Для проекта «После» Дмитрий Ицкович, Иван Давыдов и Кирилл Сафронов поговорили с профессором НИУ ВШЭ Олегом Вьюгиным, - о том, какого будущего хочется для России, о том, на какое будущее на самом деле можно рассчитывать, и о том, жизнеспособна ли изоляционистская экономическая модель.
Модель экономического развития страны, которая формировалась в 90-е годы и давала некоторое время позитивный эффект в 2000-х, предполагала, что в России строится очень открытая экономика. И это было сделано: либерализация движения капитала, достаточно большая свобода предпринимательства, особенно в начале 2000-х это ещё было…, либеральный трудовой кодекс, и благоприятная налоговая система, провозглашение верховенства закона и равноудаленности бизнеса и государства. Это должен быть источник роста: будет приход инвестиций, включение России в международное разделение труда, здесь будут формироваться компетенции высокого технологического уровня. Была такая вот чёткая линия, которая в общем частично реализовалась в открытую экономику, в приток инвестиций, в свободу предпринимательской деятельности. Но если брать сегодняшнюю парадигму, то мы все знаем, что всё в общем-то наоборот: Россия как экономическая система должна быть самодостаточна. Правда, разные люди этот тезис понимают по-разному, но смысл такой, что всё делаем сами, включая создание современных передовых технологий, ни от кого не зависим. Но, опять же, это только тезис, потому что в реальности Россия начинает очень существенно зависеть от Китая и его рынков, но, в отличие от европейских рынков, на которые Россия нацеливалась раньше, с азиатских рынков в Россию технологий не поступает, разве что параллельный импорт западного производства. Китай и ряд других стран Юго-Восточной Азии готовы принимать российское сырьё и природные ресурсы и поставлять готовые товары, но технологических инвестиций в Россию этими странами не делаются, у них нет к этому интереса. Старая модель разрушена, а новая — она… в общем, на мой взгляд, не будет жить долго. Она для отечественной экономики очень невыгодная. Можно, конечно, долго жить в невыгодной модели, но рано или поздно это всё осознаётся и политиками, и людьми, и бизнесом или появляются внешние “спонсоры”, которые ее поддерживают на плаву.
Развилка очень простая: либо дальнейшая автаркия, либо возвращение к широкой экономической кооперации с развитым миром. Жить можно и в той, и в другой модели. Понятны выгоды открытости, и потери однобокости во взаимодействии с миром.
Есть определённые выгоды от взаимодействия, от открытости экономики, поскольку всё-таки российская экономика не является чрезвычайно малой или хрупкой… Здесь очень хорошая сырьевая база, замечательная, достаточно большая территория, которую можно очень эффективно использовать. Очень много можно перечислить факторов, которые не позволяют России раствориться в мире, стать таким незаметным экономическим анклавом. Возвращение к открытости - это не прогноз, это просто понимание, как можно эффективно использовать ресурсы, которыми страна располагает. Вот Китай работает над проектом «Один пояс- один путь/Пояс и путь». С географической точки зрения Россия могла бы сделать подобный проект. Такой транспортно-логистический пояс между Азией, не обязательно только Китаем и Европой — это для страны было бы очень серьёзным толчком к развитию. Можно было бы инвестировать действительно большие средства для того, чтобы создать удобный логистический путь, он короче, чем пояс, и к нему могут примкнуть и все среднеазиатские все экономики, и даже те, что южнее. Там, где большая транспортная линия, рядом начинают развиваться сервисные и производственные кластеры.
К сожалению, не существует, наверное, политической системы, которая была бы на сто процентов экономически прагматична. Пожалуй, китайская политическая система в период с времен Дэн Сяопина и до господина Си была более или близка к такому определению. Вот где было бы полезно поучиться. Это была не демократия (хотя механизм ротации первых лиц партийной иерархии долгое время защищал от единоличной узурпации власти), но, тем не менее, политика была выстроена на достижение экономических целей. Я могу только повторить тезис, который знают все экономисты: «Не важно, какого цвета кошка» («Не важно, какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей» - самый знаменитый афоризм Дэн Сяопина, смысл которого в том, что идеология не должна мешать реализации модернизационных задач – Полит.РУ), которого долго время придерживался Китай в своей экономической политике, и это, собственно, дало те результаты, которые сейчас достались действующему руководству Китая. Идея модернизации устроена была очень просто. У Китая есть потенциальные экономические преимущества. Это большое количество чрезвычайно дешевой рабочей силы, готовой к труду чтобы вырваться из нищеты, потенциально очень большой рынок (население Китая более миллиарда человек), значит, можно строить экономику, просто дав людям работу. Но для этого нужны инвестиции, технологии, знания — где они? Соединенные Штаты, Европа. Надо открыть для них рынки, привлечь на перечисленные экономически выгодные факторы, а китайцам. Дать возможность у них учиться. Можно сказать, что современную экономику Китая создали трудолюбивые граждане и западный капитал и технологии. Другой пример, тоже очень известный, — Южная Корея. Страна разделилась на две части, вся промышленность в Северной осталась, а сельское хозяйство в Южной. Да еще это сельское хозяйство на очень плохих землях. Какой путь выбрал пришедший в 1962 году к власти в Корее Пак Чон Хи? (Он военный, да еще левых взглядов, казалось бы, способен только на военно-политические решения…) По сути, выбор был похож на Китайский с той разницей, что большого внутреннего рынка у страны не было. Поэтому упор был сделан на создание экспортно-ориентированных компаний, создавались и функционировали которые под строгим надзором государства и за счет капитала и технологий, привлеченные из Японии и США.
Для реализации такой модели Пак Чонхи, победивший на президентских выборах 1963 года пришлось подавить бунт элит, настроенных против политического пакта с Японией. Он заключил сделку Соединенными Штатами, поддержав войну во Вьетнаме и фактически став на время сателлитом политических интересов Соединенных Штатов. Соединенные Штаты, которые предоставили Южной Корее крупные займы. Любопытно и показательно, что новая власть стремилась поменять архаическое поведение нации. Пак Чонхи неоднократно заявлял, что для благоприятного развития необходимо сместить акценты с простого наследования благих дел предшественников на творческое восприятие завтра. Речь шла о формировании в стране бизнес-культуры развитого общества. Не было никаких разговоров о том, что южнокорейская нация — особая нация, что у нее есть своя особая история, и надо придерживаться особых внутренних ценностей.
На самом деле вечно существующих прагматических моделей не бывает. Бывают такие этапы, когда в политике преобладает прагматизм, и это приводит к экономическому успеху, как правило. А бывают этапы, когда вдруг почему-то все меняется. Вот, может быть, и Китай сейчас как раз в периоде таких драматических изменений находится, кто его знает. Ну и, собственно, с Россией это тоже произошло, потому что в на рубеже веков преобладал более или менее прагматический подход к тому, что нужно делать, чтобы экономика стала динамично развиваться. Однако видимо страна оказалась “слишком богатой”, чтобы быть прагматичной в экономической политике.
Китай понялся, разбогател, и появились идеи… претензии на мировое лидерство, на особый китайский путь и лидирующую роль в мире. Россия за счет ренты была и еще остается достаточно ресурсной страной.
Если говорить о драйверах, благодаря которым сегодня может меняться экономический менталитет, то сейчас большинство этих драйверов отрицательные.
Это и демографическая яма, и отвлечение большого количества ресурсов от созидательной деятельности, если так можно выразиться. Не предвидится больше такого большого притока богатства от сырьевого сектора, грядут некоторые сложности с технологическим развитием, потому что Россия была технологически зависима от развитого мира и условий для большого скачка нет. В современном мире все страны друг от друга зависят в той или иной степени, просто некоторые лидеры в одной области, некоторые -лидеры в другой, они обмениваются, и понятно, что это взаимовыгодная вещь. Курс на самодостаточность и автаркию, конечно, не будет позитивным фактором развития. Из-за санкций внешнеторговые издержки обмена с миром резко выросли. Все эти факторы негативно влияют на экономику. В этом году мы увидели экономический рост, и правительство этим гордится. Ну пусть он будет даже 3,5 — это на две трети рост производства ВПК. Это не продуктивная деятельность и не производство благ для народа, для людей. А оставшаяся часть — это скорее результат “внутриэкономической суеты”. Если нужно сильно перестроить логистику и вообще внешнеэкономические потоки, придется очень много средств затратить, чтобы это сделать. Эти затраты в принципе тоже не являются продуктивными, вернее, они продуктивны в том смысле, что поддержали обмен страны с внешним миром, но они не создали дополнительной ценности. Поэтому на самом деле рост не связан с ростом благосостояния. Он связан, как говорит Эльвира Набиуллина, со структурной перестройкой экономики. Структурная перестройка-то происходит, но это перестройка выживания,.. Поэтому перспектива такова: если ничего не изменится, все эти негативные драйверы будут постепенно толкать политический класс, лиц, принимающих решения, тех, от кого зависит что-то в политике к тому, чтобы все-таки пересмотреть нынешнюю парадигму.
Российского Чучхе не будет. Ведь на чем держится Корейская чучхе (Северная, естественно): на том, что Китай её экономически поддерживает, а население содержится в ежовых рукавицах бедности. Тут есть заимствование у сталинского периода СССР, когда ради высочайшей нормы накопления зарплаты рабочих и цены на блага устанавливались таким образом, что семьи могли выжить работая сверхурочно, но не более. Если бы Китай прекратил содействие, я думаю, Северная Корея бы провалилась как экономика и как государство тоже. Вряд ли можно Китай рассматривать на такую же роль по отношению к России: Северная Корея небольшая экономика, а Россия все-таки достаточно большая. Интересы Китая здесь могут быть другие: использовать ситуацию с Россией для получения своих экономических и политических дивидендов, а в долгосрочной – возможно и территориальных.
Идеальную Россию, если уж совсем идеальную, я представляю, как достаточно открытую экономическую систему с приличным уровнем экономических свобод и, соответственно, политических, это вещи взаимосвязанные. Но, я думаю, о такой модели говорить преждевременно. Придется пережить период Советского Союза со свободными ценами.
Советский Союз на чем погорел? На том, что военные расходы были непосильно высокими. А сама экономика была сугубо плановой. Если представить, что когда началась СВО, экономика была бы плановой, то за полгода бы все провалилось. Потому что, собственно, быструю адаптацию к санкциям обеспечил предпринимательский класс и рыночное ценообразование и свобода заключения контракта. В Советском Союзе это было просто невозможно. Потому что там всем дали бы указания, ждали бы, по каким ценам продавать, куда везти, а если нет, значит все бы встало. Я помню конец 80-х, когда нарастали серьезные экономические проблемы в Советском Союзе: дефицит товаров, падение темпов, дефицит валюты. В том числе, скажем, уже назревал дефицит хлеба. И было совещание в Политбюро (мне просто рассказывали люди, которые в нем участвовали), выступил Рыжков (Председатель Правительства) и сказал, что назревает дефицит хлеба, надо что-то делать. На что Крючков (Председатель КГБ) сказал, что, ну как, что делать, надо цены поднять на хлеб. На что Рыжков сказал, а как это вы предполагаете поднять цены, народ будет возмущаться. А Крючков ответил, что мы эту проблему берем на себя. Собственно, правительство Гайдара, которое сформировал Ельцин, когда пришел к власти, пошли дальше – либерализовали ценообразование, а КГБ не понадобился - пережив сложнейший период адаптации, экономика славировала. Пришлось пережить сложнейший период, люди возмущались, но силового подавления не понадобилось, а через десять лет начался уверенный рост реальных доходов населения.
Модель СССР со свободными ценами подразумевает наличие частного сектора, обслуживающего потребление и услуги для населения на рыночных условиях и полный или выборочный контроль государства за определенным списком крупных компаний, прежде всего посредством контроля финансовых потоков, а если нужно и ценообразования. В последнее десятилетие государство поставило под контроль основные финансовые потоки в стране, лишь эпизодически вмешиваясь вценовую политику предприятий.
При этом российский бизнес остается в политике на сугубо прагматической идеологии – сотрудничество там, где можно получить активы или заработать. Сейчас, скажем, бизнес, который на заказах Минобороны делают большие капиталы. Есть из бюджета деньги на это — будем отрабатывать. Или распределение активов уходящих западных компаний — это тоже очень хорошая история для некоторых. Активы то продаются с большим дисконтом. Но доступ к сделкам такого типа контролируется государством. Концепция непрямого контроля крупных сделок с активами была и раньше.
Итак, «не очень страшная Россия будущего» - это Советский Союз со свободными ценами, что не подразумевает политические и гражданские свободы западного типа. Вековые исторические традиции не позволяют сформироваться поколению, которое подобные ценности действительно восприняло и стало бы защищать. Ни одно поколение не смогло вырасти на этих новых ценностях.
Тем не менее на нынешнем историческом периоде мирового развития мы можем наблюдать как экономический прагматизм борется с политическими идеологемами устройства власти. Прагматика мультицветной кошки Дэн Сяопина просуществовала долго и принесла свои плоды. Ее сменила модель мирового лидерства Китая на основе моноэлитной консолидации власти, которая может нанести ущерб экономике этой страны. Пожалуй, демократические системы более устойчивы к идеологемным интервенциям, в этих системах есть сменяемость власти и идей в зависимости от оценки успеха гражданами страны. Сейчас идет опробование эффективности другой модели, которая бы сочетала определенные экономические свободы, с политическим контролем со стороны “несменяемой” элитной группировки. В демократии политический контроль — это реальные выборы и внутриэлитная борьба, которая может их сильно перетряхнуть и привести к смене экономической парадигмы. В системах, где сменяемость не может быть обеспечена выборами, происходит либо узурпация власти, либо изобретаются правила ротации и смены состава правящих элит. Каков выбор наилучший для данного суверена – проверяется только практикой.
Кто был главным врагом Советского Союза? Соединенные Штаты. Хотя, на самом деле это не друзья, но и не враги. Были вот такие искушенные в понимании политики Соединенных Штатов, как, например, посол России в этой стране, Добрынин, с которым я в свое время встречался, когда работал в правительстве. Он очень хорошо понимал Америку, он говорил, что Америка — это не враг и не друг. Это страна, которая очень четко следует своим интересам. И для нее Советский Союз — это такой сложный партнер, которого надо держать на расстоянии вытянутой руки, очень с ним осторожно обращаться, чтобы он в чем-то не навредил. И когда Советский Союз распался, Америка продолжала примерно такую же политику проводить. Главное, чтобы все было контролируемо. Но произошла эволюция, те, кто считали, что Америка — это враг, они, как оказалось, во власти-то и оказались. Ну, а раз Америка враг, то приходится отстаивать свои права.
Политики, которые сейчас решают, - родом из того, позднесоветского периода. Да, там возраст подходит. А кто за ними идет? Что это за люди и каково их мировоззрение? Неспроста сейчас активизировалась политика у государства в области школьного образовании – это попытка развернуть те тенденции среднего образования, которые сложились в 2000-х. Но следующая волна политиков - люди в возрасте 30-40 лет, которые в министерствах сидят на не очень высоких должностях, которые занимаются созданием бизнесов в стране. Что они смогут привнести в дальнейший путь страны и ее экономики, интересно.
