«Любовь – это бремя, насылаемое злыми демонами», – утверждается в эпиграмме на остраконе, найденном на Родосе.
Остракон с этим текстом был обнаружен при раскопках центрального родосского кладбища среди других находок, таких как керамика и человеческие кости. Поскольку на многих предметах были следы огня, то археологи предположили, что эти предметы были захоронены или спрятаны на кладбище после стихийного бедствия, постигшего остров и последовавшего за ним пожара. Научная публикация всех остраконов должна появиться в 2014 году, но в настоящее время греческие археологи Анастасия Дрелиоси-Ираклеиду и Никос Литинас (университет Крита) опубликовали статью об этой эпиграмме в последнем номере ежегодника «Eulimene». Выход журнала задержался в связи с экономическими трудностями, постигшими Грецию. Полный текст статьи не попал в электронную копию журнала, выложенную на сайте журнала, но можно ознакомиться с обстоятельным обзором.
Палеографическое исследование позволяет датировать надпись концом III – началом II в. до н.э. Писец не использовал диакритические знаки и пользовался разговорным языком, характерным для Родоса того времени. Строки 1-10 надписи содержат два элегических двустишия, а строки 11-14 – один ямб и один неполный гекзаметр. Исследователи выдвинули две гипотезы относительно полного текста эпиграммы. Согласно первой из них, эпиграмма состояла из четырёх или более элегических двустиший, а гекзаметр третьего куплета и ямб четвёртого были опущены сознательно или по ошибке. По второй версии, эпиграмма состояла из трёх элегических двустиший, которые были дополнены двустишиями, написанными ямбом и гекзаметром. Также допустимо предположение, что текст эпиграммы был произвольно скомпонован писцом из двух или нескольких текстов.
Текст эпиграммы ни полностью, ни в виде отдельных двустиший не вошел в «Anthologia Graeca», что позволяет говорить, что перед исследователями совершенно оригинальное произведение, вполне вероятно, только что сочиненное неизвестным поэтом и уже переписанное набело, черновик которого был выброшен, как обычно мы поступаем с бумажными черновиками. С другой стороны, твердость формы букв не предполагает поэтического вдохновения во время написания, а скорее свидетельствует о том, что писец лишь копировал уже готовый авторский текст или компоновал его из нескольких известных ему источников.
Сюжет эпиграммы состоит в том, что Глюкера (вероятнее всего гетера с Самоса) попросила у неназванного божества (Адониса или Диониса) освобождения от своего нестерпимого желания, пообещав за это, положенную в этом случае жертву в храм, представлявшую собой рисунок изображающий «Παννυχις», ночной ритуал Элевсинских мистерий. Божество исполнило просьбу и, по всей видимости, уже получило вотивное подношение, но теперь просило от Глюкеры, чтобы она, сверх обещанного, всегда участвовала в ритуальной свите фиассе (θιασος), что должно было избавить от эротического желания некоего Папюлида.
Самосские гетеры пользовались популярностью в Греции, вполне возможно, потому что находились вдали от родного дома моряков. Имя или, возможно, прозвище Глюкера (сладостная) довольно часто встречалось у греческих гетер, одна из носительниц этого имени, жившая в небольшом беотийском городе Феспиях, подарила согражданам статую Эрота работы Праксителя. Поскольку в тексте мужчина упомянут по отчеству (Папюлид – сын Папюлоса, буквально «маленький Папюлос»), по всей видимости, он и был тем юношей, от любви к которому пыталась избавиться самосская гетера. Папюлос было довольно редким именем и встречается лишь однократно (надпись из византийской Вифинии), так что отчество могло быть более ярким обозначением этого человека, нежели его часто встречающееся имя. Причина, по которой божество просит гетеру участвовать в фиассе (свите Диониса) во время Дионисийских мистерий, непонятна и, возможно, как-то связана с обстоятельствами отношений Глюкеры и Папюлида. Удивительным исследователи считают и тот факт, что стихотворение о самосской гетере было обнаружено на Родосе.
Кроме того, что было написано в тексте, исследователи не нашли в нем никаких дополнительных обстоятельств, описывающих жизнь автора текста, Глюкеры и Папюлида (текст мог быть написан или скомпилирован по просьбе Папюлида или Гликеры третьим лицом).
Стилистический анализ эпиграммы указывает на то, что автор был достаточно хорошо знаком с поэзией, а обороты, использованные в эпиграмме, известны у таких современных автору поэтов как Посидипп и Каллимах Киренский, но сами эти обороты не могут указывать на то, что автором эпиграммы был кто-либо из них. Кроме того, использование метрической последовательности dddsd, в которой за спондеем следует диерезис (буколическая трема), почти запретно для эллинистической поэзии и однократно зафиксировано у Посидиппа и более ранних поэтов: Асклепиада Самосского (IV-III в. до н.э.) и Леонидиса Тарентского (III в. до н.э.). С другой стороны, определенные аналогии в речевых оборотах встречаются у поэтов более позднего времени – Мелеагра из Гадары (I в. до н.э.) и византийских поэтов Юлиана и Агафия. Упоминание о проживании гетеры Глюкеры на Самосе может служить и некоторой отсылкой к самосским эпиграмматистам Асклепиаду и Гедилу (начало III в. до н.э.).
Исследователи отмечают и другие особенности эпиграммы, сближающие ее с творчеством Асклепиада: аллитерации, словарь, одновременное сочетание архаических гомеровских оборотов и словотворчества на основе существующих поэтических клише. Кроме того, Асклепиад был известен тем, что написал эротическую эпиграмму самосской гетере. Ученые даже заметили, что слова в родосской эпиграмме находятся на том же метрическом месте строки, что и у Асклепиада. В пользу версии о том, что автором эпиграммы был Гедил, может служить то, что из имени Παπυλίδης можно сложить анаграмму Ηδιλυς.
Вместе с тем (во многом из-за использования запретной для поэтов того времени метрической последовательности) не исключена возможность, что эта эпиграмма была написана кем-то, принадлежавшим к кругу самосских поэтов, и была подражанием творчеству их более талантливого друга или даже пародией на его эпиграммы. Археологический контекст, в котором обнаружена эпиграмма, не позволяет прояснить, каким образом текст, написанный на Самосе, оказался на Родосе. Более того, почти вековой разрыв между временем Асклепиада и Гедила и временем написания текста эпиграммы на черепке вызывают вопросы у исследователей. Можно предполагать различные сценарии: эпиграммы самосских поэтов были привезены на Родос, а, затем, неизвестный родосец переписал их на остраконе, желая порадовать друзей новым стихом, или же родосец привез с Самоса новое стихотворение, или же он скомпилировал текст на основе уже известных ему стихотворений. Как обстояли дела в действительности, мы сможем узнать после публикации материалов раскопок этого сектора родосского кладбища.
