Прожектеры. Политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Издательство «Новое литературное обозрение» представляет книгу историка Игоря Федюкина «Прожектеры. Политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века».

Подобно военному кораблю или шеренге вымуштрованной пехоты, новая светская и «регулярная» школа стала символом петровского царствования. Принято считать, что образовательные новации стали результатом личных усилий самого Петра и отражали объективные потребности государства в кадрах для новой бюрократии и регулярной армии. Монография Игоря Федюкина, однако, выявляет ключевую роль разнообразных «прожектеров» в появлении новых школ в России первой половины XVIII века. Автор показывает, как возникновение и развитие училищ отражали усилия «административных предпринимателей», стремившихся к продвижению своей карьеры, расширению клиентской сети, упрочению придворных позиций или реализации своей идейной повестки. Именно из таких индивидуальных «прожектов» и складывался фасад петровского «регулярного» государства.

Предлагаем прочитать фрагмент раздела, посвященного техническим училищам в 1730-х и 1740-х годах.

К моменту восшествия на престол Елизаветы в 1741 году в России, помимо морских училищ, имелись также три специализированных технических учебных заведения, а именно артиллерийская школа в Москве и артиллерийская и инженерная школы в Санкт-Петербурге[1]. Первую из них впоследствии описывал в своих записках ее выпускник, майор Михаил Данилов: по его мнению, школа по состоянию на 1736 год не имела «ни порядка, ни учреждения, ни смотрения». Соответственно, большинство учеников, определенных в школу Герольдмейстерской конторой, вскоре разбрелись кто куда: «разошлось оное большое собрание, без позволения школьного начальства, по разным местам в настоящую службу, куда кто хотел записались». Данилов особенно упирает на «великий тогда недостаток в оной школе <…> в учителях». Преподавателем был штык-юнкер Алабушев, который «тогда содержался в смертном убийстве третий раз под арестом, <…> был вздорный, пьяный и весьма неприличный быть учителем благородному юношеству»; кроме него, в наличии были лишь двое «подмастерьев… из пушкарских детей», преподававшие основы арифметики. Неформальность школьных порядков подчеркивает и наличие у Алабушева собственных, приватных учеников, которые ходили в школу, не будучи в нее записанными; Данилов описывает их как дополнительный источник хаоса, поскольку ученики эти имели обыкновение бродить из класса в класс и устраивать «шалости». «Порядок получше» наступил в школе со сменой учителя: капитан Гринков «человек был как прилежный, так и копотливый, и был великий заика», а его опытность в артиллерийском деле была видна из отсутствия у него левой руки по локоть, потерянной в бою. Новый учитель, среди прочего, «вперял в учеников охоту учиться, с обещанием чести, и довел до того, что его старанием несколько человек из учеников пожалованы были в артиллерию сержантами и унтер-офицерами»[2].

Что касается инженерной школы, то в конце 1720-х годов Миних подумывал было о ее реформировании[3]. После 1731 года, однако, его внимание переключилось на Сухопутный шляхетный кадетский корпус, а в 1735 году ему пришлось уступить должность генерал-фельдцейхмейстера принцу Гессен-Гомбургскому. Надо сказать, что и принц Людвиг Иоганн Вильгельм Груно Гессен-Гомбургский (генерал-фельдцейхмейстер в 1735–1745) и его преемник на этом посту князь Василий Аникитич Репнин (в должности в 1745–1748) были профессиональными солдатами.

Репнин, в частности, служил «волонтером» в армии Габсбургов, и современники с уважением отзывались о его учености вообще и о его инженерных познаниях в частности. Кроме того, и принц Гессен-Гомбургский, и князь В. А. Репнин совмещали пост генерал-фельдцейхмейстера с должностью главного директора Сухопутного шляхетного кадетского корпуса[4]. Ни тот, ни другой, однако, не предприняли никаких шагов по реформированию артиллерийских и инженерных школ: быть может, они рассматривали именно корпус как основной объект приложения своих усилий или же данная организационная форма не казалась им необходимой или полезной для подготовки будущих артиллеристов и инженеров.

Если появление Сухопутного шляхетного кадетского корпуса и оказало в эти годы какое-то влияние на прочие школы, то скорее отрицательное, поскольку именно корпус притягивал более состоятельных и лучше подготовленных дворян. Это только усугубило сложности, которые испытывали с привлечением учеников остальные школы. Адмиралтейств-коллегия высказывала обеспокоенность этой проблемой уже в конце 1730-х годов, но особенно остро вопрос о привлечении молодых дворян на морскую службу встал в 1740-х годах. Адмиралы доказывали, что если на подготовку будущих моряков не будет выделено финансирование, сопоставимое с тем, что получают их сухопутные коллеги, то это может оказаться пагубным для флота: офицеры будут демотивированы, потеряют «рвение» и «охоту к службе».

Вместе с тем, пример Кадетского корпуса задавал новые рамки и для размышлений о правильных способах устройства школы, и для борьбы за ресурсы. Ссылки на Кадетский корпус мы встречали, пусть и в самой общей форме, уже во «мнении» адмирала Вильстера в начале 1730-х годов. И если в конце аннинского царствования Адмиралтейство ограничивалось просьбами выделить Морской академии более обширное и лучше приспособленное помещение, то в начале 1740-х годов оно уже предлагает преобразовать академию в Морской кадетский корпус. Адмиралы едва ли могли сформулировать, что же именно подразумевало такое преобразование в смысле организационной структуры и педагогических методов; но во всяком случае, с их точки зрения, такая реформа явно предполагала более высокое жалованье для учащихся, не говоря уже о постройке нового просторного здания. И уже самим фактом выдвижения подобных запросов они способствовали дальнейшей легитимации той институциональной модели, которую воплощало собой созданное Минихом училище.

К концу 1740-х годов обращения эти получили дополнительную актуальность, поскольку дискуссии о будущем Морской академии оказались неразрывно переплетены с другим, весьма практическим вопросом, а именно, с политикой чинопроизводства во флоте. Как известно, после своего восхождения на престол в 1741 году Елизавета пообещала восстановить в первозданном виде все учреждения и регламенты своего отца Петра I и отменить пагубные нововведения предшествующего царствования. В реальности это означало, что всех офицеров, получивших повышение в 1730-х годах, надо было теперь как-то вписать в старую, петровскую версию Табели о рангах и иерархию флотских должностей; для многих из них это означало бы понижение, а к такому шагу Елизавета, весьма чувствительная к настроениям в рядах правящей элиты, была не готова. Говоря коротко, в 1743 году всякое чинопроизводство во флоте было приостановлено до получения дальнейших указаний, и ситуация оставалась подвешенной вплоть до 1751 года. В результате, к 1748 году, как докладывала Адмиралтейств-коллегия, из 735 предусмотренных флотскими штатами офицерских вакансий были заполнено лишь 455, причем 56 из имевшихся в наличии офицеров также подлежали увольнению по старости или по болезням[5]. Разумеется, запрет на производство в чины мешал адмиралам продвигать по службе своих клиентов, но, кроме этого, Коллегию всё больше беспокоили те сложности, которые неизбежно возникли бы, если бы потребовалось подготовить флот к военным действиям. В этой ситуации неспособность Морской академии привлекать учеников — в силу низкого жалованья, неудовлетворительных условий проживания и отсутствия понятных перспектив получения офицерского чина — была особенно тревожной, поскольку ставила под угрозу обеспечение флота младшими офицерами.

В 1743–1744 годах Адмиралтейств-коллегия направляет в Сенат многочисленные запросы: адмиралы просят или выделить для Морской академии более вместительное здание, или приказать Герольдии принудительно зачислять в академию более состоятельных дворян, которые могли бы самостоятельно содержать себя и на низком жалованье, или и то, и другое вместе[6].

5 февраля 1745 года в очередном представлении Адмиралтейство указывает, что «понеже служба морская есть несравненно против сухопутной тягостнее», недостаточное финансирование демотивирует зачисляемых во флот молодых дворян: «к такой службе, будучи в бедности, кураж их распространяться не может». Чтобы подчеркнуть остроту ситуации, адмиралы вспомнили об установленных в 1726 году нормативах продолжительности обучения: даже если принять все необходимые меры прямо сейчас, всё равно на подготовку новой когорты младших офицеров понадобится шесть лет и десять месяцев. Чтобы исправить положение дел, предлагалось Морскую академию «учинить и довольствовать по примеру учреждения кадецкаго шляхетнаго корпуса», в котором, по мнению адмиралов, ученики «как пищею, мундиром, обувью и квартирою, так и протчем, что шляхетному честному содержанию подлежит, во всем довольствуются»[7].