Для проекта «После» Дмитрий Ицкович и Иван Давыдов поговорили с коммерческим директором агентства makelove Ираклием Марганией о том, чего в современной России соискатель хочет от работодателя, о том, как мы в этом плане отличаемся от Запада, и о том, поменяются ли теперь приоритеты для компаний и для их сотрудников.
Во-первых, надо начать с того, что зарабатывать деньги — это не самоцель. Деньги нам с вами для разных вещей нужны: вам — для одного, мне — для другого. Мне, может быть, вообще деньги не нужны. А есть люди, которые любят просто сидеть за столом и пересчитывать деньги, сами деньги любят.
Когда мы проводим гражданские исследования, всегда задаётся
вопрос: а для чего вообще люди идут работать? Кто-то идёт работать, потому что его мама пинала: иди работать, оболтус, не сиди на месте. А кто-то с первого курса карьеру выстраивал. Вот я точно помню, что курса до пятого даже слово «карьера» не знал, узнал только, когда моя подруга сказала, что будет карьеру выстраивать, я думал: что за карьера, куда, зачем, о чём вообще речь. Все люди разные, мотивация у всех разная, и тут всё зависит от разных факторов. Есть какие-то функциональные преимущества — близость от дома, например, какие-то социальные гарантии или зарплата — это функционал, то, что функционально мы получаем от того или иного продукта или от работодателя. А самое важное — что мы получаем от работодателя эмоционально, и вот как раз эмоциональный фактор и является самым главным дифференцирующим фактором при выборе работы. И вот тут факторы могут быть абсолютно разные. Знаете, есть такая карта Censydiam, она круглая и делится на восемь частей, и считается, что каждая часть закрывает потребности человека: потребность безопасности, потребность быть причастным к чему-то, потребность иметь контроль над жизнью, потребность веселья, признания и так далее. Совсем недавно многие IT-компании обещали сотруднику веселье и возможность получать удовольствие от работы. Такие компании, как Яндекс или Google, на это и давили: ты будешь работать и будешь получать удовольствие. Я думаю, что это была оппозиция компаниям старого формата, где ты просто работаешь. Пришёл на работу и работаешь, знаете, как мой отец, как отец моего отца: в девять пришёл, в пять ушёл, работа важна сама по себе, она не должна приносить никакого удовольствия.
Исследования в регионах показывают, что там и теперь работа — это работа: пришёл в девять, ушёл в пять, но это не значит, что я плáчу по утрам, ненавижу свою работу и вечером не ухожу счастливый. Нет, я не получаю от работы удовольствия — и нормально, у них в голове даже в теории нет такого, что ты можешь получать удовольствие от работы, быть счастливым, радоваться и так далее. И все эти западные компании со своими «человек для нас самое важное», со своей корпоративной культурной — это всё какой-то bullshit, и кажется, что в регионах это воспринимают как какое-то сектантство. С чего это вдруг вам важно, чтобы я был счастливым, чтобы я радовался, веселился и любил? Попахивает чем-то непонятным. Сейчас партийный гимн петь начнём, потом квартиру продать заставят, и так далее.
Нам здесь, в Москве, кажется классической, нормальной вещью, что HR занимаются тем, чтобы люди были довольны и счастливы на работе, а в регионах такое и до сих пор в некоторых компаниях воспринимается как что-то непонятное, им не понятно, зачем это делать. Так же и у наших родителей: работа — это важно, работа отличает меня от обезьяны, я работаю, я приношу пользу. Когда в Россию пришли западные компании, особенно IT-компании, они начали говорить: «Тут веселье, ты будешь получать удовольствие, ты будешь любить работу», — это был основной вектор в нулевые и десятые, но позже он поменялся. Потому что работодатели поняли, что к ним приходит очень много странных людей, которые хотят больше веселья, радости и так далее, а работать что-то хотят меньше, им важен процесс, а не результат. И многие компании, в том числе международные компании в России, перешли с «позиции удовольствия» на «позицию признания»: «Ты будешь заниматься продуктом, который заметят миллионы, которым будут пользоваться миллионы, ты меняешь мир». Изменение мира — это и есть чувство признания. Тебе не просто мир хочется менять, тебе хочется чувствовать, что именно ты меняешь мир.
Есть еще чувство причастности — это немного другое, это когда мы все вместе делаем что-то. Есть «мы» — это причастность, это то, что я делаю с какими-то единомышленниками, с хорошими ребятами, людьми, хорошей компанией и так далее. А есть «я», где я хочу, чтобы именно мой вклад был важен. Я мир меняю, но не то чтобы я просто хочу мир менять в какой-то классной компании, а я хочу, чтобы мои конкретные действия меняли этот мир и я видел результаты этой работы. Вот это и есть территория признания. Хотя есть такие компании, например, Mail.ru, которые долгое время были как раз на территории причастности: «Ты в компании единомышленников, классных ребят, что-то делаешь. И тебе важно то, что ты работаешь с профессионалами, — это причастность». Многие компании в регионах ещё занимают контроль и безопасность: когда человек контролирует свою жизнь, когда он знает, что он делает, куда он идёт. Это чуть ниже идёт, больше к причастности, на ту сторону.
Интересный факт: в IT одним из важных факторов было то, что моим продуктом будут пользоваться миллионы людей. Это мы называем «комплексом бога» у многих разработчиков. Так ведь и есть: компания-лидер, которая какую-то штуку делает, развивает в нас опеределенную привычку — например, пользование мобильным банком, почтой, поисковиком, фотографии, социальные сети, — вот как они нам скажут делать, так мы и будем делать. Мало того, что мы так будем делать, мы к этому ещё и привыкнем. Было странно, что в мобильном приложении Apple нельзя было что-то установить, а у AppStore что тебе скажут, то ты и будешь устанавливать, как он скажет жить, так ты и будешь жить, и ничего «лочить» тебе не разрешали. Там же всё предустановлено — вот и живи. И мы же привыкли к этому! И мало того, что привыкли, так уже не представляем, как по-другому можно было. И этот «комплекс бога» у айтишников — «я такой классный чувак, и как я сделаю, так ты и будешь жить» — это один из главных мотиваторов и факторов, который многие компании использовали при найме на работу. Опять же, видите, мы не говорим ничего про зарплату, про классный офис — нет, мы говорим про продукт, который ты будешь делать и которым будут пользоваться миллионы.
Многие компании находятся либо на территории безопасности и контроля, либо на территории превосходства в зависимости от регионов. Мне рассказывали историю Липецка и одной компании, которая является главным градообразующим предприятием. И там либо ты работаешь на эту компанию, либо ты работаешь у дяди в магазине каком-нибудь продуктовом, у своего дяди или у своей тёти. Либо чем-то ещё занимаешься, в call-центре каком-нибудь работаешь. А тут есть большое градообразующее предприятие, которое даёт кучу бонусов и бенефитов для сотрудников. И у сотрудников появляется чувство превосходства: они лучше соседа. Для многих людей важно же не говорить про зарплату — вот, кстати, вопрос, для чего деньги нужны, и так далее: нам не всегда деньги нужны, а нужно, чтобы их было больше, чем у тех, кто нас окружает. И там уже неважно, много это или мало, главное то, что ты получаешь чуть-чуть больше, чем все твои друзья, окружение. Не размер зарплаты важен, а чувство превосходства, которое я получаю вместе с зарплатой. И если я общаюсь, условно, с олигархами, то неважно, зарабатываю ли я миллион или два миллиона рублей, — всё равно я нищебродом себя чувствую, потому что они зарабатывают миллиарды. А если я общаюсь с другими людьми, работниками завода, то 250 тысяч рублей — и я уже для них богатый человек, чувствую превосходство над ними. Звучит немного цинично, но по факту это так и есть.
Если говорить об основных факторах при выборе работодателя в России, то сейчас это чувства признания и превосходства. Кстати, на Западе всё не совсем так. В Великобритании и других странах многие компании занимают позицию изменения мира и без личного твоего в этом участия. Но я честно могу сказать, что до конца так и не понял, насколько это искренне. Компания должна быть экологичной — не в смысле защиты окружающей среды, а в том смысле, что она не вредит людям, не делает зла, «за всё хорошее и против всего плохого». Вроде бы там это один из главных факторов при выборе работодателя, но, повторюсь, мне не до конца понятна искренность этого запроса. Мне почему-то кажется, что люди в разных странах одинаковы и желание быть лучше кого-то работает одинаково и в Лондоне, и в Липецке.
Сейчас можно предположить, учитывая происходящее в России, что очень много компаний уйдут на территорию безопасности и контроля, что логично. Сейчас мне важно быть не лучше сына маминой подруги, а иметь хоть какую-то зарплату, чтобы штаны держать. Может, я, конечно, оптимистичен, но мне кажется, что это временная позиция. Да, рынок просядет, но просядет ненадолго и довольно быстро его займут другие. Всё это происходит, потому что есть кадровый голод. До 24 февраля был кадровый голод, потому что ситуация напоминала «идеальный шторм», словно бы несколько ветров сразу пришло: с одной стороны, демографический кризис, с другой — огромный приток компаний, стартапов. И с третьей стороны зашёл постковидный синдром, так называемое Великое увольнение, когда люди просто увольнялись после ковида. Помните, много случаев было, когда люди бросали свою работу, уходили куда-то в леса, в семью, решали, что вообще не будут работать. Они стали считать, что для них главное не работа, а семья, родные, близкие… Появилось очень большое количество людей, для которых работа как «достигаторство» перестала иметь какую-либо ценность. Достигаторы пропали. И вот это всё привело к тому, что людей, которые хотят работать и чего-то достигать, оказалось очень мало. Никому уже не нужны были контроль и безопасность, потому что не ты — так другой, не ты дашь мне денег, так другой даст мне деньги, и вообще главное — это я, это семья, внутреннее состояние, ресурсы. Поэтому все предлагали что-то личное: «Ты здесь будешь главным, будешь крутым, внесёшь какой-то мировой вклад», — и так далее, на что ещё можно было давить. Из-за этого всё рухнуло, но, по моему мнению, опять-таки, возможно, оптимистичному, — всё это плюс-минус нормализуется, устаканится, компании — та же самая VK — начнут мощно расти и выкупать другие компании. Какие-то стартапы закроются, но откроются другие. А ещё, плюс ко всему, пандемия приучила нас, что люди теперь могут работать откуда угодно. Раньше казалось, что всем обязательно надо быть в офисе, удалённая работа была прерогативой единиц, только единичные компании разрешали такую штуку. А пандемия сказала, что, вообще-то, люди могут работать удалённо, появились новые процессы, инструменты и ресурсы. Оказалось, что из разных стран работать можно. К чему я это говорю? К тому, что даже если какие-то компании отсюда ушли, они всё равно существуют. Они могут так же нанимать тех профессионалов, которые у нас есть, удалённо. Профессионалы могут туда переезжать, могут оставаться и могут работать удалённо, то есть нехватка всё равно рано или поздно будет. Да, что-то может сместиться на время, на год, сейчас многие компании делают временное позиционирование, там как раз предлагаются контроль и безопасность, но они поменяются. Может быть, веселье и удовольствие в работе уже будут меньше предлагать, но его и до того перестали людям предлагать.
Я расскажу классную историю. Когда мы выходили на рынок Лондона, все нам постоянно говорили: да кому вы там нужны, вы там никогда не будете своими. И меня всегда это поражало. Во-первых, это ведь какая-то очевидная вещь — почему я там кому-то вдруг буду нужен? У меня, откровенно говоря, не какая-то там ноу-хау технология, которой в мире вообще не существует, и я такой выхожу с ней в Лондон и говорю: либо я, либо вы все умрёте. Такого уже нет, но я делаю то же самое, в целом, что делают агентства, которые там есть. Может быть, чуть лучше, но мы все понимаем, что это эфемерное понятие — что значит «лучше»? Как говорил мой информатик, зачем делать лучше, если и так хорошо? В общем, там же и так хорошо! Меня там никто не ждёт? Да, не ждёт. Я там никогда не буду своим? Ну, не буду, да, но мне от этого ни жарко, ни холодно, я не жду, что меня там будут встречать с распростёртыми объятиями. Ведь это как при выборе товара. Мне всегда говорили, это один из аргументов, что при прочих равных, даже если цена и качество будут такие же, как у англичан, всё равно выберут их. И тут я тоже понимаю, это вообще логично, что они, наверное, при прочих равных выберут своих, потому что это такой же эмоциональный выбор, эмоциональное преимущество. Да, функционально, может, мы одинаковые, услуги те же, сумма та же, и количество людей то же, но эмоционально ему ближе с британцем работать. И, соответственно, моя задача какая? Моя задача сделать так, чтобы я эмоционально им больше подходил, это моя проблема, и я не жду, что это будет мне доставаться априори. И когда мы общались с русскими в Лондоне, я заметил у них странный запрос: почему-то им казалось, что они априори должны получать всё. Это какая-то предустановленная вещь — у меня великая история, великая страна, за мной Пушкин, Достоевский. Мои друзья — Лермонтов и Пушкин, мы пришли к вам, и теперь вы должны работать с нами просто потому, что мы пришли. Если вы отказываетесь, то вы уроды, русофобы и вообще вы никогда не будете со мной вместе. Я думаю, что эта ментальность есть всё-таки у многих у нас в стране. Когда наши люди выезжают на курорты — в Турцию, например, — им тоже всегда кажется, что им все априори должны, именно им, а не британцу какому-нибудь. И это очень интересный фактор, что многие сотрудники при выборе работы хотят это превосходство, потому что достаточно просто туда устроиться — и меня будут уважать. Вот это мне важно, чтобы меня уважали, ценили, превозносили и считали чуть-чуть лучше, чем других. И такое отношение очень отвечает нынешним реалиям.
В Британии удивлялись, когда мы показывали им классные работы, и они при этом правда думали, что у нас уровень Бангладеш. Не хочу никого из Бангладеш обидеть, но они думали, что у нас именно такой уровень рекламы. И для них было шоком, что такие работы есть в России, что там есть дизайнеры! «У вас там есть дизайнеры, у вас там даже слово такое, "дизайнер", есть?» И мне не было от этого обидно, я считал своей целью доказать им, что в России тоже можно делать классные проекты. И не только им пытался доказать. Кажется, что сейчас это сложнее будет, но ничего, подождём, немножко переждём.
Недавно мы с моим партнёром обсуждали дальнейшее развитие наших международных направлений. Мы много времени и денег тратим на Лондон. Почему именно Лондон? Не просто потому, что нам хотелось в Лондон, а потому что Лондон — это центр, там таких агентств, как мы, довольно много, они там зародились и там развиваются. И туда мы шли, потому что мы хотели доказать миру, что, в общем-то, мы сами можем тоже, сидя в России, это делать. Нам важно было там начинать это делать и там это показывать, всё стекалось туда. Я, наверное, не тот человек и не тот эксперт, который может судить, как дальше будет развиваться геополитическая ситуация, но в нашей ситуации мы приняли решение туда не инвестировать. Работа идёт, оно и дальше будет развиваться, мы не бросим — это не значит, что мы сейчас оттуда людей уволим и вообще ничего не будем делать. Мы продолжим, но силы мы сместим и не будем пытаться пробивать дополнительную стену, существование которой, к сожалению, не от меня зависит… Вот раньше, знаете, мне надо было пробивать стену недоверия к российским компаниям — это было нормально, я своей работой могу эту стену пробивать, доказывать или что-то делать, всё зависело от меня. А тут, к сожалению, многие факторы не от меня зависят, вряд ли я на что-то могу повлиять. Может быть, бороться с ветряными мельницами не стоит и надо на какое-то время поменять вектор, что мы и сделали.
У нас совершенно разные клиенты. Это как ритейл, так и металлургические компании, и IT. Есть клиенты, которым нужны курьеры, доставщики, есть клиенты, которым нужны разработчики. У курьеров, кстати, нет чувства превосходства, это не то, что мы продаём. Они не русские люди, и им продаёшь, например, причастность. Вот там, кстати, можно выходить на территорию удовольствия в работе. Но мы не то что говорим, что там будет веселье и танцы-шманцы — не только в этом удовольствие. Это приключение, знакомство с новыми людьми, и это тоже удовольствие в работе.
А в будущем я бы хотел, чтобы большинство российских компаний было нацелено на изменение мира. Я один раз был на лекции Ричарда Брэнсона, и мне понравилась его мысль о том, что нельзя прийти на рынок и сказать: «Я буду делать то же самое, но дешевле». Ничего не получится. Надо прийти на рынок и сказать, что я буду делать по-другому — то есть взять и перевернуть рынок. И можно даже делать это в десять раз дороже, чем другие, но ты его переворачиваешь и меняешь. И мне кажется, что создавать что-то новое, создавать новую привычку, создавать какую-то новую реальность и менять мир — вот это очень интересное направление. Но не все же компании должны быть революционерами и менять мир. Кто-то должен поддерживать. Нельзя сказать, что все люди должны хотеть что-то менять или все люди должны хотеть получать удовольствие от работы. Все люди разные, и у всех разные цели. И я не считаю, что какая-то цель правильная, а какая-то цель неправильная. И то, что людям нужно чувство превосходства — это не есть неправильный подход, мол, бывают такие сволочи, которые превосходства хотят. Это не только в России есть, это и в других развивающихся странах есть. Просто мы находимся на таком этапе, когда таких людей много. В той же самой Британии есть огромное количество компаний, которые работают на чувстве превосходства, просто показывают это не так высокомерно. Мы же тоже не высокомерно показываем, что, мол, приходи работать к нам на завод — будешь лучше своего соседа. Мы говорим, что ты создаёшь своё будущее сам, а не кто-то — тебе, ты своими руками его делаешь.
