Издательство «Альпина нон-фикшн» представляет книгу Дэвида Бирна «Как работает музыка» (перевод Евгения Искольского, научный редактор Артем Липатов, редактор Любовь Сумм).
Умный, дружелюбный и обаятельный анализ феномена музыки и механизма ее воздействия на человека от Дэвида Бирна, экс-лидера группы Talking Heads и успешного соло-артиста, — возможность получить исчерпывающее представление о физиологических, духовных, культурных и деловых аспектах музыки. В этом невероятном путешествии, полном неожиданных открытий, мы перемещаемся из оперного театра Ла Скала в африканскую деревню, из культового нью-йоркского клуба CBGB — в студию звукозаписи, находящуюся в бывшем кинотеатре, из офиса руководителя звукозаписывающей компании — в маленький музыкальный магазин. Дэвид Бирн предстает перед нами как историк, антрополог, социолог, отчасти мемуарист, дотошный исследователь и блистательный рассказчик, успешно убеждающий нас в том, что «музыка обладает геометрией красоты, и по этой причине… мы любим ее».
Предлагаем ознакомиться с фрагментом книги.
Паршивый звук навсегда
Первые компакт-диски, как и последующие MP3, звучали не так уж здорово. Доктор Джон Даймонд лечил психически больных пациентов музыкой, но к 1989 году он почувствовал, что что-то пошло не так. Он утверждает, что естественные целебные и терапевтические свойства музыки были потеряны в «цифровой» спешке. По мнению доктора, некоторые музыкальные произведения способны успокаивать и исцелять, только если они записаны и воспроизведены с помощью аналогового оборудования, в то время как «цифра» провоцирует обратный эффект. Когда его пациентам проигрывали цифровые записи, они нервничали и дергались.
На протяжении всей истории записанной музыки мы, как правило, предпочитаем удобство качеству. Цилиндры Эдисона звучали хуже живых исполнителей, но можно было носить их с собой и воспроизводить по желанию. LP из-за медленного вращения звучали не так богато, как 45- или 78-оборотные пластинки, но зато с ними было куда меньше возни. А кассеты? Шутите? Нам говорили, что компакт-диски прослужат вечность и будут звучать абсолютно чисто, но оказалось, что они звучат хуже пластинок, а вопрос долговечности остается открытым. Спектр звука на аналоговых носителях имеет бесконечное количество градаций, тогда как в цифровом мире всё разбито на конечное число кусочков. Кусочки могут обмануть слух, заставив поверить, что они представляют собой непрерывный звуковой спектр (вот она, психоакустика), но по своей природе они всё те же единицы и нули: шаги, а не плавное течение. MP3?
Возможно, это самый удобный формат на сегодня, но мне кажется, что психоакустический обман, используемый для его создания, — заставить ум думать и чувствовать, будто вся музыкальная информация сохранена в целостности, когда в действительности огромный ее процент был удален, — является продолжением всё той же тенденции соблазняться удобством. Это музыка в форме таблеток, она полна витаминами, она выполняет свою задачу, но чего-то ей не хватает. Нам часто предлагают, а мы с радостью принимаем удобные носители, которые лишь «приемлемы», вместо тех, которые на самом деле лучше.
Где заканчивается этот путь компромисса и действительно ли имеет значение, если мы на этом пути потеряем немного качества? Разве качество или точность записи имеют прямое отношение к наслаждению музыкой? Мы громко смеемся над котиками на нечетких, зернистых видео ужасно низкого качества в YouTube, мы общаемся с близкими по мобильным телефонам, качество передаваемого голоса в которых заставило бы Александра Грэма Белла перевернуться в гробу. Теория информации говорит нам, что количество битов, необходимых для передачи определенных видов контента — например, человеческой речи или глупых выходок кота, — может действительно быть намного ниже, чем мы думаем. Если требуется понять лишь словесное содержание телефонного звонка, то качество может быть удивительно плохим, и мы всё равно будем знать, что говорят наши друзья и близкие. Всё утерянное в конечном итоге не имеет реального значения. Быть может, «приемлемо» — это то, что нам нужно.
А может, и нет. В ответ на эту тенденцию некоторые музыканты решили вернуться к аналоговой записи, а некоторые пошли по извращенному пути, пытаясь достичь как можно более лоу-файного звучания — плохого настолько, насколько это могло сойти им с рук. Они хотели уйти от цифровой чистоты.
Но почему плохое качество, нечеткость и искажение каким-то образом делают музыку более аутентичной? Идея проста. Если кто-то признает, что четкие и чистые записи по своей сути бездушны, то верно и обратное — всё грязное и грубое идет прямо от сердца. Возможно, это не слишком логично, но именно так нам свойственно думать. Всё это последствия распространенного убеждения, отождествляющего новые технологии с неаутентичностью. Плохое — даже поддельно плохое — с этой точки зрения приравнивается к лучшему. Это сбивает с толку, так как бóльшая часть цифровой музыки звучит совсем не «плохо». Наоборот, она звучит — в традиционном смысле — хорошо: чисто, безупречно, с полным диапазоном частот. Хотя звучание менее богато по сравнению с предыдущими технологиями, оно обманывает слух, заставляя думать, будто звук стал лучше. Но именно это блестящее, глянцевое качество многие поклонники музыки считают подозрительным. И в отместку они явно переоценивают легко слышимые недостатки предыдущей эпохи — шипение, треск и искажение. На мой взгляд, истинность и душа лежат в самой музыке, а не в царапинах и щелканье старых пластинок. Таким образом, в то время как чистота и «совершенство» многих современных музыкальных произведений не являются гарантией незабываемого музыкального опыта, противоположное им — тоже не гарантия.
Если, следуя примеру телефонной компании, мы говорим о коммуникации и передаче информации, то, возможно, некоторые из звуковых богатств пластинок действительно излишни и могут быть устранены без серьезных потерь. Применимо ли это и к речи? И да, и нет. Во-первых, в музыке, по сравнению с речью, больше всякого разного происходит одновременно. Смотреть на репродукцию картины, конечно, не то же самое, что стоять перед оригиналом, но эмоции, намерения, идеи и впечатления могут быть переданы и таким образом — даже через дешевую репродукцию. Точно так же я могу быть растроган до слез действительно ужасной записью или плохой копией хорошей записи. Стал бы мой опыт мощнее, если бы качество было выше? Сомневаюсь. Так какой в этом смысл?
Однако наступает время, когда богатство зрительного или слухового опыта настолько убывает, что коммуникация — в данном случае наслаждение музыкой — становится неразборчивой. Но как мы можем это определить? Я впервые услышал рок-, поп- и соул-композиции на дрянном транзисторном радио, и они полностью изменили мою жизнь. Качество звука было ужасным, но этот жестяной звук передавал огромное количество информации. Хотя это была новостная аудиопередача, социальный и культурный подтекст, скрытый в музыке, возбудил меня наравне со звуком. Эти внемузыкальные компоненты, которые неслись вместе с музыкой, не требовали сигнала высокого разрешения — «приемлемого» звучания хватало. Я не утверждаю, что жестяной звук должен считаться удовлетворительным или желательным или что мы не должны стремиться к чему-то большему, чем «приемлемое» звучание, но удивительно, сколько может передать низкокачественная информация. На живых концертах тоже редко бывает идеальный звук, но они всё равно производят сильное впечатление.
Теперь я начинаю спрашивать себя: а что, если нечеткость и двусмысленность, присущие сигналам низкого качества и репродукциям, — факторы, позволяющие зрителям или слушателям «войти» в произведение? Я знаю по своему опыту написания текстов для песен, что некоторые детали, такие как имена, локации, местные реалии, желательны: они закрепляют произведение в реальном мире. Но то же самое делают и двусмысленности. Позволяя слушателю или зрителю самому заполнить пробелы, завершить картину (или музыку), произведение обретает индивидуальность, и аудитория может найти в нем отсылки к собственной жизни и ситуациям. Люди сильнее вовлекаются в произведение, и становятся возможными близость и вовлеченность, которые не так уж совместимы с совершенством. Может быть, любители лоу-фая в чем-то правы?