Владимир Пантин: «Впереди — десятилетие реформ»

Для проекта «После» Кирилл Родионов поговорил с Владимиром Пантиным, доктором философских наук, заведующим Отделом сравнительных политических исследований Института мировой экономики и международных отношений РАН, о том, почему нынешние потрясения являются прологом новой глобальной волны преобразований, которая начнется в середине 2020-х и станет для России, Европы и мира в целом еще более важным рубежом, чем 1989–1991 годы.

Драматические события 2022 г. стали шоком сразу для нескольких поколений россиян, входивших во взрослую жизнь уже после распада СССР. Ни Первая, ни Вторая чеченские войны, ни пятидневная война в Южной Осетии, ни «гибридная» война середины 2010-х не идут ни в какое сравнение с тем ударом, которое оказал на российское общество конфликт, начавшийся 24 февраля 2022 г.

Впрочем, российско-украинское противостояние — не единственный военно-политический конфликт начала 2020-х. На этот период пришлась Вторая карабахская война, начавшаяся в сентябре 2020 г. и увенчавшаяся территориальными уступками непризнанной республики, наступление Талибана (запрещенной в РФ террористической организации) против афганских правительственных сил, начавшееся в мае 2021 г. и завершившееся сменой власти в Афганистане и ускоренным выводом американских войск, наконец, интенсификация конфликтов между США и КНР вокруг статуса Тайваня, а также между Израилем и Ираном из-за статуса иранской ядерной программы. И этот список вовсе не является исчерпывающим.

При этом было бы ошибкой утверждать, что рост региональных конфликтов начала 2020-х был абсолютно непредсказуем. Владимир Пантин, исследователь из Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН, говорил об этом сценарии в книге «Философия исторического прогнозирования. Ритмы истории и перспективы мирового развития в первой половине XXI века», опубликованной в 2006 г. в соавторстве с Владимиром Лапкиным, а также в интервью автору этих строк, записанном в декабре 2016 г. и опубликованном в январе 2017 г.:

Методология прогноза

Основной для прогноза стала концепция эволюционных циклов, которую Владимир Пантин разработал совместно с Владимиром Лапкиным на рубеже 1980–1990-х на базе «больших циклов» («длинных волн») Николая Кондратьева. «Классический» кондратьевский цикл состоит из двух волн, каждая продолжительностью около 25 лет: на повышательной волне преобладает благоприятная деловая конъюнктура с характерными для нее эпизодическими кризисами, которые преодолеваются мировой экономикой сравнительно легко; на понижательной волне доминирует низкая деловая конъюнктура, а временные периоды подъема не выливаются в устойчивый рост.

Кондратьевские циклы прослеживаются с конца XVIII века, со времени Промышленной революции в Великобритании. При этом сам Николай Кондратьев (1892–1938 гг.) еще при жизни проводил разницу между циклами «рубежа веков» и циклами «середины века»: в первом случае технологическая революция сменяется региональными и мировыми войнами, а во втором бурный экономический рост, основанный на распространении сформированного ранее технологическом уклада, оканчивается структурным кризисом, в ходе которого этот уклад перестает быть драйвером развития, и ему на смену приходит новый.

Эта разница легла в основу модифицированной версии «больших циклов», предложенной Владимиром Пантиным и Владимиром Лапкиным. Согласно их модели, полный цикл эволюции мировой экономики (а точнее, стран, втягивавшихся в орбиту мировой экономики на протяжении последних двух с лишним веков) состоит из двух кондратьевских циклов, или четырех фаз: «технологического переворота», сопровождающегося радикальной сменой технологического уклада в ведущих странах мира; «великих потрясений», насыщенных кризисами и войнами, в результате которых разрушается старый мировой порядок, препятствующий распространению новых технологий; «революции международного рынка», в ходе которой происходят масштабные геополитические сдвиги, а на новой институциональной основе действующий технологический уклад получает наиболее широкое распространение во всем мире, вплоть до исчерпания возможностей служить драйвером развития мировой экономики; после этого наступает «структурный кризис», в ходе которого доминировавшие прежде отрасли начинают приходить в упадок, а в развитых странах формируются предпосылки для новой технологической революции.

При этом в качестве стартового «отрезка» четырехступенчатого цикла можно принимать любую из фаз — например, «структурный кризис», который предшествует «технологическому перевороту», примером чему может служить стагфляция 1970-х, которая происходила на фоне начавшегося кризиса экономики «угля и стали» в Европе и Северной Америке, а также появления первых персональных компьютеров, которые стали основой информационной революции рубежа 1980–1990-х. Другим отличием от классической теории Кондратьева является сокращение продолжительности понижательных волн (при неизменной длительности повышательных) по мере прохождения всех фаз эволюционного цикла: если в первом эволюционном цикле (конец XVIII и большая часть XIX века) она составляла 36 лет, то во втором (конец XIX — большая часть XX века) — 24 года, а в третьем — (конец XX — первая половина XXI века) — около 12 лет.

Датировка модифицированной теории длинных волн

Шаг времени

Проиллюстрировать эту закономерность можно на примере второго эволюционного цикла: точкой отсчета для него стал биржевой кризис 1873 г. в Европе и США, положивший начало «Долгой депрессии», границы которой ряд историков относит к периоду 1873–1896 гг. Для этого периода характерны затяжные отрезки экономического спада: так, в США наиболее продолжительные из них пришлись на 1873–1879 гг. и 1882–1885 гг., когда продолжительность спада достигла 65 и 38 месяцев соответственно (против 43 месяцев в 1929–1933 гг.), а также на периоды 1893–1894 гг. и 1896–1897 гг., которые последовали вслед за биржевой паникой 1893 г.

Помимо раннего кризиса социальных и политических институтов сословных монархий, на этот период структурного кризиса также пришлось изобретение технологий, которые дали толчок Второй промышленной революции, пришедшей на смену Первой, с характерными для нее технологиями на основе парового двигателя. В 1870–1880-е гг. были изобретены телефон, лампа накаливания, электрическая плавильная печь, паровая турбина, многофазная электрическая машина, система передачи электроэнергии с помощью переменного тока, двигатель внутреннего сгорания и автомобиль. Внедрение этих технологий в последующей фазе технологического переворота было драйвером бурного экономического роста на рубеже XIX–XX веков, подспорьем для которого также стало изобретение радиотелеграфа и самолета.

Этот период увенчался Первой мировой войной, по итогам которой распались крупнейшие европейские монархии, а также сформировалась Версальско-Вашингтонская система международных отношений, оказавшаяся в итоге недолговечной. В 1920–1930-е гг. в континентальной Европе стали укрепляться авторитарные и тоталитарные режимы, что проложило дорогу ко Второй мировой войне, важным триггером которой стала Великая депрессия. Послевоенная стабилизация миропорядка происходила на фоне формирования биполярной системы, распада колониальной системы и становления государств всеобщего благосостояния.

Студенческие революции 1968 г. увенчали два с лишним десятилетия беспрецедентного экономического роста и положили начало структурному кризису, который проходил под знаком нефтяных шоков (1973 и 1979 гг.), стагфляции, упадка старых промышленных отраслей в Европе и зарождения информационных технологий, коммерциализация которых привела к информационной революции конца XX века. «Революция» Рейгана и Тэтчер, пронизанная идеями дерегулирования и приватизации, позволила не только перезапустить экономический рост в США и Европе, но и заложить основу для расширения наднациональных институтов Запада, которое завершилось в середине 2000-х, с вхождением в ЕС стран бывшего Варшавского договора.

Однако, как и веком ранее, бурный экономический рост рубежа столетий увенчался волной дестабилизации — на этот раз в виде региональных конфликтов (войн в Афганистане и Ираке), которые последовали вслед за терактами 11 сентября. Как и столетие назад, за временной стабилизацией, пришедшейся на этот раз на середину 2000-х (а в предшествующем цикле — на 1920-е гг.), последовала новая волна потрясений — глобальный финансовый кризис 2008–2009 гг., Арабская весна и региональные кризисы середины 2010-х (Крым, Донбасс, Сирия).

Структурное подобие циклов

Одним из ключевых принципов модифицированной теории длинных волн является структурное подобие циклов, внутри каждого из которых воспроизводится одна и та же последовательность событий. Например, на последнюю треть фазы технологического переворота приходятся крупные региональные конфликты: в первом эволюционном цикле это были Наполеоновские войны, основной этап которых пришелся на период с 1805 г. (с момента начала войны Третьей коалиции) по 1813 г.; во втором — Первая мировая война (1914–1918 гг.), увенчавшаяся подписанием Версальского мирного договора (1919 г.) и соглашениями в рамках Вашингтонской конференции (1921–1922 г.); в третьем — операция НАТО в Югославии (1999 г.), а также первые и наиболее интенсивные этапы войн в Афганистане и Ираке.

Структурное подобие характерно и для фазы «великих потрясений»: ее вторая треть всякий раз начинается с финансового кризиса, будь то биржевой крах в Великобритании в 1825 г., «Черный четверг» в США в октябре 1929 г., считающийся точкой отсчета Великой депрессии, или крах LehmanBrothers в сентябре 2008 г., ставший одним из главных триггеров глобального финансового кризиса 2008–2009 гг.

Середина фазы «великих потрясений» богата на политические события, которые во многом предопределяют траекторию развития вплоть до завершения «великих потрясений»: в первом цикле такими событиями стали восстания и революции, предвосхитившие общеевропейскую революцию 1848–1849 гг. (июльская революция во Франции в 1830 г., Польское восстание 1830 г., Бельгийская революция 1830–1831 гг.), а также Парламентская реформа 1832 г. в Великобритании, обеспечившая мирную эволюцию британской политической системы. Во втором цикле середина фазы «великих потрясений» пришлась на 1932–1934 гг., т. е. на приход к власти Гитлера в Германии, предопределивший Вторую мировую войну, и избрание президентом США Франклина Рузвельта, начавшего Новый курс и остававшегося президентом вплоть до своей смерти в апреле 1945 г. В третьем цикле середина фазы «великих потрясений» пришлась на 2010–2012 гг. — период Арабской весны, а также несостоявшейся «Снежной революции» в России в конце 2011-го — начале 2012 г.

Наконец, завершающая треть фазы «великих потрясений» всякий раз была насыщена военно-политическими конфликтами: в первом цикле это период с 1837 по 1849 гг., на который приходятся Война против Боливийско-Перуанской конфедерации (1836–1839 гг.), американо-мексиканская война (1846–1848 гг.), а также целый ряд колониальных войн Великобритании, которая на тот момент была мировым лидером, в том числе Первая англо-афганская война (1838–1842 гг.), Первая опиумная война в Китае (1840–1842 гг.), Первая (1845–1846 гг.) и Вторая (1848–1849) Англо-сикхские войны. Во втором цикле такими конфликтами стали Японо-китайская война (1937–1945 гг.), аннексия Германией Австрии и Судетской области Чехословакии (1938 г.) и последующая Вторая мировая война (1939–1945 гг.). В третьем цикле основными конфликтами стали не только события вокруг Крыма и Донбасса, но также войны против Исламского государства (запрещенной в РФ террористической организации), которые проходили на территории Ирака (с декабря 2013 г. по декабрь 2017 г.), а также в Сирии и Ливии.

Революция международного рынка

Структурное подобие характерно и для каждого из отрезков «революции международного рынка», в которую, согласно модифицированной теории длинных волн, мир вступил в 2017 г. В отличие от понижательных волн, поступательно сокращающихся по мере прохождения всех четырех фаз эволюционного цикла, продолжительность повышательной волны остается неизменной, составляя 24 года. Соответственно, новая повышательная волна продлится до начала 2040-х гг.; ее первая треть приходится на период 2017–2025 гг., который подразделяется на два равных отрезка:

• Период 2017–2021 гг., который структурно подобен отрезкам 1849–1853 гг. в первом эволюционном цикле и 1945–1949 гг. во втором. Для всех этих периодов были характерны невоенные межгосударственные конфликты, которые постфактум играли важную роль в становлении нового миропорядка. В начале 1850-х между Россией, Великобританией и Францией усилились разногласия вокруг Восточного вопроса, что во многом предвосхитило Крымскую войну; на вторую половину 1940-х приходится начало Холодной войны, в том числе Фултонская речь Черчилля (1946 г.), начало плана Маршалла (выдвинут в 1947 г., вступил в силу в 1948 г.), а также объединение американской, британской и французской оккупационных зон Германии (1948 г.) и образование ФРГ (1949 г.).

• Период 2021–2025 гг., который структурно подобен отрезкам 1853–1857 гг. и 1949–1953 гг.: в первом случае это Крымская война (1853–1856 гг.), во время которой Россия воевала против коалиции в составе Османской империи, Великобритании, Франции и Сардинского королевства (при «дружественном» нейтралитете Пруссии и Австрийской империи), а во втором — Корейская война (1950–1953 гг.), в которой Север и Юг воевали при участии СССР и Китая, с одной стороны, и США и Великобритании и ее доминионов — с другой.

Основными конфликтами 2017–2021 гг. стали разногласия между Лондоном и Брюсселем вокруг условий выхода Великобритании из ЕС, а также торговые войны между США и Китаем, которые могут стать первым этапом новой Холодной войны. Ключевым же событием отрезка 2021–2025 гг. пока что остается российско-украинский конфликт, год начала которого (2022 г.) является структурным аналогом 1854 г. в первом цикле (год вступления Великобритании и Франции в Крымскую войну) и 1950 г. во втором цикле (год начала Корейской войны).

Синхронизация эпох

Анализ структуры циклов важен не только для определения того, в какой точки эволюции находится мир в целом, но и для понимания перспектив российской политической системы, развитие которой синхронизировано с «длинными волнами». На протяжении последних двух веков политическая либерализация всякий раз приходилась на повышательные волны, а контрреформация — на понижательные.

Более того, характер реформ и контрреформ во многом определяется конкретной фазой цикла: например, радикальные контрреформаторские режимы (Николай I, Сталин) приходились преимущественно на фазу «великих потрясений», а более умеренные, «охранительные» контрреформы (эпоха Александра III, брежневский «застой») — на фазу «структурного кризиса». В свою очередь, государственный крах и последующие радикальные реформы приходились на фазу «технологического переворота»: в третьем цикле это распад СССР и демократизация в постсоветской России, а во втором — Февральская революция и последующее Временное правительство, неудача которого обернулась Октябрем. На фазу «революции международного рынка» приходилась хрущевская оттепель, а также основной этап преобразований Александра II («Великие реформы»): при всех различиях, этим эпохам не предшествовал крах государства, как в феврале 1917 г. или августе-декабре 1991 г.

Наконец, еще одной важной закономерностью является то, что почти все российские реформы начинались со второй трети повышательной волны: это 1857 г., когда после завершения Крымской войны (1853–1856 гг.) началась подготовка отмены Крепостного права; это 1905 г., когда после публикации Манифеста 17 октября прошли выборы в I Государственную думу; это 1953 г., когда после смерти Сталина началась борьба за власть в коллективном руководстве, сопровождаемая частичной либерализацией; это 1989 г., когда прошли первые полусвободные выборы на Съезд народных депутатов СССР, открывшие собой период демократизации позднеперестроечной эпохи.

В этой связи, с высокой вероятностью новым рубежом станет 2025 г., на который приходится начало второй трети фазы «революции международного рынка». Здесь также нельзя не отметить, что первая треть этой фазы всякий раз отмечена усилением контрреформ и исчерпанием их потенциала: в первом эволюционном цикле это 1849–1857 гг., на который пришлось «Мрачное семилетие» Николая I, а во втором цикле это период 1945–1953 гг., который был не менее репрессивен, чем конец 1930-х.

На пороге перемен

О том, какие прогнозы на ближайшее будущее вытекают из модифицированной теории «длинных волн», Владимир Пантин рассказал в эксклюзивном интервью для «Полит ру».

— Владимир Игоревич, в вашей прогностической модели важную роль играет воспроизводство одной и той же или сходной последовательности событий внутри циклов. Чем она отличается от простого сопоставления исторических фактов?

— Тем, что сопоставляются не конкретные события (например, Крымская и Корейская войны), а логика развития событий. Эта логика является не случайной, а закономерной, в ее основе лежат фундаментальные тренды в динамике международного рынка. Упрощая, можно провести параллель с временами года (осень, зима, весна, лето), которые также воспроизводятся в одной и той же последовательности. Правда, если сезоны погоды сменяются и будут сменяться из года в год, то у нашей (с Владимиром Лапкиным) прогностической модели есть временной предел, которым должны будут стать 2040-е гг., когда продолжительность понижательных волн предположительно сократится до нуля. Скорее всего, в этот период сменится ритм развития, который был задан Первой промышленной революцией, и возникнет новый ритм, но каким он будет, пока неизвестно.

— Еще в 2006 г., в книге «Философия исторического прогнозирования. Ритмы истории и перспективы мирового развития в первой половине XXI века», вы прогнозировали, что на 2013–2017 гг. и 2021–2025 гг. будут приходиться две волны региональных военно-политических конфликтов. Однако, в отличие от двух волн второго цикла (1937–1945 гг. и 1949–1953 гг.), первая волна конфликтов в нынешнем третьем цикле (2013–2017 гг.) оказалась мягче второй (2021–2025 гг.). С чем это можно связать?

— Пожалуй, здесь уместнее провести параллель с первым эволюционным циклом, когда конфликты первой волны (1837–1849 гг.) проходили на периферии: идет ли речь о войне США и Мексики (1846–1848 гг.) или же ряде колониальных войн Великобритании (Первой Англо-афганской войне 1838–1842 гг., Первой опиумной войне 1840–1842 гг. и двух англо-сикхских войнах 1845–1846 гг. и 1849–1849 гг.). Тогда как в Крымскую войну (1853–1856 гг.) были вовлечены все ключевые на тот момент державы Европы. Более того, конфликт раскинулся сразу на шесть театров военных действий: Дунайский, Черноморский, Азово-Черноморский, Кавказский, Северо-Западный и Тихоокеанский.

Иными словами, если первая волна конфликтов относительно слаба, то вторая волна военно-политических конфликтов «доделывает» то, что не успела сделать первая.

— Согласно вашей модели, для России и мира в целом рубежным станет 2025 г. Можно ли говорить о том, что эту временную точку следует считать прологом к глобальной эпохе реформ?

— На мой взгляд, можно и нужно. В нашей модели 2025 г. является структурным аналогом 1953 г., когда в СССР вслед за смертью Сталина началась внутриэлитная борьба за власть, а в США произошла инаугурация Дуайта Эйзенхауэра. Оба этих события привели к остановке Корейской войны и частичной, но крайне важной нормализации отношений США и СССР. При этом на период 1953–1961 гг. пришлось создание Европейского экономического сообщества (ЕЭС) и активная фаза распада колониальных империй, начавшегося после Второй мировой войны.

В нашей модели нынешняя фаза неслучайно называется «революция международного рынка»: это революция экономических и политических систем, которая затронет практически весь мир, поэтому перелом 2025 г. будет еще более значимым, чем перелом 1989 г., с которого открывалась вторая треть предыдущей повышательной волны («технологический переворот»). Реформы затронут и США, где революция Трампа была прервана бунтом элит, и Россию, где потребность в реальной политической и экономической конкуренции станет еще более очевидной, и Китай, который уже сталкивается с торможением экономического роста (пусть даже высокого по меркам развитых стран), и Японию, которая с начала 1990-х переживает долговременную стагнацию, и Латинскую Америку, где сохраняются высокие миграционные потоки из-за институциональной отсталости ряда экономик региона.

Особенностью периода 2025–2033 гг. будет и синхронность реформ, которую можно было наблюдать и ранее: например, отмена крепостного права в России (1861 г.) совпала по времени с началом Гражданской войны в США, по итогам которой в Штатах произошла отмена рабства; в свою очередь, распад социалистического лагеря и основной этап реформ в Восточной Европы (1989–1997 гг.) был синхронизирован с реформами в Латинской Америке и Восточной Азии. Теперь, в силу глобализации, синхронность примет еще более выраженный характер, хотя сам характер реформ в разных странах будет различаться.

— Сможет ли Россия после нового витка реформ избежать контрреформации, как это уже не раз случалось в российской истории?

— Контрреформы нередко являются продолжением «недоделанной» или не считающейся с реалиями российского общества работы реформаторов, которым не удается в сравнительно короткие сроки обеспечить социальную стабильность и поступательное развитие. Чтобы избежать традиционного для России «маятника истории», нужно обеспечить полноценную конкуренцию и в политике, и в экономике: чтобы, с одной стороны, сформировались сильные, имеющие свою социальную базу политические партии, а с другой — чтобы не было монополий в экономике, которые испытывают конкуренцию только извне, но не внутри страны. Важно также обеспечить вертикальную мобильность, которая бы позволяла «пробиваться» наверх молодежи и представителям средних слоев.

— Можно ли предотвратить риск контрреформации за счет интеграции России в какие-либо наднациональные структуры, в том числе в сфере безопасности?

— Реинтеграция России в мир нужна не только России, но и миру, с учетом того, насколько опасной может быть изоляция России как мощной ядерной державы. Однако здесь важно учитывать, что эта интеграция будет происходить на фоне перестройки международных институтов, в которой можно будет выделить сразу несколько уровней. Во-первых, это общемировые институты (в первую очередь, ООН), которые к началу 2020-х оказались так же недееспособны, как и Лига наций накануне Второй мировой войны. Во-вторых, это интеграционные институты Запада, которые при выходе из предыдущей волны потрясений претерпели фундаментальные изменения: если до Второй мировой войны номинальным лидером развитого мира оставалась Великобритания, а для стран Запала ключевую роль играли институты Версальско-Вашингтонской системы, то после 1945 г. безоговорочными лидерами стали США, а ключевыми интеграционными объединениями в военной и экономической сфере стали НАТО и Европейское объединение угля и стали, из которого затем «выросло» ЕЭС.

Третьей гранью институциональной перестройки станут региональные организации, прообразами которых являются АСЕАН (Ассоциация государств Юго-Восточной Азии) и МЕРКОСУР (Общий рынок стран Южной Америки). Региональные организации будут упорядочивать мир, но при этом будут более гибкими, чем большинство региональных организаций XX века. Кроме того, значимую роль будут играть новые межрегиональные и межцивилизационные организации — БРИКС и ШОС, в которые входит Россия. Важно при этом учитывать, что во второй половине 2020-х, скорее всего, действующие организации будут сосуществовать с новыми на всех трех указанных уровнях. Конкуренция и взаимодействие этих структур будет одним из факторов становления нового миропорядка, который окончательно сложится ближе к 2033 г.

— Что можно будет сказать про более отдаленный период – 2033–2041 гг.?

В нашей прогностической модели этот период структурно подобен отрезку 1961–1969 гг., т. е. второму подряд десятилетию послевоенного экономического роста. Поэтому этот период будет достаточно благоприятным как для России, так и для мира в целом. Другое дело, что стабилизация миропорядка вовсе не будет означать полного прекращения межгосударственных конфликтов. Если взглянуть на 1950-е и 1960-е гг., то можно заметить, что в этот период примерно раз в четыре года (плюс минус год) происходили значимые региональные конфликты, имевшие общемировой резонанс: это и Суэцкий кризис 1956 г., и Карибский кризис 1962 г., и вторжение США во Вьетнам в 1965 г., и, наконец, Пражский кризис 1968 г.

Эти конфликты либо ускоряли распад колониальной системы (как в случае с Суэцким кризисом), либо развивались уже в логике биполярной системы (Карибский кризис и Вьетнамская война). В этой связи нельзя исключать, что временными точками новых региональных конфликтов станут 2029 г., 2033 г., 2037 г. и 2041 г. (плюс-минус год). Эти конфликты в период до 2033 г. будут «доформировывать» новый миропорядок, а затем уже развиваться в его логике. При этом сами конфликты, скорее всего, будут гораздо менее разрушительными, чем в 2013–2017 гг. и 2021–2025 гг.

Однако конфликты первой половины 2020-х и глубокая трансформация мира в течение последующих полутора десятилетий станут лишь предтечей колоссальных изменений, которые должны будут произойти в середине нынешнего века. Впрочем, для их хотя бы приблизительного описания, по всей видимости, потребуется новая прогностическая модель. Над этой новой моделью мы сейчас работаем.