В новогоднюю ночь прозвучали многие сотни обращений политиков и государственных деятелей разного уровня. По большей части эти обращения были выдержаны в пиар-тональности: многое уже сделано, но еще больше предстоит сделать. Однако к двум поздравлениям, прозвучавшим в канун нового, 2008 года на Южном Кавказе, следует отнестись с большей серьезностью. В своем новогоднем обращении из Кодорского ущелья (или Верхней Абхазии, как называют эту местность в Тбилиси) еще только готовившийся к победе в один тур Михаил Саакашвили пообещал грузинским беженцам из Абхазии, что они вскоре вернутся в свои дома, покинутые в 1993 году. Президент же Азербайджана Ильхам Алиев в своем новогоднем обращении был еще более жесток в своих оценках. Фактически он предъявил ультиматум карабахским армянам: «Если армяне Нагорного Карабаха хотят самоопределения, они могут иметь его в рамках азербайджанской территориальной целостности. Иначе, если они хотят, то могут покинуть Карабах и создать второе армянское государство для себя где-нибудь в другом месте».
С одной стороны, можно списать подобные заявления на «специфику момента». Чего не пообещаешь собственным избирателям в канун нового года? С другой стороны, следует отметить, что 2008 год – это год выборов для всего Южного Кавказа. Вслед за январскими выборами в Грузии в феврале президента будут избирать в Армении, а в ноябре – в Азербайджане. Следовательно, радикализм относительно так называемых «замороженных конфликтов» будет только нарастать. И если Саакашвили уже в скором времени придется выполнять собственные обещания (или объяснять, почему это невозможно сделать), то у Алиева впереди еще солидный временной запас для развития патриотической скорости.
В любом случае, новогодние поздравления от Саакашвили и Алиева-младшего заставляют еще раз обсудить перспективы урегулирования конфликтов на постсоветском пространстве. В этой связи нам кажется целесообразным предложить несколько тезисов.
Первый тезис касается самого понятия “замороженные конфликты”. На наш взгляд, его употребление на сегодняшний день не вполне корректно. На постсоветском пространстве идет активная «разморозка» этнополитических конфликтов, если понимать под этим изменение формата урегулирования конфликтов (либо попытки такой формат изменить), а также стремление к разрушению (минимум, нарушению) той юридической базы, которая создана для невозобновления вооруженного противоборства. Попытки изменить статус-кво в конфликтных точках предпринимались не единожды. Так, в 1997-1998 гг. и в 2001 г. аналогичные попытки были предприняты в Абхазии. Однако до 2004 года это не было системной стратегией. Ситуация изменилась в 2004 году, когда обострился вопрос о международном признании независимости Косова. Признание независимости края создало бы прецедент для признаний de facto государств на постсоветском пространстве. Несмотря на то, что признание албанского Косова считается в США и Европе «особым случаем», в Абхазии, Южной Осетии, Приднестровье и Нагорном Карабахе косовский казус воспринимается именно как правовой прецедент. Поэтому элиты de jure государств (Грузия, Молдова, Азербайджан) нацелились на «решение проблемы территориальной целостности» до провозглашения независимости Косова, какую бы форму она не приняла.
Первой жертвой «казуса Косова» стала Южная Осетия (которую многие в Тбилиси рассматривают как «слабое звено»). В 2004 году Михаил Саакашвили стал демонстративно нарушать Дагомысские соглашения, установившие в 1992 году правила и формат урегулирования. «Если в рамках Дагомысских соглашений на территории Цхинвальского района (официальное название Южной Осетии в Грузии. — С.М.) нельзя поднимать грузинский флаг, я готов выйти из этих соглашений», – так 20 июля 2004 г. грузинский президент впервые публично заявил, что не исключает возможности денонсации соглашений, являющихся единственной правовой основой (!) урегулирования грузино-осетинского конфликта.
Затем пришла очередь Приднестровья. Сначала Молдова, а весной 2006 года и Украина решили с помощью экономических рычагов вывести из игры строптивых «приднестровских сепаратистов». Решившись на поддержку официального Кишинева, Киев тем самым фактически в одностороннем порядке изменил свою роль в урегулировании молдавско-приднестровского конфликта. Украина из страны-гаранта миротворческого процесса превратилась в государство-союзника одной из сторон конфликта.
Потом в дело снова вступила Грузия. Кодорская операция Михаила Саакашвили, проведенная в конце июля — начале августа 2006 года, имела не только политический смысл (стремление к изменению статус-кво в зоне грузино-абхазского конфликта) и правовое (точнее, антиправовое) измерение (одностороннее нарушение Грузией Московских соглашений 1994 года, регламентирующих миротворческую операцию). Превращение верхней части Абхазской Сванетии в своеобразный военно-политический плацдарм для «собирания Грузии» имеет и чрезвычайно важное значение для постсоветской конфликтологии в целом. Речь в данном случае идет о понимании такого феномена, как «замороженный конфликт», и о политической цене «разморозки» временно приостановленного межэтнического противоборства. В течение трех лет, начиная с лета 2004 года, именно руководство Грузии всеми силами пытается «разморозить» грузино-осетинский и грузино-абхазский конфликты. Официальный Тбилиси не скрывает своей цели — нарушить статус-кво, сложившийся в зонах этих противоборств, «замороженных» в начале 1990-х годов.
Стремление «разморозить» «замороженный конфликт» из-за Нагорного Карабаха демонстрирует и руководство Азербайджана. Однако “линия фронта” (она же “линия прекращения огня”) мешает реализации подобных планов. Скажем более осторожно: пока мешает.
Второй тезис. Сама по себе “замороженность конфликта” – это не плохо и не хорошо, это – фиксация политической реальности, при которой, во-первых, не найдено взаимоприемлемого компромиссного решения, устраивающего обе конфликтующие стороны, а, во-вторых, баланс сил не позволяет сторонам одержать победу раз и навсегда (или в некоторой исторической перспективе). Все зависит от того, с чем «замороженность» сопоставляется, что именно может произойти в результате «разморозки».
После того, как вооруженные конфликты на территории бывшего СССР были «заморожены», в трудах политологов и публицистов (в особенности европейских) стал активно прорабатываться тезис о том, что само по себе сохранение статус-кво в зоне вооруженных конфликтов, с политической точки зрения, не ведет ни к чему хорошему. Сама по себе «заморозка» конфликтов стала рассматриваться не как остановка вооруженной фазы межэтнического противоборства, а как фактор сдерживания урегулирования конфликта. Этот тезис был активно поддержан экспертами из постсоветских республик. Более того, стали распространяться утверждения о том, что «замороженные конфликты» — это, по сути, инструмент России для сохранения ее геополитического доминирования в Евразии. Дескать, Россия искусственно поддерживает статус-кво, чтобы держать «на крючке» политические элиты новых независимых государств.
Утверждение о заведомо негативном значении «заморозки» строится на игнорировании нескольких чрезвычайно важных обстоятельств. Сохранение статус-кво это фиксация промежуточной стадии конфликтного урегулирования. Прибегая к терминологии международного права (когда речь идет о симметричных конфликтах, т.е. о военных противоборствах между государствами, а не частями одного государственного образования), можно сказать, что «замороженный конфликт» — это не мир, но перемирие. Известно, что перемирие может продолжаться бесконечно долго. Например, Россия и Япония до сих пор не имеют мирного договора, что, однако же, не позволяет говорить о негативном воздействии «замороженного» российско-японского конфликта на ситуацию в АТР. Между тем, то, что осознается применительно к симметричным конфликтам, игнорируется при анализе конфликтов ассиметричных, коими являются вооруженные противостояния на постсоветском пространстве.
Вообще говоря, «замороженный конфликт» — это приостановка (прекращение) военного противоборства между конфликтующими сторонами. «Заморозка» карабахского конфликта остановила войну, стоившую азербайджанцам 11 тыс. жизней, а армянам — 7 тыс. Общее количество жертв грузино-абхазской войны оценивается в 7 тыс. человек. «Заморозка» этих конфликтов не позволила удвоить (если не утроить) кавказский мартиролог. «Замороженный конфликт» не разрешает проблему беженцев и вынужденных переселенцев, однако приостановка военных действий останавливает процесс этнических чисток и не позволяет увеличивать количество людей, лишаемых своего крова.
Тезис третий. «Заморозка» конфликтов и сохранение статус-кво в ситуации, когда компромиссное решение, удовлетворяющее обе стороны, не просматривается, дают время для мирной передышки и попыток выработки основ политического урегулирования.
Критики «замороженных конфликтов» и сторонники их «разморозки» не принимают в расчет тот факт, что сами общества могут быть гораздо более радикальными в своих требованиях, чем официальные политики. Карт-бланш на строительство «Грузии для грузин» Звиад Гамсахурдиа получил демократическим путем без применения «черных технологий» и административного ресурса. Таким же способом в Армении во власть пришли представители комитета «Карабах», а в Азербайджане — лидеры Народного фронта, обещавшие омыть сапоги в Севане. Победа Михаила Саакашвили в 2004 году была также вполне адекватна настроениям грузинского общества, действительно ориентированного на «собирание земель».
Что в таком случае означает «разморозка» конфликта? Если общества не готовы не то что к компромиссам, но даже к общению друг с другом. Если лидеры противоборствующих сторон не готовы принять условия другой стороны, а сама идея компромисса рассматривается как предательство национальных интересов. Если конфликт давно «инструментализирован» и используется для консолидации масс в борьбе с отражением «агрессии». В этом случае «разморозка» означает неизбежное возобновление войны с последующим разрушением сложившегося баланса сил. На что будет работать «разморозка» конфликтов – на их урегулирование или на военно-политический реванш стороны, считающей себя проигравшей? Этот вопрос автор настоящей статьи не единожды задавал политическим деятелям Грузии и Азербайджана. К сожалению, ни один из ответов не звучал убедительно.
«Разморозка» «замороженных» противостояний ради изменения баланса сил есть намного худший сценарий развития событий, чем сохранение статус-кво. «Замороженные конфликты» — феномен намного более позитивный, чем «разморозка» ради блицкрига. Тем паче, как показывает постсоветская и постюгославская история, блицкриг после «замороженных конфликтов» возможен (Сербская Краина 1995 года), но он отнюдь не способствует миру. Другой вопрос, если достойной ценой для мира считать «маленькую победоносную войну». Впрочем, таковой она будет только для одной стороны. И эта победа, заметим, не будет окончательной. Любая победа в «молниеносной войне» – это создание основы для будущего реванша. Реванш со стороны Грузии или Азербайджана может не стать окончательным, он неизбежно породит новые реваншистские настроения (на сей раз у армян, абхазов или осетин). Таким образом, как бы ни было неприятно признание целесообразности статус-кво, иного варианта (в тех условиях, когда нет поля для компромисса), пока не просматривается. 2008 же год может принести с собой серьезные испытания для этого варианта.
