Что стоит за героическим поведением? Разные дисциплины будут давать различные ответы на этот вопрос. Так как героическое поведение является поведением, то оно точно попадает под юрисдикцию этологии и поведенческой биологии. Однако чтобы то или иное поведение считалось героическим, необходимо, чтобы его кто-нибудь так охарактеризовал. Таким образом, героическое поведение становится объектом влияния социальных наук, антропологии, этнологии, истории. Подвиг всегда связывался с жертвенностью и риском, а также с почетом и вознаграждением, а это уже поле теории игр и поведенческой экономики.
Героическое поведение у животных
Перемещаясь на территорию биологии, предпочтительно воспользоваться ее языком, поэтому под героическим поведением здесь будет пониматься альтруизм. И хотя не все альтруистические действия можно считать героическими, всё героическое поведение можно рассматривать как альтруистическое. Существует несколько наиболее распространенных сценариев, в которых проявляется альтруистическое поведение. Один из них — это альтруизм животного по отношению к родственникам, он объясняется теорией родственного отбора (Smith, 1964). Согласно этой теории, с точки зрения формирующего инстинкты естественного отбора, всё равно, выживет ли, скажем, птица или двое ее птенцов, которые в среднем имеют одинаковый с ней набор генов[1]. Однако инстинкты, как правило, плохо разбираются в математике, поэтому они будут требовать от птицы такого же рвения при защите одного ее птенца. Другой пример альтруистического поведения можно найти у социальных насекомых, когда одни пчелы или муравьи имеют более опасные функции, чем другие. В данном случае это обусловлено тем, что их поведение сравнительно строго детерминировано их генами, а также в известной степени контролируется более высокопоставленными особями через феромоны или гормоны.
Несколько сложнее обстоят дела с альтруизмом у более развитых социальных животных. Там с увеличением пространства для свободы воли он становится взаимным. Таким образом, к родственному отбору и химическому влиянию добавляется социальное поведение по принципу «Я почешу тебе спинку, ты почешешь спинку мне», которое складывается в результате оказания друг другу взаимных услуг (Trivers, 1971). Однако не всё, что мы склонны принимать за альтруизм, является им в действительности. Например, стаду парнокопытных необходимо пересечь реку, в которой наверняка водятся хищники. Тогда одно из них (предположительно, старое и больное) выходит вперед стада, первое заходит в реку, проверяя ее на наличие хищников, и жертвует собой, позволяя стаду получить необходимую информацию или даже совершить переправу. Однако у этого поступка есть и иное объяснение. Это животное как старое и больное просто вытолкнули вперед остальные, более молодые и сильные особи, которым вовсе не хотелось умирать на зубах у хищника (Sapolsky, 2017). Другой причиной для выталкивания может стать то, что эта особь ранее подвела своих собратьев, например, отказавшись встать в периметр круга для отпугивания львиц, и теперь его собратья пытаются избавиться от ненадежного члена стаи.
Экономические основы альтруистического поведения
Примерно так же обстоят дела с предпосылками для героического поведения людей. В то время как определенная частотность такого поведения увеличивала шансы группы на выживание и активное размножение, для альтруиста героическое поведение было невыгодным. Поэтому больший (репродуктивный) успех получали те группы, которые были способны поддерживать достаточный уровень альтруизма. Как правило, это делалось посредством сделки: взамен на альтруистическое или рискованное поведение индивид мог, если выживал, повысить свой социальный статус, пользоваться общим уважением, получать лучшую пищу и лучших самок для спаривания (рискованное альтруистическое поведение более характерно для турнирных видов приматов). Индивиды с высокими показателями агрессивности легко соглашались на такую сделку, позволяя своим социальным группам процветать и распространять свою, способствующую агрессивному альтруизму культуру на всё большее количество особей на всё больших территориях.
Краткая история героического поведения
Со временем, в период аграрной революции, основным и наиболее могущественным противником человеческой общины стала такая же человеческая община. В борьбе за территорию зачастую выигрывали те общины, которые были способны продемонстрировать большую агрессивность или самоотверженность. По мере роста интенсивности сельского хозяйства человеческие сообщества получили возможность прокормить людей, непосредственно не занятых в сельском хозяйстве, — шаманов, вождей и воинов, необходимость в которых не отпала, так как поселение необходимо было защищать от хищников или других людей (Diamond, 1999).
В результате этой специализации наиболее агрессивные самцы смогли заключить сделку со своими сородичами: они «профессионально» рисковали своей жизнью, в обмен на что освобождались от изнурительного труда на полях, получали лучшую пищу (так как более сильный и здоровый воин более эффективен), а также пользовались уважением членов своего сообщества. С распространением частной собственности они могли передавать свое имущество, опыт, навыки и социальное положение своим детям. Пользуясь влиянием и уважением, обладая богатством и имея уникальные компетенции, такие люди смогли занять выгодные места в цепочке распределения ресурсов и стать частью элиты. В отличие от царя и жрецов, они не могли оправдать свое место в иерархии божественным происхождением или способностью общаться с богами. Поэтому в качестве стратегии легитимации воина стали приписывать себе и своей социальной группе исключительные качества — храбрость, мужество, готовность к самопожертвованию и монопольную способность совершать военные подвиги.
Начиная с этого времени, героизм практически всегда связывали с войной. От военной аристократии героизма ожидали по умолчанию. Однако через некоторые время появился первый великий уравнитель — щит гопполон, и его братья — скутумы, туреосы и другие, которые вкупе с развитием городов породили «гоплитскую революцию». Теперь полный комплект доспехов стал доступен не только аристократам, но и состоятельным горожанам, из которых и стали комплектовать костяк армии (Viggano, 2013). Состоятельные горожане к военному сословию не принадлежали, и демонстрации героического поведения от них никто по умолчанию не ждал. И в этот момент в дело вступила пропаганда. В рамках городских общин стали пропагандировать то, что позднее Макиавелли назовет доблестью (virta) (Макиавелли, 1982). Однако, помимо нее, для побуждения людей к героическому, то есть сопряженному с риском поведению использовались и иные стимулы: венки, наградное оружие (копья), отличительные знаки, повышение в звании, пенсии. В отдельных случаях могли даровать гражданские права, дополнительный земельный надел или недвижимость. Так, например, в Японии в 1575 году крестьянин Тори Суне-Мон смог доставить в осажденный замок Нагасино стратегически важные сведения о подходе деблокирующей армии (Bryant, 2013). В награду за это его потомки получили самурайское достоинство. Помимо военных, героями в античном мире считали и тех, кто повышал значимость и престиж сообщества (полиса): например, победителей тех или иных игр (дельфийских, олимпийских и других), которые, начиная с определенного периода, специально тренировались (Miller, 2004).
Следующий расцвет героического дискурса встречается в Скандинавии времен раннего средневековья. Совершенные подвиги демонстрировали выдающиеся личные качества скандинава, позволяя ему выделиться в изначально эгалитарном скандинавском мире. Не случайно в своих «предвыборных программах» претенденты на лидерство рассказывали о совершенных подвигах — количестве разоренных городов, добытых трофеев, убитых врагов и изнасилованных женщин. Таким образом они показывали не только, какую пользу они принесли своими походами сообществу, но и свои личные качества, свою удачливость. Вскоре после этого личный героизм, принесенный древнегерманской культурой, стал одной из ключевых черт рыцарской корпорации и культуры. В отличие от сравнительно эгалитарной Скандинавии, остальная средневековая Европа была достаточно сильно стратифицирована, и феодалы были одним из привилегированных сословий. Уровень расслоения был настолько высок, что рыцаря вполне можно было считать сверхчеловеком: он лучше (разнообразнее и сытнее) питался, получал лучшую медицинскую помощь, с детства тренировался сражаться и убивать, имел лучшее оружие, ездил на лошадях специально выведенных пород, облачен был в «костюм железного человека» — современные доспехи.
Героизм был одним из ключевых понятий для рыцарской корпорации. Его использовали как источник легитимности, сопряжённой с монополией на героическое поведение. Помимо этого, он был одним из факторов внутрисословной иерархии.
Однако через некоторое время совокупность факторов (рост социальных связей у простого населения, появление легкого в освоении бронебойного оружия — арбалетов и алебард, возрождение античной практики муштры, развитие капитализма и новой этики) привела к падению влияния рыцарства и затем — к его исчезновению. Вместо феодальных ополчений воевать стали служилые дворяне-полковники, заключавшие контракты с капитанами наемных отрядов. Со временем наемные армии стали замещаться регулярными, а дворяне-полковники и капитаны-наемники слились в одно офицерское сословие. С развитием индустриального общества в аристократических, еще недавно бывших феодальными элитах пробуждалось чувство ностальгии, что привело к «ренессансу» героического дискурса и куртуазности в эпоху Романтизма. В отличие от «элитарного», «массовый» героический дискурс был значительно более стабилен, так как спрос на него диктовался не чувством моды или ностальгии, а потребностью национального государства к мобилизации собственного населения на войну (McNeill, 2013, Tilly, 1992).
Как уже было сказано выше, героическое поведение может быть рассмотрено с точки зрения культурологии. Это важно помнить для осознания того, что существуют альтернативные от европейских представления о подвиге. Наиболее примечательный пример можно найти в китайской культуре. «Когда поднимают легкое перышко, это не считается большой силой; когда видят солнце и луну, это не считается острым зрением; когда слышат раскаты грома, это не считается тонким слухом.
Про кого в древности говорили, что он хорошо сражается, тот побеждал, когда было легко победить», — пишет Сунь Цзы в классическом китайском трактате «Искусство войны» (Цзы, 2019, 4 гл. 4 п.). Он же причислял гуманность к ключевым качествам, которыми должен быть наделен военачальник. В китайской концепции главным и наиболее полезным для сообщества достижением считалась не просто победа, какой бы сокрушительной она ни была, а именно победа без сражения, победа, при которой были понесены минимальные потери и потрачено минимальное количество ресурсов. Такой способ мышления и ведения войны попросту не оставляет места для подвигов, совершаемых на поле боя, и смещает акцент на не менее невероятные, но гораздо более полезные для социальных групп «подвиги», которые совершаются нейронными ансамблями в головах командования. В этой традиции личная доблесть и готовность к самопожертвованию уступали логике утилитаризма и экономии (там же).
Многие военные практики и теоретики, например, один из основателей современной военной мысли Клаузевиц, активно критиковали такой подход, называя его утопическим (Клаузевиц, 2016). Однако внимательное изучение истории позволяет найти примеры таких кампаний даже в «западном» мире. Одна из них произошла в 541 году, когда сасанидская армия вторглась в подконтрольную Византии Лазику (часть Грузии). Вместо прямого нападения на армию Сасанидов византийский командующий Велизарий предпринял вторжение в Месопотамию, подкрепив его рейдами иррегулярных войск кавалерии вглубь региона, чем вынудил персов прервать кампанию в Лазике и вернуться домой (Лиддел-Гарт, 2020). В качестве другого примера можно привести Шестой крестовый поход (1229 год), организованный Фридрихом II Гогенштауфеном по прозвищу Stupor Mundi (изумление мира). В рамках этого крестового похода Фридриху удалось исключительно дипломатическим путем добиться значительных успехов (получены различные земли, включая Иерусалим, десятилетнее перемирие, торговый договор), которых в свое время не смогли достигнуть военным путем Ричард III Львиное сердце и Филип II Август по время третьего крестового похода (Abu-Munshar, 2013).
Как уже говорилось, героическое поведение является производной от определенных внешних обстоятельств. Поэтому его популярность будет расти и падать именно в зависимости от них. Процессы, происходящие в современном мире, способствуют падению популярности героического поведения. Одну из наиболее ярких попыток отрефлексировать это явление можно найти в романе О. Хаксли «О дивный новый мир». В нем встречаются представители двух миров. Дикарь — представитель иррационального, основанного на чувственном познании, предсовременного героического общества, и Мустафа Монд, главноуправитель Западной Европы, выращенный в рациональном, утилитарном, нововременном постгероическом мире. В ответ на апологию подвига и героического поведения со стороны Дикаря Мустафа подчеркивает временнýю сущность подвига, его зависимость от культурного и социального контекста. «Цивилизация не нуждается в благородстве или героизме. Благородство и героизм — это симптомы политической неумелости. В правильно, <...> организованном обществе никому не доводится проявлять эти качества. Для их проявления нужна обстановка полнейшей нестабильности. Там, где войны, где конфликт между долгом и верностью, где противление соблазнам, где защита тех, кого любишь, или борьба за них, — там, очевидно, есть некий смысл в благородстве и героизме» (Хаксли, 2020). Здесь мы видим, что мир, описанный Хаксли, порывает с христианской традицией мученичества и следует утилитаристской традиции, представленной в «Искусстве войны».
Одной из важнейших современных работ в этом направлении является эссе «Уязвимость постгероических обществ», которое было написано в 2005 году швейцарским военным аналитиком Хансом Бахофнером (Bachofner, 2014). В нем впервые вводится термин постгероического общества, которое понимается как общество, где отсутствует фигура, приобретающая социальный капитал (честь) благодаря готовности к самопожертвованию. Под это определение попадают страны «первого мира», которые в течение длительного времени не участвовали в крупномасштабных конфликтах, что привело к размыванию патриотических чувств, утере жертвенности и стойкости населением. Помимо этого, в таких странах (за исключением США) происходит процесс делегитимации войны и военных жертв. Однако при необходимости данные страны способны вести боевые действия, основываясь на подавляющем технологическом преимуществе с использованием вооружений (ракеты, БПЛА, артиллерия), которые позволяют солдатам оставаться в безопасности, что повторяет принципы колониальных войн XIX века (война против дикарей, а не врагов), но на новом технологическом уровне. Однако, утверждает автор, негосударственные акторы также способны предложить свой вариант ассиметричной войны — терроризм, основной ущерб от которого приходится на социальный капитал и политические институты. Учитывая данную реальность, Бахофнер полагает, что лучшим ответом на теракты должно стать «новое героическое поведение». В его основу должны лечь качества, проявленные лондонцами во время бомбёжек во второй мировой войне: «героическое самообладание», спокойствие, взвешенность и хладнокровие, которые не позволят терактам подорвать социальный порядок и оптимизм рынка. Таким образом, Бахофнер переворачивает логику героического поведения, так как если классическое героическое поведение является выходом за рамки нормальности, то «новое героическое поведение», наоборот, постулирует усердное ее подержание в предположительно ненормальных условиях.
Список литературы
Гарт Г. Л. (2020). Стратегия непрямых действий. Litres.
Макиавелли, Н. (1982). Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. Избранные сочинения, 126–275.
Клаузевиц К. (2016). О войне. Aegitas.
Хаксли О. (2020). О дивный новый мир. Litres.
Цзы С. (2019). Искусство войны [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://militera. lib. ru/science/sun-tszy/01. html.
Abu-Munshar M. Y. (2013). Sultan al-Kamil, Emperor Frederick II and the Submission of Jerusalem. International Journal of Social Science and Humanity, 3(5), 443.
Bachofner H. B. (2014). The vulnerability of post-heroic societies. Offiziere. ch: https://www.offiziere.ch.
Bryant A. J. (2013). Samurai 1550–1600. Bloomsbury Publishing.
Diamond J. M., & Ordunio D. (1999). Guns, germs, and steel. Books on Tape.
McNeill W. H. (2013). The pursuit of power: Technology, armed force, and society since AD 1000. University of Chicago Press.
Miller S. G. (2004). Ancient greek athletics. Yale University Press.
Sapolsky R. M. (2017). Behave: The biology of humans at our best and worst. Penguin.
Smith J. M. (1964). Group selection and kin selection. Nature, 201(4924), 1145–1147.
Tilly C. (1992). Coercion, capital, and European states, AD 990–1992 (p. 70). Oxford: Blackwell.
Trivers R. L. (1971). The evolution of reciprocal altruism. The Quarterly review of biology, 46 (1), 35–57.
Viggiano G. (2013). The hoplite revolution and the rise of the polis.
[1] В процессе кроссинговера детеныш получает половину генов родителя и таким образом является наполовину его собственной копией. Как следствие для естественного отбора на уровне генов одна утка равна двум ее детям или четырем внукам, и так далее.
