Для проекта «После» Дмитрий Ицкович и Иван Давыдов поговорили с юристом и политологом Владимиром Пастуховым (включен Минюстом РФ в реестр иноагентов) об альтернативе для модели «военного государства», которая заложена в русской истории, о том, почему демократия и прочие прекрасные вещи оказались совершенно невостребованными в современной России, и о том, что может сделать их по-настоящему востребованными.
18+. НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И (ИЛИ) НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ПАСТУХОВЫМ ВЛАДИМИРОМ БОРИСОВИЧЕМ ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ПАСТУХОВА ВЛАДИМИРА БОРИСОВИЧА, СОДЕРЖАЩЕГОСЯ В РЕЕСТРЕ ИНОСТРАННЫХ АГЕНТОВ
Это очередная экспериментальная лекция-утопия, но, в конце концов, нельзя же в жизни без утопий, они нам строить и жить помогают. Я постараюсь по возможности быть кратким и обозначить концепт, который я в последнее время развиваю на разных площадках. Есть многое, что я пишу в Телеграме, думаю, что я, может быть, сделаю статью для «Новой газеты», но есть какие-то вещи, которые не укладываются в письменный текст, поскольку они слишком уж экспериментальные, а проговорить их хочется. Это такая камерная лекция — не в том смысле, что ее надо слушать по камерам, хотя скоро этот жанр, наверное, будет востребован как специальный, а в том смысле, что она все-таки не рассчитана на широкий круг слушателей.
Я хотел бы сказать странную вещь: когда речь заходит о демократизации, о федерализации России, о поиске новых политических форматов и обо всем том, о чем мы много говорили на Полит.ру в предшествующие два года, у меня возникает своеобразный образ России в виде кота из мультфильма про попугая Кешу. Корневая Россия на все разговоры сейчас о федерализме, демократии, свободе и о правах человека отвечает с интонацией этого кота — мол, зачем это всё надо? Нас и здесь неплохо кормят! В этом есть определенная логика, потому что оказывается, что все эти очень красивые вещи должны быть во что-то встроены, потому что иначе они просто не востребованы. С моей точки зрения, они должны быть встроены в какую-то национальную идею, тогда они работают. А если они продаются просто так — ну, федерализм, ну, красиво, теоретически могло бы быть увлекательно, но зачем это? Ну, демократия, ну, можно и так «Дядю Ваню» поставить, но зачем? Получается, что мы увлекались пропагандой и продвижением политических форм, не привязывая их к запросу, а запрос на них может идти только через национальную идею.
Собственно, передо мной вставал странный теоретический вопрос поиска некоего эволюционного звена, какой-то такой теоретической косточки, которая всё то, что я считаю для России на самом деле жизненно необходимым, то есть полную перестройку ее государственной организации, могла бы вставить в какой-то контекст, а именно в контекст национальной идеи. А что такое национальная идея? Национальная идея — это, наверное, та платформа, которая позволяет объяснить, для чего быть вместе, и если эта платформа — империя, например, то тогда никакой демократии и федерализма для дальнейшего объяснения не нужно, это самодостаточно. Если это платформа «Мы — русские», то тоже, потому что это само по себе многое объясняет, соответственно, тут незачем пытаться встроить демократию и федерализм, они лишние элементы и они отбрасываются. И когда я стал перебирать то, что может быть такой «косточкой», я пришел к странному выводу о том, что вообще любая изоляционистская национальная идея не предполагает для России необходимости ни демократии, ни федерализма как чего-то актуального. Пожалуй, только идея «Мы есть весь мир» начинает в этом смысле работать. В этом смысле фраза Владимира Соловьёва — «но не того», — о том, что русская идея есть всемирная идея, в некотором смысле для меня приобрела новые краски. Получается, что только универсализация национальной идеи, то есть какое-то ее расширение за рамки империи в узком смысле слова, приводит к необходимости интегрировать более сложные политические формы.
Во всей этой истории есть еще и другая сторона, которая связана с тем, что параллельно хочется больше концентрироваться на альтернативе существующему порядку, чем на его критике. Потому что, с моей точки зрения, лучшей критикой существующего порядка является доказательство того, что иные меры возможны. Это тоже достаточно важный для меня пункт, потому что сколько ни говори «сахар», слаще не будет, и сколько ни говори «соленый», солонее не будет, и критика всех ужасов путинского режима напоминает мне в моем собственном развитии мое отношение к сталинизму. В юности был период в моей жизни, когда мне довольно рано кто-то из друзей семьи показал письмо Раскольникова, «Один день Ивана Денисовича» и Эренбурга, которых тогда невозможно было прочесть просто так. Вот эти три вещи я прочел одновременно — сначала «Люди, годы, жизнь» Эренбурга, чуть позже — «Один день Ивана Денисовича» и письмо Фёдора Раскольникова, и это немного сдвинуло мою крышу и заставило чуть шире посмотреть на жизнь. И я начиная с 14–15 лет стал жадно читать всё, что касалось культа личности, репрессий, 1937 года и Сталина. Естественно, это продолжилось и в перестройку, а потом, в середине 1990-х, я полностью утратил интерес к этой тематике, потому что сделал для себя какие-то выводы и оценки; они были окончательные и ни разу за 30 лет не изменились, то есть с оценкой этого режима всё было более-менее понятно. И дальнейшее раскапывание деталей, поскольку я не являюсь историком, мне было не интересно.
И, в общем, то же самое для меня сейчас происходит с ныне существующим режимом: его природа и его основные свойства достаточно понятны, и здесь нет ничего нового ни для России, ни для человечества. Оценки уже сложились, и его дальнейшая лобовая критика для человека, который не занимается политической деятельностью, становится в некоторой степени мазохизмом. А разговор о том, единственная ли это реальность, внутри которой может существовать Россия, или ей действительно есть не выдуманная и не наивная глобальная альтернатива, интересный, потому что обозначить эту альтернативу — это всё равно, что сказать, что иное возможно. Это достаточно важный вопрос, и в рамках этого вопроса возникает необходимость сделать неприятную констатацию: Путин и кризис весьма своеобразным образом соотносятся между собой. Мы должны признать, что Путин является знаком кризиса, но не является его причиной, и кризис не является следствием путинизма, а является тем, что породило путинизм к жизни.
Мы можем констатировать, что где-то с последней трети XIX века Россия находится в довольно глубоком цивилизационном кризисе, из которого она, считай, почти 150 лет не может выйти. И вся советская эпоха — это своеобразная часть этого кризиса. Это была форма продления жизни после смерти, но жизнь тоже оказалась кратковременной и не бесконечной. Получается, что и с этой точки зрения концентрация на политической критике режима (наверное, безусловно важная для тех, кто ведет актуальную политическую борьбу) не решает задачу спасения. Для меня совершенно очевидно, что есть обстоятельства глубинного порядка, которые порождают такие явления, как Путин и путинизм. Соответственно, даже если мы найдем способ устранить эти явления или это произойдет естественным путем, то вот это более глубокое, то, что обусловило кризис, будет порождать схожие явления — это знаки депрессии и знаки декаданса цивилизации.
Речь идет о том, что мы реально имеем проблему глубинного цивилизационного культурного кризиса, и здесь возникает достаточно смешная, но неприятная и одновременно приятная ситуация: у нас сегодня есть только один спикер, который постоянно концентрируется на проблемах цивилизации, и этого спикера зовут Путин, в то время как все остальные от этой темы слегка отмахиваются в актуальном пространстве; я не беру наш небольшой кружок червей-копателей. В общем, это воспринимается как чистой воды пропаганда, как какая-то заумь, которую он несет, а в реальности тут есть определенное отражение действительности. Это отражение действительности может быть кривое, как и всё в зеркалах Путина, эта же комната кривых зеркал — кривых, но зеркал, тут это важно — отражает определенный запрос на цивилизационное спасение. Социум этот кризис ощущает, он очень остро чувствует эти подземные толчки и не может их артикулировать, и постепенно формирует глобальный запрос на цивилизационное спасение, на спасение своей культуры, поскольку на каком-то подсознательном уровне через все крики о том, что «мы русские» и стремление тельник рвануть до пупа, на самом деле, как это часто бывает со всеми формами внешней агрессии, скрывается очень серьезный комплекс неполноценности и ощущение, что что-то тут не так. Чем больше крик, тем больше он отражает неуверенность в себе. Путин уловил в свое время запрос на внешний порядок и на деолигархизацию общества. Просто это был существенный запрос, его игнорировали, и он на него ответил в извращенной форме, создав еще больший организованный беспорядок и еще большую олигархизацию общества. Но тем не менее он уцепился за реальный запрос в конце 1990-х и на нем выехал, и точно так же сейчас он тоже цепляется за реальный запрос на цивилизационное спасение и предлагает ложное решение. Потому что идеологическая роль Путина — идеологический спойлер. Он, как Сталин, очень хорошо чувствует массу, ухватывает ее запросы, но дает на них ложные ответы и тем самым спойлерит тему. То есть он сейчас вместе со всем этим огромным аппаратом пропаганды, которая на него работает, загаживает площадку — их деятельность приводит к тому, что в приличном обществе о русской культуре и о русской цивилизации скоро будет совершенно невозможно говорить. При этом я говорю об этом с сожалением, потому что говорить об этом надо и запрос на это совершенно реальный. Это еще одна своеобразная проблема, и дальше возникает достаточно важный вопрос. Если мы видим, что кризис носит гораздо более глубокий характер, чем нам бы хотелось, и что он вряд ли может быть исправлен какими-то исключительно экономическими или политическими средствами, потому что нужны какие-то более глубокие решения, то где, собственно говоря, проблема?
Я пропустил один важный пункт: кризис кризисом, но надо как-то показать, в чем он выражается. С моей точки зрения, есть очень простой критерий, который позволяет снять все вопросы: мы понимаем, что русская цивилизация последние 500 лет развивалась как, по сути, военная цивилизация. Я сейчас не буду на этом останавливаться, но мне-то и очень многим признанным авторитетным людям (еще покруче, чем я) кажется достаточно очевидным, что в реальности это цивилизация, для которой было характерно экстенсивное развитие вширь путем сплошной колонизации окружающего пространства. И всё сводится к фразе «Россия есть держава военная, и ее задача — быть угрозой миру», вот это была суть. Это была цивилизация, которая поглощала окружающее пространство и таким образом обеспечивала себе стабильность. Причем, поскольку у нее была такая особенность, что с Запада эта цивилизация была подперта гораздо более мощной сестринской цивилизацией и расширение на Запад имело свои существенные ограничения, дальше эта цивилизация развивалась за счет того, что организовала «геополитическую грыжу», которая выпячивалась в направлении Востока и Юго-Востока. Таким образом мы получили главный стабилизатор русской истории и русской культуры в виде Сибири и Дальнего Востока. Я называю это «геополитической грыжей», потому что мы просто выдавливались в этом направлении, поскольку двигались по линии наименьшего сопротивления.
Дальше в этой связи возникает несколько ассоциативных мыслей. Первая — это то, что для развития есть одно принципиальное условие — опережающий рост народонаселения, и первый признак кризиса такого типа цивилизации — это демографический кризис. Демографический кризис у нас налицо, и он носит глубокий и очень сложно структурированный характер, потому что он и количественный, и качественный (у нас падает качество населения), и, самое главное, еще есть кризис внутри кризиса, потому что падает численность титульной нации. Даже за последние 30 лет мы видим, что, по разным оценкам, количество русских внутри России упало с 85 %, то ли до 78 %, то ли до 74 %, установить точно это невозможно. Количество населения падает, но даже внутри этого основной прирост — за счет территорий Северного Кавказа, где идет рост нерусского населения. И это серьезное препятствие для того, чтобы цивилизация такого типа могла дальше развиваться тем путем, которым она развивалась раньше. И это одно препятствие, внутреннее, что очень напоминает одну из моделей расширения вселенной: когда энергия заканчивается, фаза расширения меняется с фазой схлопывания, и всё то, что перло, начинает складываться внутрь, как карточный домик, и образуется вакуум, который не в состоянии удерживать даже ранее захваченные территории.
А вторая проблема — в том, что у России до сих пор никогда не было ситуации, при которой у нее на Востоке возникала такая же мощная платформа, которая была готова развиваться за счет самой России, как на Западе. Если раньше это было естественное выдавливание на Восток и оно казалось бесконечным, то теперь, с появлением другого Китая, не такого, каким он был прежде, карета в любой момент грозит превратиться в тыкву. И возникают объективные и вообще никак не связанные с состоянием нынешней политической системы и со всем текущим упадком — а текущих упадков уже было и еще будет много — глобальные факторы, которые на этом типе цивилизации ставят крест, с Путиным или без Путина. Я бы сказал так: если бы Путина не было, то кто-то, похожий на Путина, должен был появиться, это не злой рок или стечение обстоятельств, это просто признаки цивилизационного декаданса и признаки упадка, и они естественны.
А дальше возникает серьезный вопрос о том, что является стабилизатором для этой цивилизации, и здесь все рассуждения подводят к мысли о том, что нынешние элиты в силу каких-то непонятных и мистических причин стали жертвами навязанного им ложного нарратива об особой ценности Украины для существования русской цивилизации и русского мира. В их представлении — единственной формы этого мира Российской империи. Честно говоря, меня всегда удивляло, на чем вообще основан этот вывод. Я понимаю, что есть высказывания Бжезинского, которые лежат где-то в основе этой точки зрения, и я оставляю их на его совести. Я понимаю, что есть некоторая зацикленность Солженицына, творчество которого в силу каких-то особо личных причин оказало на Путина влияние; может быть, это ложь, а может быть, это тоже один из мифов. Но на самом деле за этим ничего нет, и что реально, с моей точки зрения, является серьезным системообразующим моментом для существования русской цивилизации — это наличие стабилизирующего пузыря, «грыжи» в виде Сибири и Дальнего Востока, потому что это совершенно разные культуры и разные типы развития, и вот это имеет экзистенциальное значение. В этом смысле движение путинизма убийственно, потому что тут очень простая логика: сначала Россия в 2014 году разменяла Крым на Украину, и вряд ли это можно признать эквивалентным обменом, и сейчас мы видим, как на наших глазах Украину разменивают на Сибирь. Упрощая связи, получается, что весь прикуп, который от этой так называемой имперской политики мы получили, — это обмен полуострова Крым на Сибирь и Дальний Восток. Я бы не сказал, что это существенное цивилизационное приобретение, и я сейчас не касаюсь вопросов международного права, а просто говорю: за что боролись-то? По сути, речь идет о размене Крыма на Сибирь и Дальний Восток в конечной инстанции, потому что Россия потеряла устойчивость и возможность опираться на разные точки, и в итоге это привело к тому, что она становится клиентом одного патрона. В итоге — я сейчас не говорю, что это произойдет через год-два, но, как я написал еще 15 лет назад в своей статье, посвященной планам Сечина по ренационализации, — при текущей тенденции я не вижу ни одного аргумента, при котором где-то приблизительно после 2050 года Сибирь и Дальний Восток будут находиться под физическим контролем Москвы.
Получается очень интересный момент, что реальная экзистенциальная борьба где-то вокруг этого региона — вокруг Сибири и Дальнего Востока. В отличие от борьбы за Украину и тем более за Крым, это будет реально экзистенциальная борьба, потому что от того, чем она завершится, будет зависеть, есть ли шанс именно у русской цивилизации как цивилизации.
Что дальше? Есть ли какие-то альтернативы? Понятно, что, если мы видим демографический кризис, то так или иначе с Путиным или без Путина, при преемнике или при оппонентах возможности удерживать этот пузырь теми средствами, которыми его удерживала военная империя, невозможно. Есть ли какая-то альтернатива и как она может выглядеть? С моей точки зрения, для поиска этой альтернативы есть и предпосылки, и определенные сложившиеся объективные условия. Если мы говорим о предпосылках, мы не должны забывать, что тот тип цивилизации, который сформировался де-факто, — это всё-таки была одна из опций, которые были заложены в основах и были предложены русской историей, что через всю изначальную историю проходила борьба между Северо-Восточной и Северной Русью, борьба между казаком и купцом, если хотите, борьба между, условно говоря, Ермаком как типажом и Афанасием Никитиным. Альтернатива России как военной державе — быть цивилизацией-посредником, которая не завоевывает окружающее пространство, а выживает за счет его связывания. Если бы этого не было, было бы тяжелее, потому что развитие с нуля и на пустом месте — это очень тяжело, но если есть какая-то неразвитая опция, которая в течение 500 лет находилась в подавленном состоянии, то всё-таки всегда легче отталкиваться от нее, чем от пустого места.
Когда мы говорим об этом противопоставлении, то, если уж доводить это дело до абсурда, это в некотором смысле и религиозное противопоставление, потому что, с моей точки зрения, это противопоставление Руси Аввакума и России Никона, здесь есть момент религиозной альтернативы. Как ни парадоксально, я всегда рассматривал русское старообрядчество некой извращенной вариацией русской реформации. Это звучит дико, но, по сути, это скорее всё-таки так. И то, что русское купечество в значительной своей массе происходило из старообрядческой среды, косвенно это подтверждает. Там реально есть две, видимо, линии, где одна победила, но вторая была довольно последовательной и вряд ли она исчезла до конца. Есть некоторая внутренняя предпосылка для формирования альтернативного типа цивилизации, цивилизации-посредника, противостоящего цивилизации воина-колонизатора. И есть внешние условия, но эти условия состоят в том, что существует историческое наследие в виде гигантской территории, и хотя сейчас очень популярна теория «Да лучше бы всё это провалилось и развалилось» — нет, не лучше. На самом деле это для всех живущих на этой территории серьезное преимущество, серьезная конкурентная возможность. Вопрос в том, пользоваться ей или не пользоваться.
Я когда-то очень много общался с замечательным экономистом Георгием Борисовичем Клейнером, и он как-то проводил работу в ЦЭМИ и доказывал, что есть статистика, показывающая, что крупные по территории образования проходят вызовы и кризисы проще, чем менее крупные, то есть это не просто гигантизм и тяга к чему-то большому. Этой территорией можно грамотно распоряжаться в интересах всех, кто там живет, в ее расположении и протяженности между Востоком и Западом, Севером и Югом, а особенно с учетом того, что мы на пороге технологических открытий, которые откроют эпоху новых географических открытий. Так или иначе, возникнут технологии, которые будут позволять устанавливать сухопутные связи — более дешевые и более быстрые, чем морской путь. Всё это говорит о том, что это преимущество, которое можно использовать. Вот на основании совокупности этих внутренних и внешних обстоятельств чисто теоретически, с моей точки зрения, абсолютно заслуживает право на существование концепт альтернативной цивилизации, то есть некоторое переформатирование того типа культуры, который мы имели не при Путине, не при Брежневе и при Сталине, того типа культуры, который мы имели, по сути, начиная с XV–XVI веков, и создание цивилизации на той же базе, но совершенно другого формата, то есть цивилизации-посредника, что дало бы шанс на выживание в новых условиях этому типу культуры и вдохнуло бы в него новую жизнь.
Здесь будет ремарка. Я скажу, что об этом можно только сожалеть, потому что есть же технический вопрос и нужна инфраструктура, и я просто ради интереса посмотрел стоимость всех тех проектов, которые годами очень много обсуждались, — о строительстве коридоров-выносов. Первый шаг, который необходим, — это создание инфраструктуры, связь Сибири с Америкой через Берингов пролив, связь с Японией по линии континент — Сахалин — Хоккайдо, строительство магистрали, которая бы связала Транссиб с Якутией. Сейчас не буду вдаваться в детали, потому что я публиковал это в телеграм-канале, и даже по оценкам — а я брал оценки этих инвестиционных проектов где-то на декабрь 2021 года — всё это меньше того, что потрачено на СВО за два года.
И, как ни парадоксально, первый шаг — это строительство окна всё в ту же Европу, но только через Азию. Но дальше возникает вопрос. Допустим, представим себе в каком-то историческо-фантастическом сне, что вместо Таврических походов сверхдоходы от продажи нефти и газа Россия действительно потратила бы на инфраструктурные проекты и на развитие анклава Сибири и Дальнего Востока как системообразующего. И дальше возникает ядовитое подозрение, что само по себе это пошло бы, может быть, даже не впрок, а во вред, поэтому, может быть, они ничего и не делают. Почему? Потому что, если мы ничего не меняем и только строим эти коридоры, то мы получаем гигантских белых слонов, которых просто невозможно обслужить и использовать рационально в силу того, что у нас восточная и западная части страны оторваны друг от друга и связаны только узким перешейком. И вообще, вся эта цивилизация напоминает гантель, где по краям два висяка и между ними узкий перешеек. И мы получили такую мощную привязку, помимо Китая к Японии и к Америке, только стимулировав дрейф территорий в сторону новой цивилизационной платформы и открывшейся для них связи. То есть получается, что сделать это и остановиться — самоубийственно, и надо проводить общую экономическую революцию, то есть в три или в четыре раза больше вкладывать в связку восточной и европейской частей страны между собой, для того чтобы создать сплошной коридор, чтобы это работало как единый логистический комплекс, иначе это будет разорвано.
И дальше только на этом этапе мы и подходим к тому, ради чего я во всё это влез. Понимаете, когда возникает система сложностей такого порядка, такой гигантский транспортный коридор, который надо обслуживать, то совершенно понятно, что его невозможно обслуживать тем способом, которым до сих пор обходилась империя, — при помощи централизованной московской бюрократии, это не работает. Цивилизация, которую предстояло бы построить, — это настолько сложная система и по своей сложности настолько превосходит военную цивилизацию, что для управления ею все те методы, которые исправно работали 500 лет, не работают. И только на этом этапе возникает потребность федерализма, а из потребности федерализма возникает потребность в демократии. В конечном итоге идея проста. В рамках действующей цивилизационной модели нет места ни для федерализма, ни для демократии, это всё не нужно и не востребовано, потому что эта модель не предполагает ни того, ни другого, но эта модель нежизнеспособна. Таким образом, мы можем только сказать, что переход к новой цивилизационной модели, некая культурная революция, которая позволит спасти этот тип цивилизации от исчезновения, от повторения участи Атлантиды, может создать платформу, для которой демократическая организация будет являться сущностно необходимой как форма её жизни, а эта демократическая организация потребует федерализации, о которой мы так много говорили. Вот, в общем-то, и вся утопия, о которой я сегодня хотел поговорить.
Я сейчас очень внимательно слежу за тем, что пишут коллеги. И причем особенно коллеги, которые имеют уникальную возможность находиться в России и наблюдать происходящее непосредственно. Они сохраняют гораздо большее спокойствие и присутствие духа, чем те, кто наблюдает за процессами со стороны. И я стал фиксировать определенный консенсус, который говорит о том, что в общем... «пережили Сталина, переживем и этого». В этом есть большая доля мудрости, потому что мы меряем всё происходящее своей собственной жизнью и ее довольно ограниченным сроком, к несчастью, и поскольку хочется всё увидеть самому, это порождает определенные неврозы, потому что многие вещи очевидно выходят за пределы отпущенного нам срока, и можно только догадываться, что там будет. В целом, да — если за пределами срока, то почему что-то должно произойти?
И сейчас сформировался консенсус, который говорит о том, что после ухода Путина всё нормализуется, стабилизируется, придут похожие на него, наследники, но они будут менее радикальны, у них будет меньше поводов цепляться за всякие шизоидные идеи. Будет такой вариант, как переход от сталинизма к Хрущёву и Брежневу, по краям что-то осыплется, но основное ядро останется, какие-то чересчур дикие идеи уберут, при этом сохранят общий тренд на умеренный изоляционизм. Будет всё медленно-медленно, так же, но чуть лучше. В этом есть много логики, потому что оставшиеся в стране коллеги реально фиксируют народные настроения. Народ особо ни во что не вовлечен, он остается отстраненным, как крестьяне в Средневековье: один барин пришел, другой пришел, а наше дело — копать. Но особенность построения этих моделей связана с тем, что они отталкиваются от сегодняшнего дня как от конечной точки. Они говорят, что так, как сейчас, будет и через год, и через два, и через пять, и когда Путин уйдет. Допустим, он уйдет через 10 лет, но, по сути, будет точно так же, как если бы он ушел сегодня.
А у меня есть ощущение, что система находится в очень динамичном равновесии, и она будет постоянно меняться. Что будут происходить довольно быстрые изменения, и что точка, из которой это начнет двигаться, окажется значительно ниже ватерлинии. Я не могу сказать, что это обязательно так будет, и я очень хотел бы ошибиться, но есть вариант, при котором будет станция «Дно». И если эта станция «Дно» будет, то тогда появятся совершенно другие акторы. Потому что сейчас никаких акторов, кроме тех, которые системой выдвинуты на поверхность, нет и быть не может, поскольку система так устроена, что любые альтернативные акторы не имеют шансов. А вот на станции «Дно» начинается свободный рынок, и кому-то надо будет что-то предлагать. И, по всей видимости, часть процесса формирования акторов — это «что можем, то делаем». Задача в том, чтобы иметь некий набор идей, за который акторы смогут уцепиться как за продаваемый готовый продукт, под который они будут строить политические и государственные структуры.
*Включен Минюстом РФ в реестр иноагентов.
