Для проекта «После» Дмитрий Ицкович и Иван Давыдов поговорили с историком Игорем Данилевским — о том, почему не стоит всегда смотреть в прошлое, о том, что мешает сформироваться нормальному гражданскому обществу, и о том, какой хотелось бы видеть Россию будущего.
Вопрос о времени, в котором хотелось бы жить… Когда-то мне такой вопрос задала мама, и я сказал, что хочу жить в своем времени, потому что всё, что я изучаю в прошлом, мало вдохновляет, прямо скажем. Но, наверное, был какой-то более или менее привлекательный период. Как мне представляется, это конец XIX — начало XX века. А так, куда не сунешься, везде одно и то же, в общем-то, жизнь была не очень радостная. Люди все-таки старались как-то себя обустроить и обеспечить, и я думаю, что в какой-то степени им это удалось после Второй мировой войны — начиная со второй половины 1960-х годов и на протяжении пары десятков лет всё более-менее стабилизировалось. Но с нашей страной всё несколько сложнее, потому что мы всё время возвращаемся в прошлое, и вот в этом, наверное, вся беда. Так что самый приемлемый момент — примерно конец XIX — начало XX века.
Трудно сказать, почему именно это время. Может быть, потому что я его хуже знаю. Но это было время, когда шло поступательное развитие, были большие надежды на развитие науки, и действительно человечество сделало колоссальный шаг вперед, это был совершенно невероятный рывок. Но потом это всё, конечно, уперлось в Первую мировую войну. И потом межвоенный период — это продолжающаяся Первая мировая война в каких-то иных формах, которая потом уже перерастает в «горячую войну» 1939 года. Поэтому более-менее спокойный период — это все-таки период с 70-х годов XIX века где-то до 1905 года. Хотя надо сказать, что время было не самое светлое.
А то, что мы всё время возвращаемся в прошлое, мало радует, потому что я не скажу, что у нас было такое уж светлое прошлое. Все-таки человек должен развиваться, нельзя вечно оставаться в детском возрасте со всеми страданиями и переживаниями. И мы видим, что очень многие народы и многие государства, в принципе, идут вперед. А что касается того, что мы всё время возвращаемся назад, — да, это не только государство, это еще и наше общество. Понимаете, у нас сложились какие-то стереотипы, которые заставляют и избирать, если есть такая возможность, и соглашаться, если нет возможности избирать, с теми людьми, которым мы доверяем писать монопольно законы, по которым мы будем жить, и монопольно применять силу, если эти законы нарушаются. Собственно говоря, эта группа людей и называется государством. Государство — это не какая-то отвлеченная структура или аппарат насилия с органами принуждения; я всегда смеюсь и говорю, что это такой киборг-убийца. Нет, это люди. Когда говорят «это в интересах государства», мы должны помнить, что это в интересах конкретных людей. Это не всегда, а зачастую вообще никогда не совпадает с интересами общества. Но общество доверяет этим людям, многие согласны, чтобы за них решали все эти вопросы. И вот это, конечно, большая беда. У нас не сформировалось гражданское общество, у нас очень своеобразное отношение к тому, как мы с государством сосуществуем.
Я часто привожу пример: когда у нас были первые свободные выборы, вдруг оказалось, что побеждает — и это было видно прямо по карте, когда подводились итоги на Дальнем Востоке, — ЛДПР. В конце концов всё затормозилось и передачу прекратили. И мне было интересно, почему так происходит. Я спросил у одной своей знакомой, за кого они с мужем голосовали, и она сказала, что за ЛДПР, за Жириновского. Я спросил, почему, а она говорит: «А для прикола!» Я говорю: «А вы вообще понимаете, что для прикола вы выбрали людей, которые четыре года будут определять вашу жизнь и жизнь ваших детей?» Ну как это может быть «для прикола»! Осознанный выбор — это всегда большая проблема. Задорнов еще в советские времена говорил, что «свобода — это свобода выбора, а какой может быть свобода выбора, если у нас одна колбаса да один сыр?» Выбирать не научились.
Вообще, в русском языке слово «свобода» имеет несколько иное значение — это свобода от чего-то и свобода от кого-то. Есть разные значения, которые вкладываются в слова, которые мы считаем синонимами в других языках, но на самом деле понятие «свобода» у всех народов разное. У нас это свобода от чего-то и от кого-то и свобода, которая превращается не в свободу, а в волю, а воля — это всегда не только возможность самому поступать так, как ты хочешь, а заставлять всех остальных поступать так же. Олег Ефремов рассказывал, что, когда замечательный актер Игорь Кваша читал Пушкина и доходил до слов «…но есть покой и воля», он при слове «воля» сжимал руку в кулак. Вот это наше представление — сильная рука, которая будет направлять, и с этим очень многие соглашаются. Один мой знакомый сказал: «Самым свободным я был в армии». Я говорю: «Почему?» Он ответил: «Ну, мне сказали “налево” — я повернул налево, сказали “кругом” — я повернул кругом». Всё, он не принимает самостоятельных решений, и для большинства людей это, в общем-то, не свобода выбора, а свобода выполнять указания сверху. Это, конечно, беда, и, наверное, поэтому мы всё время возвращаемся назад: потому что люди, которые определяют нашу дальнейшую жизнь, вышли из того времени и всё время пытаются в него вернуться — когда им было хорошо, когда они были молодые, когда они были сильные и когда они еще не реализовали какие-то свои желания, интересы и возможности. А теперь они имеют возможность это всё реализовать, хотя это уже и поздно, но они реализуют это. На мой взгляд, это печально.
Я предпочитаю делать выбор самостоятельно, и желательно — осознанный выбор. Я понимаю, что возможность разных путей, по которым можно идти, довольно узкая для каждого человека, потому что мы часто не видим других путей разрешения каких-то своих собственных проблем. Я всегда смеюсь и говорю, что историки, по идее, выполняют роль психотерапевтов — когда они работают с людьми, которые пытались совершить самоубийство, слава богу, не совсем удачное, они предлагают им другие варианты развития событий. Почему человек кончает жизнь самоубийством? Потому что он выработал какую-то линию поведения, а потом она сталкивается с реалиями жизни, которые ни в коем случае с ней не совпадают, и выйти из этого он не может иначе, как убрав себя. А психотерапевты говорят, что есть еще другие варианты развития, есть другие стратегии, и предлагают несколько таких стратегий, из которых человек на интуитивном уровне выбирает оптимальную для себя. Вот историки, собственно говоря, должны, по идее, в обществе выполнять именно такую функцию, то есть показывать, как и почему исторические люди совершали свой выбор, почему они не видели других путей и есть ли эти другие пути, потому что мы в итоге учимся жить на чужих ошибках, и в данном случае — на ошибках своих предков. Если мы не учимся на этих ошибках, то мы совершаем те же самые ошибки, и, наверное, в этом вся проблема. И я все-таки предпочитаю делать выбор сам, исходя из своих представлений о том, что такое хорошо, что такое плохо, как должно быть и как не должно быть. И, если что-то идет не так, то я предпочитаю уйти и взять другой курс, так сказать.
Конечно, был совершенно потрясающий момент, когда был возможен очень серьезный поворот, и он вроде бы даже начался — после августа 1991 года. И если мы вспомним, кто тогда был у власти, то это была действительно серьезная вещь. Тогда появились вполне здравомыслящие люди, которые предлагали рациональные пути развития, но при этом сохранялась та основа, которая существовала и до этого. Я помню, как когда-то мы беседовали с Ксенией Лариной. Она спросила меня: «А вы не боитесь, что коммунисты вернутся к власти?» Я задал ей встречный вопрос: почему она думает, что коммунисты ушли от власти, и предложил перебрать наших первых лиц — они все выходцы из партийно-хозяйственного актива. Надо сказать, что в советское время шел довольно активный процесс выращивания партийно-хозяйственной верхушки, отбирали действительно сплошь и рядом серьезных людей, и они так и остались у власти. Собственно говоря, мы сейчас пережевываем то же самое, потому что единственный нормальный путь был — это доведение до конца. Если помните, тогда был суд над КПСС, который закончился ничем, и требование люстрации, которое тоже закончилось ничем. Если я не ошибаюсь, Галина Старовойтова была тогда главным инициатором вопроса о люстрации, но это кончилось ничем, потому что верхушка оставалась та же самая и люди прекрасно понимали, что они просто лишатся всего того, что у них сейчас есть — начиная от Бориса Николаевича Ельцина и кончая всеми следующими ступеньками. Это партийно-хозяйственный актив, и это касается и силовых структур, так что мы просто остались там же, хотя вроде бы вывеска поменялась. Вот это был момент, когда мы переживали возможность более рационального развития, пусть и не очень спокойного. Это было действительно сложное время и в экономическом плане, но здесь вроде бы взяли правильный курс в экономике, однако надо было объяснять людям, что происходит, с одной стороны, и с другой стороны — все-таки надо было проводить, на мой взгляд, более четкую социальную политику. Надо было защищать стариков, детей и инвалидов, и тут государство не сработало. Всё пошло по самому жесткому пути, когда пострадали самые незащищенные части населения, и, соответственно, мы получили ответный результат, когда пенсионеры начали поддерживать то, что они и должны были поддерживать. Но поддерживали они очень серьезно именно потому, что их не просто очень серьезно обидели, а обездолили, вот в чем была беда. Но не знаю, наверное, это просто мое впечатление, я не специалист в этих вопросах.
Начало XX века — это был потрясающий взлет, и он продолжался, наверное, до конца 1920-х годов. Меня всегда поражало ощущение свободы, которое тогда возникло в кругах интеллигенции, когда появлялись новые художники и поэты. И лучшее, что они пишут и что они создают, тот же Татлин, — это до конца 1920-х годов. А что касается самоуправления — наверное, когда ослабляется давление сверху, прессинг, люди волей-неволей начинают заниматься самоуправлением. Это тяжело и это не всегда просто, потому что есть еще один хитрый момент — возникает конфликт интересов! Когда тебе дают что-то сверху и говорят, что надо делать так, то ты делаешь так, и никаких конфликтов интересов нет. А когда много людей с разными целями, с разными представлениями о жизни и с разными представлениями о будущем начинают пытаться делать что-то свое, это приходит иногда в контакт, и контакт довольно жесткий, с другими людьми, у которых другие цели, другие интересы и другие представления о жизни. Поэтому самоуправление — это долгая и сложная штука, и тут возможны серьезные конфликты. А когда управляют сверху — тут всё вроде бы нормально, эти люди лучше нас знают, что надо делать, будем делать так, как они говорят, это проще. Человек всегда выбирает для себя более простой вариант, мало кто любит сложности. Скажем, альпинисты, которые идут на гору — ну да, не хватает им адреналина, и они создают себе дополнительные сложности. Самоуправление — это существующая вещь, но она очень быстро заканчивается, потому что люди стремятся упростить свое существование, и им тогда не надо бороться за свои идеи, не надо бороться за свою жизнь, не надо бороться за свои представления о том, как должно быть. Собственно говоря, когда новые территории заселяются людьми, которые живут сами по себе, это всегда очень долгая, тяжелая и в значительной степени кровавая жизнь. Это всё потом переходит в норму, но это надо пережить, а не очень хочется. Плюс к этому всегда говорят, что еще немножко — и всё будет хорошо, и все ждут, когда будет это «хорошо», а хорошо всё не становится и не становится, хотя, конечно, жить стали лучше. Я могу вспомнить, как мы жили, скажем, в 1950-е годы или в 1960-е, в 1970-е годы — да, конечно, жизнь стала лучше. И сейчас жизнь — не сравнимая с тем, что мы переживали в 1980-е годы, скажем. Не в 1990-е, а именно в 1980-е годы прошлого века. Люди просто быстро забывают, что и как было — карточки, талоны, очереди, пустые полки. Я помню, как в 1990-м году мой ныне покойный тесть попросил меня отвести его в магазин. Я его привел в магазин, а он меня спросил: «Куда ты меня привел?» Я говорю: «В магазин». Он говорит: «В магазине товары должны быть!» А там были просто пустые и голые полки, соль и макароны — это всё, что было. Вот об этом уже никто не помнит. Коллегиальные решения, вечевые, условно говоря, всегда чреваты конфликтными ситуациями, а нормальный человек старается избегать конфликтных ситуаций и не порождать их специально. Так что спокойнее, когда тобой управляют сверху, труднее — когда надо самому принимать решения, самому что-то делать и понимать, что ты отвечаешь за последствия. Ответственность у нас никто не любит, а безответственно нельзя принимать никаких более-менее серьезных решений. Мы должны понимать, что каждый шаг и каждый выбор, который мы совершаем, предопределяет будущее, которое нас ждет.
Попытки самоорганизации всегда давились. Это привело к тому, что бóльшая часть людей не хочет заниматься вопросами самоорганизации и не хочет решать какие-то вопросы совместно. Индивидуально — может быть, хотя если у человека что-то начинает получаться, как правило, это вызывает негативную реакцию у его соседей. Я наблюдал это в одной из подмосковных деревень. Когда человек, скажем, организует фермерское хозяйство и у него всё начинает получаться, то результат какой? Спалили, затоптали, перепахали — нечего, живи как все! Потому что для этого надо прилагать серьезные усилия. Плюс еще одно, что, на мой взгляд, тоже было воспитано в XX веке. Раньше можно было пойти и просто взять колхозный силос, чтобы накормить свою корову. Можно было принести яйца с птицефермы, на которой ты работал, а теперь это всё надо делать самому. Раньше было гораздо лучше и проще — пошел, взял и принес. То, что это воровство, никого не волновало, а тут надо самому пахать.
Тут вопрос, с чего начать. Во-первых, расставить все точки над i. Это должно быть общество, в котором есть очень хорошее образование, именно образование, а не просвещение. То есть школа должна научить детей, и в семьях этому должны учить, — совершать осознанный выбор. Речь не о заучивании жестких и вполне определенных вещей, 2 х 2 = 4, а о том, чтобы научиться думать, сопоставлять, сравнивать и решать. И решать не по шаблону, а делать выбор. Это довольно сложная штука, тут надо думать о системе образования и так далее.
Во-вторых, это должно быть общество, которое построено на демократических принципах. В нашей Конституции это всё уже было заложено. Вторая статья Конституции Российской Федерации — ее никто не может вспомнить: «Интересы личности выше интересов государства, интересы личности — это приоритет». Как говорил товарищ Маркс: «Свободное развитие личности есть залог свободного развития всех». И это, конечно, должно лежать в основе. Да, это либеральная идея, но либеральная не в том ключе, в котором сейчас говорят о либералах, что, мол, они мерзавцы, такие и сякие, — никто не понимает, что за этим словом стоит. Это разговор о свободе личности и о приоритете интересов личности, даже если мы говорим о патриотизме. Это слово у нас сейчас тоже стало для кого-то ругательным, для кого-то — основой основ… А что такое патриотизм? У нас это сводится к любви к государству. Но понимаете, это патология — любить группу лиц. Государство не надо любить. Я могу его уважать или не уважать, я могу соглашаться с ним или не соглашаться, но любить его нельзя. Патриотизм — это не любовь к земле, потому что на этой земле были разные народы, разные государства, разные люди, но земля — она и есть земля. Патриотизм — это прежде всего уважительное отношение к людям. Если совершаются какие-то преобразования, то патриотический подход, на мой взгляд, подразумевает то, какую цену за это заплатило общество. Чем бóльшая цена, тем хуже эти преобразования, это и есть патриотический подход — интерес и уважение к людям. Уважение — это то, чего нам сейчас очень не хватает, и очень хотелось бы надеяться в будущем, что все-таки уважение к человеку будет положено в основу всего.
В-третьих, это общество, в котором люди будут совершать осознанный выбор и не будут позволять манипулировать собой. Вот что такое пропаганда? Пропаганда — это манипуляция общественным сознанием при помощи образов и символов. Люди должны хорошо понимать, когда ими начинают манипулировать. Берите, читайте, просвещайтесь и образуйтесь как личность, образование ведь подразумевает формирование личности, и это должно быть положено в основу. Личность — автономный носитель общественных регуляторов. Просвещение — это немножко другое, это просвещение темных масс — когда они просветятся, то они будут светлыми. А образование — это прежде всего формирование личностей именно в таком ключе — как индивидуальных носителей общественных регуляторов.
Общество, в котором есть коллективное управление, — это, наверное, было бы лучше всего, потому что человек всегда может ошибаться и ошибается, но это один человек. А когда люди собираются вместе и начинают решать совместные вопросы, то это совершенно другая ситуация, когда проще и вернее можно найти верное решение.
Это общество, в котором возможность самореализоваться была бы у каждого в полной мере, и уважение к любому делу должно быть в основе всего. Даже если я дворник, то я должен быть лучшим дворником, я должен делать это качественно и должен получать от этого удовольствие. Каждый человек, который хорошо делает свое дело, получает удовольствие от результатов своего труда.
Это общество, где должны прислушиваться к мнению специалистов, которые зарекомендовали себя и которые являются авторитетами в своей области. У нас ведь пока страна воинствующего непрофессионализма, когда каждый будет решать, как надо играть в футбол, как надо строить, какая должна быть история, и всякими словами ругают профессионалов. Профессионализм — это великая вещь, на мой взгляд. Когда-то, еще в 1970-е годы, по советскому телевидению было несколько фильмов о Японии. И там был один фильм, который меня просто потряс. Авторы этого фильма нашли небольшой магазинчик, который торгует исключительно абразивными материалами, то есть камнями для заточки ножей. И там был точильный камень, с которого всё начиналось, который нашел еще прадед нынешнего владельца. Они его не продают, а взяли этот камень, положили его в бархатную тряпочку и повезли к лучшему точильщику в Японии. Они знают, кто такой лучший точильщик в Японии! Этот точильщик цокает языком, ходит вокруг этого камня, ахает, охает, а потом начинает затачивать железку для рубанка. Он затачивает ее и вдруг убирает руку, а железка стоит под углом 45°, то есть она просто залипла на этом камне. Потом они с этой железкой идут к лучшему строгальщику в Японии, и они знают, кто такой лучший строгальщик. И этот строгальщик говорит, что сейчас снимет стружку толщиной в 8 микрон и длиною в 1 метр. Он снимает эту стружку, а потом говорит, что с таким рубанком можно сделать и в 5 микрон. И он снимает в 5 микрон, то есть совершенно прозрачную стружку снимает длиною в 1 метр. Они знают своих специалистов! Мы можем у себя назвать каких-то других специалистов в других областях? Нет. Профессионализм — это великая вещь. Я понимаю, что в Японии свои заморочки и свои традиции, но тем не менее это очень уважительное отношение к профессионалам. Лучший производитель удилищ для рыболовов. Мама дорогая! Да кто он такой? Тот удилища делает, тот камни точильные продает, тот точильщик, тот строгальщик — кто угодно, но это профессионализм! Вот нужно, чтобы было общество таких профессионалов, к которым относились бы с уважением. Относились бы не как к обслуге, помня, что каждый из них — это личность, каждый из них — это профессионал. Я понимаю, что не все будут профессионалами и не все будут личностями, но тем не менее стремиться же не вредно. И, конечно, приоритет личности, приоритет интересов личности и уважительное отношение к свободному времени. Как говорил Маркс: «Самая большая ценность — это свободное время». У нас свободное время пока не ценится, и это печально. Не ценится и окружающий мир этими людьми, они его тратят бог знает на что, и каждый считает возможным в любой момент оторвать меня и занять мое свободное время. Помните первое «Нравственное письмо к Луцилию» Сенеки? Оно, собственно говоря, посвящено хронофагам — тем, кто пожирает наше время. Вот это, наверное, основные ориентиры, на которые хотелось бы выходить в будущем.
С чего начать? Первое, что должно быть, — это, конечно, люстрации, это необходимая вещь. Второе — все-таки осуждение той самой идеологии, которая лежала в основе существования нашего государства и нашей страны в прошлом веке и до сих пор продолжает существовать. Коммунистическая идея в том виде, в котором она сформировалась в XX веке, — это не марксизм. Вернее, это марксизм, о котором Маркс говорил, что «если это марксизм, то я первый не марксист». Нет, это идеология, которая сформировалась в XX веке, и эта идеология пагубная, она ведет в никуда, она ведет к катастрофе, но это мое субъективное мнение. Запрет таких идеологий, запрет на профессии для тех, кто в этих профессиях замарал себя, и создание новой системы образования без рассказов о том, что советское образование было лучшим образованием в мире. Да, там были свои положительные моменты, но положительные моменты есть и у других народов. Понимаете, не надо заниматься самовозвышением в собственных глазах, надо говорить, что где-то мы были лучше, а где-то мы были хуже. Говорят, что финская система образования дает очень неплохие результаты. Надо разобраться, рассмотреть, но для этого прежде всего нужны люди, которые были бы способны это сделать. Не знаю, насколько это верно, но я когда-то где-то прочитал, что в свое время после Великой депрессии Рузвельт собрал группу из шести человек, которых он считал профессионалами, и сказал: «Ребята, делайте что хотите, я вас прикрою!» — и дал им полную свободу действий. Результат мы видим. Я не знаю, насколько это верно, может быть, это просто анекдот, но это был бы первый серьезный шаг, чтобы человек, которому было бы доверено руководить таким государством и такой страной, собрал бы профессионалов, причем настоящих профессионалов, которые имеют авторитет в своем научном сообществе, чтобы те по шагам разработали программу действий, и при этом не забывали о социальной составляющей. Общество это поддержит, если все группы населения, которые самостоятельно не могут себя обеспечить, будут защищены государством. Безусловно, нужно социальное государство. А все остальные, здоровые и умные, — пожалуйста, флаг в руки, барабан на шею и вперед, трудитесь! Трудитесь! Работайте! И тут я тоже вспоминаю такой анекдот из жизни, когда приехала какая-то рок-группа, и они чуть ли не в «Олимпийском» готовили сценическую площадку, на которой сидели наши рабочие. Они говорят: «Слушай, а что они так крутятся?» — «А им знаешь как платят?» — «Да как бы мне ни платили, я всё равно бы ничего не делал!» Такие паразитические наклонности тоже развивались в обществе. Это было связано с тем, что существовала система распределения, существовала какая-то хитрая система поощрения и так далее. Если вы не хотите работать, то вы не будете ничего получать. Кто не работает, тот не ест — принцип, кстати сказать, библейский. Так что, наверное, с этого бы стоило начать. Но во главе государства тогда должен быть человек, которому власть безразлична, которая не является для него ценностью, потому что власть всегда разлагает.
У него должны быть преемники, он должен воспитывать этих преемников. В свое время меня пригласили на телевидение. Я отбивался как мог, но я тогда работал в городском педе. Я еду на занятие, а мне говорят, что меня приглашают на телевидение, а я ответил, что не могу, потому что у меня занятия. Вроде отбрыкался, всё нормально, прихожу на работу — сидит пресс-секретарь ректора и говорит: «Всё, занятия отменили, езжайте». Я говорю: «А тема какая?» — «День Конституции». А я говорю, что я в этом вообще ничего не понимаю… И там как раз зашел разговор об увеличении президентского срока. Сначала ведь было четыре года, но невозможно за восемь лет ничего сделать, и вот будет 12 лет — вот тогда… Я говорю: «Понимаете, есть пример, когда человек 12 лет пробыл у власти. И он не то что страну вытащил из жуткого провала, когда дело доходило до людоедства и когда три раза в день выплачивали зарплату, чтобы можно было что-то купить. Он весь мир на уши поставил за эти 12 лет! Но это была трагедия». Понимаете, то, что совершилось в 1945 году, — это колоссальная трагедия, и это 12 лет, начиная с 1933 года. И ведь эти сроки не от фонаря выдумали, это всё выстрадано и это всё испробовано на многих государствах. Человек, который задерживается у власти дольше восьми лет, — это уже плохо, но он должен подготовить себе преемника. И это должен быть не один и не два человека, их должно быть несколько, из которых можно было бы выбирать. Да, образование — это долгая штука, всё идет поэтапно, но мы же видим, что за последние 20 лет сколько раз реформа образования у нас была? Я вот за всю свою сознательную рабочую жизнь всё время наталкиваюсь на реформу образования. В министерстве реформа школьного образования, потом реформа вузовского образования, потом еще изменения, а потом еще изменения.
Надо не косметическим ремонтом заниматься, а просто изменять систему образования. Конечно, это всё — достаточно сложный и длительный процесс, безусловно, но это люди, у которых за душой что-то есть. Почему так держатся за власть? Потому что, кроме этого, ничего у них нет! У него нет своего дела, у него нет своей профессии, и он никуда не может уйти! Куда ему, дворником уходить? Чем он может заняться? Если это юрист, то да, он отбыл свой срок и потом пошел в адвокатскую контору. Если это экономист, то он пойдет и займется своим делом, бога ради! А у нас люди, которые стоят у власти, ничего не имеют за душой. Для того чтобы попасть в Конгресс Соединенных Штатов, человек должен иметь образование. Какое образование? Прежде всего, юридическое, экономическое, он должен закончить приличный университет и должен быть профессионалом. А кто у нас в Думе сидит? Спортсмены, актеры, люди, о которых я вообще понятия не имею, кто это такие, я их знать не знал и ведать не ведал. А кто идет в Комиссию по изменению Конституции? Человек, который говорит: «Я, конечно, Конституцию никогда не читал, но я сейчас прочитал, и, оказывается, это так здорово!» Профессионалы должны быть вместе, и это профессионалы, которые действительно управленцы. Это должны быть люди, которые знают, что и как надо делать и к чему это может привести, которые должны уметь просчитать последствия хотя бы на три шага вперед. А если это профессионал, то тогда ему не страшно расстаться со своей властью, потому что он будет лучше себя чувствовать, будет менее занятым и будет больше получать. А когда он сидит и получает совершенно чудовищные деньги и ничего больше не знает и не делает, то конечно, он будет держаться за власть — руками, ногами, зубами, как угодно.