«Нам надо восстановить молодых людей. Осталось очень мало времени – мы уже совсем старые», – этой мыслью движим академик Людвиг Фаддеев в упорных многолетних стараниях твердо поставить на ноги Международный математический институт им. Л.Эйлера в Санкт-Петербурге. Потомственный математик и физик-теоретик Людвиг Дмитриевич Фаддеев рассказал Pro Science о самом институте Эйлера и жизни в науке.
Как Политбюро КПСС обсуждало математику
Сейчас активно занимаюсь восстановлением международного института, который я создал в начале 90-х годов.
Это был остаток постановления Политбюро о науке. В 1986-м году сказали: Горбачев хочет сделать обзор всех наук на Политбюро. А математика в списке наук Академии – первая. И я, хотя и беспартийный, участвовал в подготовке заседания Политбюро по математике. Мы разговаривали с Зимяниным и внесли в обсуждение на Политбюро несколько вещей, которые осуществились. Одной из них было создание международного математического института. В 80-е годы выезжать за границу еще было трудно, и международный институт был нужен, чтобы хотя бы к нам приезжали. Дело развивалось медленнее, чем надо, но постепенно решилось в конце концов.
Сначала думали, что институт будет в Киеве. Но после Чернобыля стали делать в Ленинграде. Дали здание, квартиры для приезжих, и в начале 90-х институт уже приступил к работе.
Несчастье Института Эйлера
Несчастье оказалось в том, что Институту Эйлера дали очень хорошее место: полтора гектара земли в центре города, на Петроградской стороне, и хорошенький домик.
В 90-е годы все математики стали уезжать за границу, и мои помощники решили, что я тоже уеду. Новиков уехал, Арнольд уехал, Синай уехал. Маслов остался и я. Моя жена не хотела уезжать, и я не хотел. Бедствовали, но как-то прожили. Недвижимость же института пытались у меня отобрать и организованная преступность, и власть. В конце концов, все квартиры отняли – 16 квартир. Ну, а здание я сумел отстоять. Дошло до инфаркта…
Это было очень тяжело. Теперь начался новый век: дом есть, но нет жилья для приезжающих. Два года назад уже мы связались по этому поводу с В.В. Путиным, и после его поддерживающей резолюции нам выделили деньги на строительство. Сейчас важно получить все разрешения, что совсем не просто. Но теперь мода – Сколково. И в Сколково тоже собираются создавать лаборатории по фундаментальной науке, в том числе, по математике. Поэтому в некотором смысле они нам конкуренты. Но там, по определению, начальником должен быть иностранец, что мне, конечно, не импонирует.
Планы Института Эйлера
Я хочу добиться, чтобы Институт Эйлера имел особый статус. Есть несколько международных математических институтов advanced study по типу Принстона (Princeton Institute for Advanced Study – Институт перспективных исследований в американском городе Принстон– ред.). Например, Институт Ньютона в Кембридже, в Англии, Институт высших научных исследований в Бюр-сюр-Иветт под Парижем, Институт Макса Планка в Бонне. Теперь мода – возвращать наших ученых из-за границы или иностранцев приглашать, и я хочу сделать такой же маленький институт advanced study.
Волна возвращенцев в Россию
В Европе люди обязаны выходить на пенсию и освобождать места. Поэтому в России сейчас будет накат ученых, возвращающихся с Запада. Мы, конечно, будем их привлекать к работе в институте Эйлера. Но основную роль будут играть наши соотечественники с установишимся положением за границей. Леон Тахтаджян (декан математического факультета в Нью-Йоркском университете Стони Брук), Самсон Шаташвили (директор Института имени Гамильтона Тринити-колледжа в Дублине) наиболее активно помогают возрождению института Эйлера.
Наша цель – сочетать высший уровень научной работы с воспитанием молодых ученых. Восстановление молодых людей – важнейшая задача. Осталось очень мало времени – мы уже совсем старые. Но для этого нужен престиж науки. В университеты молодые люди идут, но потом они идут работать в банк. Хотя нам, математикам, много не надо – только несколько преданных математике людей.
Руководство для исследователя
Меняю направления очень часто, до сих пор. У меня такой принцип. Поэтому так много тем. Я считаю, что незачем засиживаться на одной и той же задаче. Я так же и своих учеников учу. Написал 5 работ на одну тему – все, бросай ее. Если посмотреть назад, то в молодости я быстрее бросал одно направление. А сейчас, конечно, уже труднее. Но другое появилось: казалось бы, разные вещи, которыми я занимался, начинают сходиться вместе. Это очень приятно, когда проявляется связь между совершенно независимыми работами.
Ощущение от нынешних студентов
Появляются ли новые ученики? Это гораздо труднее. Мне почти 80 лет. Чтобы учить молодого человека, надо знать его интересы, принимать в нем какое-то жизненное участие. Самый лучший способ человека учить – сказать ему: работай, над чем хочешь. И смотреть, что он будет делать. А если он сам еще не знает? Конечно, он должен участвовать в семинарах, смотреть, чем люди занимаются, оценивать свои возможности и найти что-то свое. Я с самого начала делал все сам, много читал. Развиваться помогает атмосфера. Однако должна быть какая-то материальная уверенность, что человек не умрет с голоду.
Цензор Ландау
Ландау я совсем не знал. Я его видел на расстоянии, на сцене. Хотя одну из моих работ в последнем издании «Квантовой механики» поместили. Но это Смородинский сделал. Ландау я называю цензором. В том поколении физиков таких цензоров было два – Паули и Ландау. Было такое понятие физического смысла. И школа Ландау ставила на первое место понятие физического смысла. Считалось, что заниматься просто математической конструкцией, которая не имеет отношения к опыту, нельзя. Я себе это позволил, и мне повезло: математические конструкции нашли свое место в теоретической физике.
