Два мудреца, что жили в нашем городе

Издательство ОГИ представляет сборник произведений писателя Шмуэля Йосефа Агнона «Два мудреца, что жили в нашем городе» (перевод, предисловие и комментарии Зои Копельман).

Израильский писатель Шмуэль Йосеф Агнон (1888–1970) — лауреат Нобелевской премии по литературе 1966 года. Проза Агнона — своеобразный палимпсест, на котором под текстом современного, мучающегося экзистенциальными вопросами автора то и дело проступают строки многовековой еврейской письменности. Агнон избегает однозначности в трактовке сюжетов и образов, зачастую лишая читателя рациональной опоры в саду ветвящихся тропок прошлого и настоящего. Подробный историко-культурный комментарий поясняет детали еврейского быта и расшифровывает отсылки к религиозным источникам, обогащая читательское восприятие дополнительными обертонами. Входящие в книгу повести и рассказы впервые публикуются на русском языке и охватывают весь творческий путь писателя.

Предлагаем прочитать один из вошедших в книгу рассказов.

Трубка моего блаженной памяти деда

Если вы бывали в бейт-мидраше бучачского раввина, возможно, заметили там блестящую медную лампу, отсвечивающую золотом, что висит на восточной стене, над местом моего деда. Эта лампа — дар моего покойного деда, который уплатил за нее золотой червонец, доставшийся ему по забывчивости. Как, спросите, по забывчивости? Об этом стоит рассказать.

Мой блаженной памяти дед всю жизнь был окутан дымом. С того мгновения, как кончалась святая Суббота, и до наступления следующей, с ранней зари и до отхода ко сну, дымящаяся трубка не покидала его рта. Даже во сне его губы шевелились и издавали свое пыф-пыф.

Много разных трубок было у моего деда. Были длинные, свисавшие ниже пояса, с роговым или янтарным мундштуком, с деревянной чашей или чашечкой из какого-нибудь заморского материала, а чубуки были сделаны из черешни или из самшитового дерева, и слой нагара в чаше ― цвета пепла или цвета темной травы, оливковый либо медвяный, а не то густой, как красное вино. Серая трубка служила для будней, темная до черноты — для новомесячий, оливковая — для Хануки, бордовая, как красное вино, — для Пурима, а для особых дней и для будних дней, что выпадают на праздники паломничества¹, — янтарная, та самая целиком сделанная из янтаря трубка, которую прислал деду наш родич, мудрец рабби Довид Цви Миллер из Вены, да покоится с миром, и о нем мы еще расскажем несколько примечательных историй. Дни в календаре различались нарядами моей бабушки и кушаньями на ее столе, а также трубками моего деда.

И еще немало трубок висело у деда на стене, ими он угощал гостей, предлагая им покурить. Принято потчевать гостя вкусным кушаньем, добрыми напитками и словами святой Торы, а еще можно угостить его трубочкой табаку, и никто не стесняется принять таковое угощение, даже и прилюдно. Когда табак был явлен миру и люди пристрастились к курению, пришла та травка к Пресвятому, да будет Он благословен, и сказала: «Владыка мира, надо всем, что Ты сотворил, человек произносит благословение, над хлебом он благословляет: Благословен Ты, Господи... выводящий хлеб из земли, над вином говорит: ...творящий виноградный плод, над древесными плодами — ...творящий плод древесный, а над овощами и зеленью — ...творящий плод земли. Но ведь и эту траву тоже Ты сотворил, отчего же нет для нее благословения?» Отвечал Пресвятой табаку: «Вот что Я для тебя сделаю. Мудрецы определили все благословения прежде, чем мир о тебе прослышал, а Я к их словам ничего добавлять не могу. Однако вот чем Я тебя утешу: тобою люди будут оказывать друг другу благодеяние, им не зазорно будет попросить щепотку табачку, ни великому у малого, ни простому у знатного».

И была у моего деда привычка прикуривать трубку от пламени свечи или от печной конфорки. Не оказывалось под рукой ни свечи, ни уголька, зажигал от огнива. Огниво его было сделано из круглого черного камня, а в камне виднелись маленькие существа, которые застряли там по воле Небес, и еще железный брус был у деда и мочало из сухих трав. Ударяет дед камнем о железо и высекает огонь, огонь поджигает мочало, а уж от него дед зажигал свою трубку. Если кто хотел деду потрафить, как увидит, бывало, что дед ищет огонька, тотчас достанет спички и подносит ему огонь. И хотя огонь, добытый без всякого усилия, не слишком радовал деда, он утешался тем, что людям приятно угодить старику. Привычка, коль скоро нет от нее вреда, со временем непременно отплатит добром тому, кто за нее держится, более того, спасет от прегрешения, более того, и самое прегрешение, еще не совершившись, обернется заповедью. Как так? А вот как.

Однажды, в будни праздника Суккот, мой дед поднялся с постели, по обыкновению своему, в три часа ночи. Кровать его с первой ночи праздника Суккот до Шмини Ацерет² стояла в сукке, то есть в куще, и он всё свое время проводил в сукке, которую покидал лишь для общинной молитвы. Правда, в прочие дни года оправданием для раннего пробуждения служил поход в бейт-мидраш, но в праздник он оставался в своей сукке и сидел над книгами вплоть до утренней молитвы. Вот и в тот раз, встав с постели, он взял трубку и книгу для занятий. Налетел ветер и загасил свечу. Дед хотел было зайти в дом, но пожалел своих домашних, которые могли проснуться. Пошарил в карманах, но ничего способного выжечь огонь не обнаружил. Надел верхний кафтан и пошел в бейт-мидраш.

По пути заметил — вроде огонек светится, не то керосиновая лампа, не то папироса. И пошел на огонек. Подойдя поближе, приметил на камне красный огонь величиной с монетку. Сунул огонек в чашу трубки и поспешил в дом учения. А та ночь была ночью святой Субботы, что выпала посреди праздника. И не удивляйтесь, что я главного-то не сказал. Уже если о том забыл мой дед, равного которому в тщательности соблюдения Субботы не было в его поколении, чего ждать от меня, ведь в нашем поколении некоторые соблюдают Субботу, а некоторые — сами знаете, вот и неудивительно, что я позабыл сказать, что была Суббота.

Вошел мой дед в бейт-мидраш и увидел, что все одеты по-субботнему. Содрогнулся до глубины души, и ужас объял его. Трубка выпала у него изо рта на пол, и из нее выкатился золотой червонец. Тут дед понял, что это червонец светился в ночи, будто огонек. Воздел дед обе руки к небу и возблагодарил Создателя, что удержал его от нарушения святости Субботы. С тех пор мой дед дал зарок не курить в святые дни праздников³, а иные говорят — и в будни праздников.

По исходе Субботы солнце закатилось и вернуло моему деду его трубку, а вдобавок и выпавший из нее золотой червонец. Доложил мой дед к тому золотому еще один такой же и велел послать за рабби Исроэлем, медником. Это тот самый рабби Исроэль-медник, к которому приходит в гости сама святая Суббота в человеческом образе, как мы рассказали в другой истории под названием Шабтай.

Протянул мой дед рабби Исроэлю золотой червонец и сказал: «Купи на него меди и сделай мне красивую лампу». И тот сделал. Ту самую лампу, что висит в бейт-мидраше бучачского раввина на восточной стене, над местом моего деда, — чтобы служить всегдашним напоминанием о великой милости, которую содеял деду Пресвятой, да будет Он благословен, удержавший его от нарушения святой Субботы.

И все-таки не вполне гладко выходит. Человек, остерегавшийся нарушить любой, самый незначительный запрет Субботы, отчего ж был наказан тем, что взял в руки деньги, то есть вещь, для Субботы запретную? Если хотите, я вам объясню. Это оттого, что он уж очень был привязан к курению, и ему дали понять, что не следует слишком потворствовать жажде наслаждения, даже если это наслаждение дозволено. А все ж таки не вполне гладко выходит. Человек, которого Всевышний поместил в поколение праведных, как смог забыть о Субботе? Если хотите, я вам объясню. Из-за заповеди о пребывании в сукке, которую мы можем исполнять всего семь дней в году, мой дед позабыл заповедь о Субботе, которую мы можем исполнять каждые семь дней. А еще, если уж вам так хочется, признаюсь, что у меня и самого нет ответа.

1941