Многие из них имеют опыт вооруженной борьбы с турецкими полицией, армией и спецслужбами. Турция в этой связи ревностно относится к такому переселению, опасаясь в перспективе появления на территории нынешнего Ирака независимого Курдистана. Если для Азербайджана переселение курдов - факт гуманитарного характера, то для Турции - это политический вызов.
С начала 1990-х гг., несмотря на определенные политические расхождения (абхазская проблема, репатриация турок-месхетинцев в Самцхе-Джавахети), интенсивно развиваются грузино-турецкие отношения. В 1998 г. был подписан Меморандум о взаимопонимании в вопросах военного сотрудничества между Министерством обороны Грузии и Генштабом Турции. Данный документ предусматривал организационно-методическую помощь Турции в подготовке офицерских кадров для вооруженных сил Грузии. Помимо военно-политической сферы Тбилиси и Анкара сотрудничают в развитии транспортных и энергетических коммуникаций (нефтяной проект Баку-Тбилиси-Джейхан, железнодорожный проект Баку-Тбилиси-Ахалкалаки-Карс).
Наибольшим драматизмом отличаются политические отношения между Турцией и Арменией. Главными причинами армяно-турецкого конфликта сегодня являются геноцид армян (точнее, отрицание факта геноцида со стороны Турции) и проблема Нагорного Карабаха. Однако в сентябре 2008 года обе стороны продемонстрировали готовность к инвентаризации проблемных точек в двусторонних отношениях и к кооперации для их улучшения.
Особая статья «кавказской политики» Турции - взаимоотношения с Россией. В первой половине 1990-х гг. двусторонние отношения осложняла «чеченская проблема». На территории Турции в ходе первой чеченской кампании действовали организации диаспор северокавказских этносов, выступавших в поддержку сепаратистов.
В 1996 году захват парома «Аврасия» с выдвижением прочеченских требований был совершен на турецкой территории. На официальном уровне Анкара стремилась избегать вовлечения в конфликт в Чечне. Но отдельные представители правительства позволяли себе отклонения от официальной линии. В июле 2000 года тогдашний государственный министр Турции Абдулхаллюк Чей сравнил действия России на Кавказе с «действиями Гитлера против евреев». О дестабилизирующей роли России в Центральной Азии и на Кавказе говорил также вице-премьер правительства Турции Девлет Бахчели. Анкара была вынуждена учитывать фактор кавказской диаспоры на турецкой территории. Намного больше точек соприкосновения у Москвы и Анкары существует по абхазскому вопросу. Турецкие власти довольно жестко прореагировали на попытки Тбилиси провести блицкриг против Абхазии в 1992 году.
Сегодня и в России, и на Западе много говорят о позитивной роли «народной дипломатии». В российско-турецких отношениях именно этот фактор сыграл первостепенную роль. Многосторонние и интенсивные российско-турецкие деловые связи — челноки и туристы — посадили Турцию на российскую «денежную иглу» и заставили Анкару существенно скорректировать политику по отношению к России. Идеи, озвученные отдельными министрами и даже вице-премьерами, не стали официальной стратегией Анкары. Сближению Москвы и Анкары значительно поспособствовал отказ России от поддержки Курдской рабочей партии, считающейся в Турции террористической организацией. Сегодня охлаждение в американо-турецких (из-за войны в Ираке и разных подходов к курдской проблеме) и турецко-европейских отношениях (из-за приема греческой части Кипра в ЕС и отказа в приеме Турции) объективно толкает Анкару в сторону сближения с Москвой. У РФ и Турции общие взгляды на черноморскую проблематику. Два государства заинтересованы в сохранении ЗАО «Черное море» и минимальном присутствии в нем нерегиональных участников. Во время своего августовского визита в Москву Эрдоган заявил: «В настоящее время Россия является партнером номер один во внешней торговле Турции, и, следовательно, это имеет огромное значение для нас». По справедливому замечанию одного из ведущих армянских востоковедов Рубена Сафрастяна, «турецкая дипломатия не поддержала инициативу восточноевропейских президентов, которые поспешили оказать помощь президенту Грузии Саакашвили, не присоединилась к антироссийской кампании и попыталась провести самостоятельную политику».
В то же самое время Турция не может не видеть, что сегодня происходит радикальная перекройка Южного Кавказа. Старые форматы мирного урегулирования в Абхазии и в Южной Осетии уже не работают. Более того, Москва из миротворца и арбитра (эффективного на протяжении многих лет) превратилась в участника противостояния с Тбилиси. Это окончательно произошло после формально-правового признания независимости двух бывших грузинских автономий, установления с ними дипломатических отношений и определения гарантий их безопасности. Ситуация в Нагорном Карабахе также далека от оптимистической картины: в 2007-2008 гг. выросло количество столкновений в зоне прекращения огня. Отсюда стремление Турции сыграть более активную партию в Большой Кавказской игре.
До тех пор, пока геополитический ландшафт региона определялся словосочетанием status quo, турецкое вмешательство было дозированным. Сегодня Анкара заинтересована в том, чтобы принять активное участие в формировании новой конфигурации безопасности Большого Кавказа. Провозгласив одной из своих стратегических целей европейскую интеграцию, Турция Эрдогана пытается также сыграть роль «форпоста ЕС» в проблемном регионе (учитывая, что сами европейские бюрократы до сих пор не были слишком эффективными, а потому могут увидеть пользу в миротворческой активности Анкары под лозунгами «единой Европы» и принципами ОБСЕ). Впрочем, не стоит идеализировать и наступившее сближение между РФ и Турцией. Конечно, тот факт, что вчерашние соперники (а исторические Россия и Турция пережили 11 войн общей длительностью в 44 года) находят много общих точек соприкосновения, не может не радовать. Однако нельзя игнорировать опасения Анкары по поводу одностороннего и несбалансированного усиления Москвы. Такие опасения не в последнюю очередь определяют активность Турции в процессе продвижения своей «Платформы». Успехи Москвы в Абхазии и Южной Осетии Анкара хотела бы дополнить сдержками в виде региональных проектов со своим участием. Как бы то ни было, следует признать, что летом 2008 года Турция приступила к качественно новому «открытию» Кавказского региона.