Для проекта «После» Дмитрий Ицкович и Иван Давыдов поговорили с военным обозревателем «Новой газеты» Валерием Ширяевым – на этот раз о том, какие задачи должны стоять перед армией будущей России, о том, какой она должна быть, и о том, почему при любой власти армия останется одним из самых консервативных общественных институтов.
Для того чтобы рассуждать о том, какая армия нам нужна в будущем, надо понимать некоторые исходные вещи, которые как бы очевидны, но над которыми не очень задумываются. Что я имею в виду? Армия существует в трёх ипостасях. Это общественный институт, который представляет фактически срез общества, причём с очень качественной выборкой, это инструмент для обороны отечества и это инструмент внешней политики. В таких качествах она существует одновременно всегда и во все времена.
Что значит «инструмент внешней политики»? Очень многие люди, особенно люди демократических воззрений, часто этого не замечают. Они считают, что армия призвана защищать свою землю. И вот эта патриотическая основа, которая живёт в каждом человеке, и сподвигает людей служить в армии. Она выполняет такую функцию, и эта функция единственная. А от нашей армии больше ничего и не надо, потому что остальное — это от лукавого, это империализм, это агрессия, и так далее. На это я отвечу очень просто: случаев, чтобы армия защищала только свою родную землю, в европейской и вообще в мировой истории не зафиксировано. Возьмём самый очевидный пример, он зубодробительный, и ответить на него нечего: за 200 лет своего существования армия США ни одного дня не защищала свою родную землю. Ни одного дня! Она чужие земли отнимала, такое было, но если мы не имеем в виду атаки на военные базы, вынесенные на океанские острова, то действительно она ни разу не защищала территории США. Но при этом она является инструментом внешней политики. То есть войны ведутся где-то там, overseas, за морями, военные выполняют задания политиков — и так делают все армии. И задачи, которые ставятся перед армией, чрезвычайно многообразны, и далеко не всегда вы сможете их идентифицировать как агрессию или защиту, далеко не всегда. Это бывает и давление, и демонстрация флага, и всё что угодно, — то есть это как бы продолжение внешней политики другими средствами, но без войны, даже и так бывает.
Будут ли армии в будущем абсолютно мирными, то есть такими, которые никогда не используются как инструмент внешней политики? Наверное, я надеюсь, что человечество к этому придёт. Но пока это не так. Тем более что, если вернуться к теме нашего предыдущего разговора, Россия окружена конфликтующими государствами и сама находится в конфликте со своими соседями. Будет ли армия в будущем нести только функцию обороны отечества — не знаю, это вопрос политического устройства России будущего и её отношений с соседями. Однако армию могут заставить выполнять какие-то внешнеполитические функции в далёких странах. И это запросто может быть, например, как в Сирии, где в коалицию, которую собрали США для борьбы с ИГИЛ (организация признана в России террористической, ее деятельность запрещена, — Полит.Ру), было собрано, если я не ошибаюсь, 35 государств. Даже далёкая Австралия прислала два самолёта.
Когда мы говорим о функциях армий, мы сразу должны понимать, что в будущем армия должна соответствовать каким-то задачам. Задачи эти ставят политики. И чрезвычайно важно, чтобы наша будущая армия, как армия любого крепкого, нормального и развитого государства, категорически не участвовала в политике. Это инструмент политиков, но сам по себе он не может быть субъектом политики — это чрезвычайно важно. Слава богу, последним случаем, когда армия вмешалась в политику в истории России, было восстание декабристов. Как мы помним, в течение всего XVIII века смена власти проходила с помощью военных переворотов, которые осуществляла армия. В дальнейшем мы всё-таки сделались нормальным… не нормальным, но европейским государством, в котором армия стала аполитичной. И накануне большевистской революции участвовать в политической жизни для офицеров было пошлостью. Жёны офицеров не должны были даже газеты читать. Они участвовали в общественной деятельности, во всевозможных кружках, в благотворительности, в аукционах — в чём угодно, но не в политике. В дальнейшем советская власть очень быстро поняла, что армия не должна быть субъектом политики — то есть захватить власть или каким-то образом влиять на власть. Сталин профилактировал армию от посягательств на власть в присущей ему манере, уничтожив огромное количество командного состава. В дальнейшем так оно и было, и самым ярким проявлением аполитичности российской, советской и русской армии, которая, вообще, является укоренённой чертой, конечно же, стал переворот 21 августа 1991 года, так называемый ГКЧП. Тогда армия практически начала саботаж — когда никем не установленный и никому не известный новый орган, который не существовал ни в Конституции, ни в Законе «О чрезвычайном положении», ГКЧП, стал раздавать приказы. И, в общем, кончилось это тем, что путчисты на второй день поняли: армия не хочет участвовать в политике, это очень важно. Я думаю, что это общая черта всех развитых современных государств. Армия участвует в политике там, где государство слабо. Это общества Латинской Америки, Азии и Африки — в первую очередь, там, где армия выступает ещё и как политический институт. Сходную роль армия до недавнего времени выполняла ещё и в Турции, это тоже был политический институт.
Я думаю, что эта важнейшая черта должна быть пролонгирована в будущее, и армия будущей России должна быть абсолютно аполитичной и не должна быть инструментом политиков, которые будут выбираться на свободных выборах, в условиях конкуренции и свободных СМИ.
Теперь касательно задач. По нынешней военной доктрине российская армия должна иметь возможность вести две оборонительные операции на границах России, и, в общем, под это и была создана. Наступательные операции в доктрине вообще не отражены, и, судя по всему, армия оказалась не совсем готова к ним. У нас есть Южный округ, который в своё время формировался с одной целью — под задачу борьбы с инфильтрацией идей исламизма, наступающих через Среднюю Азию. Общеизвестно, что, унаследовав общие границы, мы унаследовали незащищённую пограничную линию: между Таджикистаном, Узбекистаном, Казахстаном и Россией не существует оборудованных пограничных полос, то есть это свободные и взаимопроникаемые границы. Существовали очень серьёзные опасения, что идеи исламского интернационала или исламского фундаментализма начнут из Афганистана проникать в соседние государства, их сторонники захватят там власть и начнут угрожать России. Южный округ строился для борьбы с такими угрозами, в перспективе это был самый сильный округ России. А вовсе не Западный, который должен сейчас противостоять НАТО, по задумке наших стратегов. Будет ли это угроза в будущем для России, для будущего государства, каким бы оно ни было? Я думаю, условный Навальный ли будет нашим президентом будущим или какой-нибудь Шойгу, — всё равно эта угроза останется в любом случае. Значит, есть такая перспектива.
Кроме того, армия должна иметь те черты, которые политики хотели бы видеть в обществе. Если общество будущей России будет демократизироваться, то военные должны будут получить свои закрытые защищённые социальные сети, они должны будут получить гораздо бóльший уровень защиты своих прав, чем сейчас. Он сейчас существует, и это не такой уж плохой уровень защиты по сравнению с Советской армией, допустим, или с армией демократической России 90-х годов, которая была почти что армией тоталитарного государства, если сравнивать с современной армией. Вот при Ельцине армия была наследницей советской армии с очень небольшими изменениями. Сейчас она изменилась очень сильно. Но всё-таки в будущем она, конечно же, должна обеспечить гораздо большую защиту права военнослужащих, это абсолютно точно.
Теперь о строительстве армии, о её соответствии современному уровню развития науки и техники. Начиная с 30-х годов и особенно во время Великой Отечественной войны наш военный оборонный комплекс строился независимо от того, чего хотела и чего не хотела Коммунистическая партия, и строился в условиях мощнейшего наземного вторжения. Это был вопрос «Жить или не жить?» для всего народа, и ему отдали все силы. ВПК был построен так, что мог существовать самостоятельно. Наше оружие производится независимо от того, дружим мы с США или не дружим. Были созданы свои национальные стандарты вооружений, они неукоснительно выполнялись, они неплохие, проверены временем. И нынешний военной-промышленный комплекс России является наследником советского, конечно же, он воспринял его традиции в значительной степени. И устроен он так, что мы с вами зубы на полку положим от голода, от всяких санкций, от всего, а он всё равно будет работать, он будет действительно независимой машиной. Существует зависимость от элементной базы, современная техника — это умная техника, ракеты должны летать, как говорили военкомы, по сложной траектории, то есть мы должны производить оружие с искусственным интеллектом. Оружие с искусственным интеллектом Россия и Советский Союз производят с 60-х годов, сразу скажу, и могу долго перечислять эти системы вооружений. Так или иначе, государство должно будет исправить эту зависимость, если она есть сейчас. Я её особенно не ощущаю, но если допустить, что она есть, то должна быть создана своя собственная элементная база, которая позволит создавать независимое ни от кого вооружение.
В мире не всё так устроено. Есть государства, которые развивают вооружение в системе военного союза — это, конечно же, организация НАТО. У неё существуют единые стандарты, и государства закупают вооружение на открытом рынке. Наше государство тоже продаёт оружие на открытом рынке, но там это единая политика. Главное, чтобы оружие соответствовало определённым стандартам, которые выдвигают военные. Строго говоря, понятие «военный стандарт» тоже иногда упускается из виду, но дело в том, что мы сейчас видим его проявление в ходе военной спецоперации на Украине. Украинцы не могут воевать натовским оружием. Они знают и умеют эксплуатировать советское, российское и украинское оружие, украинское оружие построено в рамках советских стандартов. Это не только калибры, это состояние порохов, взрывчатых веществ определённых, которые должны взрываться гарантированно, стандартно, с одинаковыми последствиями для того, в кого они попадут, с одинаковым расширением газового облака и много-много чего ещё. Это, конечно же, стандарты связи, стандарты шифрования, это уровень прохождения команд — как быстро команда спускается вниз, как быстро они уходят наверх, не происходит ли во время этого путаницы, и так далее. Это, конечно же, национальные традиции использования вооружения в бою, потому что натовская система произрастает из американской. Это, скажем так, попытка заменить самую ненадёжную, самую сложную часть военной машины, то есть человека, на технику и на самые последние достижения научно-технического прогресса — вот это идея Соединённых Штатов. Человек — он всегда может подвести, его надо заменить то ли роботом, то ли искусственным интеллектом. И, естественно, они вносят огромное количество новшеств в военное дело. Советская, русская, российская доктрина и военная школа традиционно исходят из того, что и человек на поле боя решает очень многое, и ставка на человека до сих пор в значительной степени превалирует. В чём это выражается? В Соединённых Штатах и в НАТО, например, нельзя допускать больших потерь, и делается так, чтобы человек поменьше участвовал в боях. Для этого применяются огромные сроки превентивных бомбардировок, то есть люди вступают в действие, в войну, значительно позже. Если они где-то чувствуют сопротивление, они останавливают всё до тех пор, пока просто не вколотят в землю живого противника, чтобы потом уже люди могли продолжать своими сапогами двигаться к победе. У нас немножко не так. У нас допускается и атака прямо во время артподготовки, и много чего ещё. В результате всё это приводит, конечно, к бóльшим потерям в российской армии, но в последнее время мы видим изменения. Начиная с войны в Афганистане, всё больше и больше набирает силу гуманистическая тенденция, когда командиры берегут своих солдат, стараются по максимуму избежать потерь и делают это всё более и более профессионально. Мы как бы сближаемся с западными армиями ментально, по взглядам на участие человека в боевых действиях.
Теперь армия как защитник Отечества. Это очень важная функция. Она, конечно же, изначально присуща армии. И это идея о том, что молодые люди не в пубертатном периоде, а в том периоде, когда у юноши проявляется наибольшая активность, должны дать выход своей молодой энергии. Это сверхважно для ребят — состояться и перед своими сверстниками, и перед самим собой. Поэтому идти в сыщики — это хорошо, я защищаю людей от преступников, пойти в армию — это тоже хорошо, потому что я буду защищать родину. Посмеиваться над этой тенденцией можно, но она лежит в основе исконного стремления молодёжи в армию. Конечно же, это было, есть и останется в будущем, какое бы правительство у нас ни было, молодые ребята, ведомые такими идеями, будут стремиться в армию.
Армия непрозрачная только для того, кто не хочет ничего знать. Если ты просто пойдёшь в военкомат и скажешь, что у тебя сын идёт в армию, попросишь рассказать, как там, то ты получишь исчерпывающую информацию, всё получишь. Реформа была начата Сердюковым после 2008 года, после сложной войны с Грузией, когда огромная держава очень небыстро решила все свои вопросы с очень небольшой армией противника, и стало понятно, что надо что-то делать. Так вот, эта реформа привела к значительным изменениям, в том числе и во взглядах на то, какой должна быть армия, и на роль человека в ней.
Я скажу то, что говорю всегда и везде, хотя, может быть, для кого-то это станет откровением: социальный институт, развивавшийся в обход устава, в обход официально назначенных командиров, системная проблема, которая фактически убивала советскую армию, — дедовщина — не просто побеждена, она разгромлена полностью. Как системное явление дедовщина не существует. Осталась воинская преступность, и она, конечно же, будет всегда и во всех странах, поэтому, в принципе, с помощью правозащитных организаций, тех же комитетов солдатских матерей, с помощью военной прокуратуры и военных психологов можно бороться за своё достоинство, таких примеров очень много. То, что армия не вылезает с манёвров — очень большие деньги на это тратятся, — приводит к тому, что времени для того, чтобы заниматься системной преступностью, у военнослужащих просто нет. Чем больше человек занят, тем меньше у него в голове на дурь остаётся времени.
Что касается соотношения контрактной, наёмной и призывной армии. Главное положение, главное качество армии, когда она вступает в войну, — это боевая выучка. И вся история человечества свидетельствует о том, что ни наёмная армия, ни добровольческая армия, ни призывная армия друг перед другом преимущества в этом смысле не имеют. Нельзя сказать, что наёмная армия — это гарантированно более профессиональные, более качественные солдаты, чем призывная. Потому что существует армия Израиля, которая сейчас заведомо лучше любой армии мира, я имею в виду, в своём боевом качестве. Если взять израильскую бригаду и сравнить её с любой другой бригадой любого другого государства — они просто «умоют» их, притом что они вроде как не профессионалы, не наёмные. И никогда бы никто сейчас не взялся утверждать, что Соединённые Штаты могут вторгнуться во Вьетнам и одержать там победу, хотя вьетнамская армия — это армия призывная. Россия частично перешла на контрактную армию не для того, чтобы добиться каких-то чрезвычайных показателей, а для того, чтобы человек, который пришёл в армию, получил возможность почувствовать себя там человеком. Он получает деньги за то, что по идее, по Конституции, должен делать бесплатно, и это очень важно. Наши контрактники гордятся своими умениями, знаниями и опытом, который они получили, потому что сейчас это действительно непростая специальность, такие вещи надо знать и уметь. Переобучить армию можно довольно быстро, и мотивация в армии всё-таки возрастает тогда, когда ей платят деньги.
Есть другая часть этой проблемы, когда общество уверовало в то, что наёмная армия — это такая разновидность чиновничьей службы. Вот ты иди сейчас на фронт, парень, мы тебе за это заплатили. А когда тебя убьют, то тебе положена особая премия, понимаешь? Вот не надо шутить со смертью, она уравнивает всех и сразу на поле боя, и призывник никакого преимущества не имеет перед контрактником. Поэтому для мотивации зарплата важна, но понимать контрактную армию как некую синекуру, как сборище должностей, в которых можно спокойно пережить время и составить себе карьеру, очень опасно. Так развивалась югославская армия: все офицеры служили в полной уверенности, что войны не будет. А когда заполыхало на Балканах, вдруг стало понятно, что офицеры ничего не умеют и не хотят. И никогда не хотели, потому что они не готовились к этой войне, они армию рассматривали просто как место чиновничьей службы определённого рода. Военный человек должен понимать, что всегда может случиться что-то такое, ради чего ему придётся расстаться с жизнью или с частью здоровья — с рукой или с ногой. Это делает армию особой частью общества, связанной с потреблением мужского наркотика адреналина, который реально изменяет психику поведения мужчины. И выход из адреналиновой ломки — вещь непростая, она длится до полугода после боевых действий. Всё это говорит о том, что это не просто служба, а особая вещь.
Что касается социального среза, то понятно, что в первую очередь в России в армию идут именно ребята из не самых богатых семей, потому что современная армия даёт возможность получать не такие большие деньги, но я вам скажу, что построена система, которая немножечко изменяет послевоенную жизнь. Хочешь служить в правоохранительных органах? Только через армию, тебя не возьмут туда, если у тебя не было службы. Бесплатное поступление в любой институт — ты можешь поступить и учиться. Если ты связал свою службу с армией и в дальнейшем, то есть был контрактником, а потом решил учиться дальше и, может быть, стать офицером, то это очень большая возможность получить квартиру сразу, военная ипотека — очень надёжная вещь. Если ты не совершаешь никаких преступлений, а просто «тянешь лямку», то ты уже её получил, помимо того, что после увольнения со службы тебе положена квартира. И сколько у нас есть знакомых молодых ребят, которые тянут свои молодые семьи, впрягаются в ипотеку, опасаются потери работы, — у военных нет таких проблем. И, конечно, эта система, которая материально заинтересовывает военнослужащего и даёт ему хороший шанс продолжения жизни «на гражданке», —очень важная вещь, которая произошла за последние 15 лет.
Чтобы ответить на вопрос об оптимальном размере армии, давайте глянем на Украину. Они провели три волны мобилизации и «выгребли» уже почти всех. У них осталось не так много мобилизационного ресурса, но они объявили, что соберут миллион человек. Если их вооружить западным вооружением, хотя я в этом очень сомневаюсь, но, предположим, 300 тысяч они соберут — это реальная цифра, о которой мы можем говорить…
Никто даже не представляет, что такое мобилизационный ресурс общества. Любая страна может дать 4 % населения — это предел. Не верите? А это так! Как только 4 % заканчиваются, дальше уже берут «фольксштурм». Призвать миллион в современной Украине — это фантастика, это тяжелейшая задача. Это не будет армия, это будут дивизии народного ополчения, такие же, как те, которые своими костями всё Подмосковье обложили в Великую Отечественную, когда туда призывали преподавателей МГУ и одноруких калек. Если вот так — то, может быть, они это сделают, но они же воевать не смогут.
О чём это говорит? О том, что будущая российская армия, которая находится в «кольце друзей», постоянно конфликтующих друг с другом и одновременно входящих в ОДКБ, должна иметь возможность созвать военнообученный резерв. Военнообученный резерв — это уже Австрия или Швейцария. Когда человек стреляет из автомата каждые два месяца ровно столько, сколько нужно командиру, когда он выполнил все нормативы, когда он постоянно проходит переобучение по воинско-учётной специальности и водит самые современные виды техники. Он не ищет, где у него там поворотник включается, он делает это автоматически. Который умеет работать с оборудованием связи, с беспилотниками, если они интегрированы в систему, и много-много чего ещё. А если он артиллерист, то там вообще целая наука. Всё это должен уметь человек. Резервист не должен чесать затылок и вспоминать, чему же его учили 15 лет назад. Он должен, как в Израиле, постоянно проходить сборы, ему всё должны напоминать, он должен держать себя в форме и иметь личное оружие где-то в близком доступе. Поскольку Россия не может раздать гражданам автоматическое оружие на руки, как это сделано в Швейцарии или в Израиле, — наше общество категорически не готово к таким вольностям, — мы должны создать клубы или что-то такое рядом с местом жительства людей, будущих резервистов, которые смогут свое оружие там хранить, получать и опять туда его сдавать. Это не тот призыв на сборы, советский, о котором мы всегда слышали, не так называемые «партизаны». Это совершенно другая система, которая стоит денег, и денег немалых. Правда, из-за этого — из-за таких затрат и физических усилий большого количества людей — армия превратится в народную армию. И когда человек находится в социальной сети резерва со своими товарищами в одном городе, городке, населённом пункте, он, конечно, становится ячейкой гражданского общества. Грамотный резервист — это в том числе и в немалой степени гражданин, ответственный человек. Система резерва должна быть пересмотрена полностью, на неё должны положить очень большие, хорошие деньги.
Размер будущей армии очень сильно зависит от военной доктрины, от тех задач, которые перед армией поставлены. В первую очередь, это задача политиков — определить, для чего они создают армию. Думаю, эти задачи будут пересмотрены в будущем, и пересмотрены очень серьёзно. Поэтому я думаю, что, если будет военнообязанный резерв в размере 500 тысяч человек, то 500-тысячная армия, как она сейчас существует, — это нормально, больше не надо. Кроме того, у нас есть очень важная часть армии — ядерные силы сдерживания. Мы-то сейчас с вами разговариваем об армии, которая воюет и выполняет свои задачи конвенциональным оружием. Но на случай критических ситуаций, таких, например, как война с НАТО или с США, существует ядерное оружие, «оружие судного дня». Таким образом, нет необходимости содержать огромную армию в несколько миллионов человек.
И понадобится не так много денег, если вы закончите программу перевооружения, которая у нас длится довольно долго и не дошла до своего логического конца. Она была задумана человеком, которого все ругают и называют Табуреткиным, именно при Сердюкове эти программы были созданы. Если вы закончите программу закупки вооружений даже на плановой основе, до перевооружения, то затраты сократятся. Но современная армия — всегда дорогая вещь. А самое главное — она не должна вылезать с учений. Таково свойство армии: она не может остаться боеготовой в условиях, когда её постоянно не тренируют. Это как спортсмен, понимаете? Стоит ему дать себе отдых, ничего не делать, слезть с диеты, прекратить тренировки — он повесится, у него сразу резко упадут спортивные показатели. В армии то же самое. Это, кстати, касается и состояния интеллекта всех военных офицеров и генералов, ровно то же самое — ничегонеделание их просто расхолаживает.
P. S. И кто бы ни стал новым президентом — он что, уничтожит ядерные силы сдерживания на следующий день? Объявит Россию пацифистским государством, в мире невиданным? Или скажет, что армия больше не нужна, и ликвидирует её? Нет. Никогда этого не будет. Посмотрите внимательно, как движется армия из прошлого в будущее. Это 20–25-летние сроки карьеры офицеров. Человек начинает службу при одном президенте, продолжает при другом и заканчивает при следующем. Если политики мыслят политическими циклами, то армия — это ледокол, который сквозь историю движется из прошлого в будущее, это очень инерционная машина. Она консервативна по своей природе. Хотя она может воспринять какие-то технические и научные новшества, но как институт это очень консервативная часть общества, и все друзья, жёны и родственники военных воспринимают это и являются консервативными избирателями. Поэтому любой абсолютный националист или либеральный демократ, который придёт к власти в будущем, вынужден будет иметь дело с теми же самыми людьми, с которыми свела судьба его предшественника.