Издательство «Новое литературное обозрение» представляет сборник «Немецкие предприниматели в Москве. Воспоминания» (составление, подготовка текста, вступительная статья и комментария Вольфганга Сартора).
В XVIII–XIX веках немецкие предприниматели активно переселялись в Россию. Уезжая из Германии, где торговля была осложнена раздробленностью страны, одни из них надеялись поправить дела, которые на родине шли не очень успешно, а другие — увеличить капитал. Сборник, составленный немецким историком Вольфгангом Сартором, содержит воспоминания трех московских предпринимателей немецкого происхождения — Георга Шписа (1861–1926), Вальтера Марка (1873–1950) и Андреаса Ценкера (1855–1928) — о жизни немецкой колонии в Москве, о немецких фирмах, существовавших там, и их руководителях, об их контактах с русскими предпринимателями, администраторами и деятелями культуры. Мемуары содержат как общие наблюдения за условиями предпринимательской деятельности в России, так и частные замечания о нравах и обычаях россиян. Герои книги описывают и конкретные события от коронации Николая II и давки на Ходынском поле до Всероссийской выставки в Нижнем Новгороде в 1896 году и немецких погромов в 1914-м.
Предлагаем прочитать фрагмент вступительной статьи, написанной Вольфгангом Сартором.
Немецкие предприниматели в России (1800–1918): экономика — интеграция — адаптация
Большие коммерческие перспективы в огромной стране, относительная легкость быстро заработать деньги, а вероятно, и возможность жить в этой полуазиатской стране на широкую ногу побудили его там обосноваться.
Андреас Ценкер
Контакты немецких купцов и предпринимателей с Россией имеют давнюю историю.
Географическая близость средневековой Германии и русских княжеств, в особенности Новгородского и Смоленского, способствовала тесным экономическим связям. Ганзейский союз, державший контору в Новгороде, этому благоприятствовал. Пушнина, воск, древесина, поташ, лен, конопля, юфть и металлы обменивались на текстиль и серебро. В XVIII в. этот обмен весьма вырос вследствие потребностей Петра I в промышленных товарах и вооружении. Первые металлургические и текстильные предприятия в России были основаны немцами. С 1770-х гг. множество немецких крестьян стало переселяться на необжитые территории Причерноморья, что дало толчок развитию сельского хозяйства. В 1820–1830-е гг. новым импульсом к переселению послужил увеличившийся спрос на европейские промышленные товары. Создавалась и росла промышленность и в самой Российской империи. В сфере коммерции действовали либо активные уже в XVIII в. предпринимательские семьи (Штиглиц, Мас), либо многочисленные новые, искавшие там успеха. В первой половине XIX в. среди них можно назвать семейства Штиглиц, Кноп, Вогау — Марк, Брандт, Кёниг, Рабенек и Эйнем. Важное значение имела торговля такими импортными промышленными товарами, как текстильные изделия и станки, а позднее фабричное оборудование, красильное и химическое сырье, сахар-сырец, чай и кофе. К прежним статьям экспорта добавилось зерно.
С 1850–1860-х гг. начался поворот к промышленности, постепенно охвативший все отрасли: металлургию и горнодобывающую промышленность, текстильную, химическую, свекольносахарную, табачную, пищевую, электротехническую и нефтеперерабатывающую индустрию, а также банковский сектор. Доля немецких предпринимателей в промышленном производстве составляла порядка 10–20%. Существовали, конечно, и другие иностранные предприятия, в частности британские, а позднее французские, однако ведущее место занимали немцы.
Среди коммерсантов-немцев были как подданные России, так и такие, кто работал на немецких предприятиях («Сименс» и др.) и имел немецкое гражданство.
В целом эмиграция коммерсантов в первой половине XIX в. возросла. Так, в 1812–1876 гг. в Россию переехало около 530 000 немецкоязычных переселенцев. В совокупности лица немецкого происхождения (из германских государств, Австрии и Швейцарии) составили 90% от общего числа иммигрантов, то есть явно преобладали среди приезжающих иностранцев¹. В России насчитывалось тогда примерно 1,8 млн немецкоязычных жителей. Нередко чисто деловые поездки совмещались с постоянным или почти постоянным проживанием², причем новоприбывшие зачастую встречали здесь постоянно проживающих в России земляков³.
Причины эмиграции могли быть разными. Так, Кнопов, самую состоятельную семью немецких коммерсантов, подвигли к переезду в Россию чисто деловые интересы⁴. У Руперти толчком к эмиграции послужили неудачи в делах в Германии. Семейства Ахенбах, Юнкер, Вогау и Ценкер тоже были относительно бедны, когда перебрались в Россию. «Жизнь в России зиждется отчасти на имущественном благоденствии, каковое обеспечивает им Россия и каковое они тщетно ищут в Германии»⁵. Это высказывание Д. В. Зольтау, сделанное в 1811 г., — попытка объяснить стремление немецких коммерсантов переселиться в Россию. Вероятно, немецкие предприниматели или те, что еще только хотели стать таковыми и, пожалуй, оказались в России совершенно случайно, ощущали это абстрактное «благоденствие», находясь в Петербурге или в Москве. «Всех отпугивает немецкое обывательство, хотя они сами из него-то и вышли. Они бегут сюда и привозят его с собою, а вот того, что находят здесь, там ищут напрасно». Другой коммерсант писал: «Нет, говорит разбогатевший немецкий ремесленник, не хочу я каждый вечер пить пиво в немецком городишке и мусолить грязную колоду карт, не хочу каждые выходные принимать визит почтмейстера с его дочерьми, которые вдобавок воображают, будто оказывают мне огромную честь»⁶. Раздробленность Германии на мелкие государства, различные денежные системы и меры веса в них мешали торговле. В условиях идущей индустриализации, развития торговли и промышленности это было особенно тягостно. В России дело обстояло иначе, хотя и здесь хватало проблем.
В целом ситуация стала меняться со второй половины XIX в., по мере все большего объединения Германии в это время начинается сокращение эмиграции.
Рудольф Шпис называет еще ряд привлекательных сторон России: «Очень симпатичным было отсутствие строгих форм и формальностей <…> никому в голову не приходит в приватном общении прибегать к титулованию собеседника…» Упоминает он и радушие: «Величайшее радушие, совершенно неизвестное в Германии, здесь само собою разумелось»⁷.
Словом, для многих коммерсантов общий климат был, судя по всему, благоприятным.
В России, однако, иностранец сталкивался со множеством проблем: коррумпированными бюрократами, скверной организацией дел, плохими дорогами, более холодным климатом. Правда, были и положительные аспекты: гостеприимство местных жителей и большие просторы страны, выгодно отличавшиеся от «тесноты» Германии. Эдуард Рудольфи писал: «На мой взгляд, в Санкт-Петербурге или в Москве сделки заключаются легче и быстрее, чем в каком-нибудь немецком городишке <…>. Здесь есть необходимые связи, в любое время можно переговорить с купцами и чиновниками. Возможны даже встречи на дому. В Германии же только и слышишь, что тот, кого ищешь, “ушел в пивную”»⁸.
Адаптироваться к нравам и традициям чужой страны было непросто. Показательны воспоминания Рудольфа Шписа о первом увиденном русском бале: «…один из первых балов, где я побывал, проходил в доме знаменитого текстильного фабриканта, г-на Саввы Морозова, который выстроил себе дом в псевдоготическом стиле. В самом начале первой моей зимы в этом городе я как-то раз, воротившись домой, обнаружил его визитную карточку и знать не знал, чтó это означает <…>, однако потом выяснил, что карточка означает приглашение сделать визит ему или его супруге, так как в скором времени она намеревалась дать большой бал». Рудольф Шпис, разумеется, отдал визит Морозовой, супруге одного из богатейших людей России. А после того отправился на бал: «…с доброй немецкой пунктуальностью явившись немногим позже назначенного времени, около 9, я поначалу был совершенно один, ведь и хозяева еще одевались; я покуда не знал, что в Москве гостей на бал ожидают по меньшей мере на час, если не на два после назначенного времени, то бишь только в 10 или в 11 часов вечера, зато и заканчиваются балы редко раньше 5 утра, зачастую даже позднее…». На балу были «200 представителей московских промышленников и финансовой верхушки, дамы <…>. Никогда прежде я не видел подобной роскоши и пышности и на первых порах, учитывая вдобавок зрелище множества очаровательных молодых девушек и женщин, словно ослеп, так что, несмотря на вполне симпатичную наружность и безупречный английский фрак, казался себе ничтожным и уродливым. Однако это впечатление скоро улетучилось, отчасти благодаря <…> танцевальной музыке, а отчасти благодаря любезности и непринужденности, с какою все здоровались со мной, едва только меня представили как новоприбывшего…»⁹ Далее он описал превосходную, с его точки зрения, организацию праздника: те, кто не увлекался танцами, могли в боковых комнатах заняться карточной игрой, а также послушать выступление знаменитого певца Шаляпина. Около часу ночи был подан «сказочный ужин», а закончилось все рано утром, в 5–6 часов. Русский бал произвел на него куда большее впечатление, чем подобные балы в Германии, откуда он только что приехал.
От поколения к поколению немецкие предприниматели все лучше узнавали обычаи и традиции русского народа и сами постепенно русифицировались, хотя имели место и противоречивые тенденции. Нередко приезжие немцы вначале входили в общество своих соотечественников или других иностранцев, а лишь потом налаживали отношения с местными жителями.
Адаптацию облегчал и тот факт, что по сравнению с другими приезжими немцы имели одну особенность: «Ubi bene, ibi patria» («Где хорошо, там отечество») — вот их принцип, тогда как у других иностранцев преобладал иной подход: «Ubi patria, ibi bene» («Где отечество, там хорошо»)¹⁰. Это утверждение Рудольфи характеризует различие между немцами и другими иностранцами. Другие иностранцы хотя и оставались в России надолго, но в большинстве своем твердо намеревались вернуться на родину. Имперские немцы жили главным образом в городах. Числом 470 тысяч, они на 82% были заняты в торговле и промышленности¹¹. В обеих столицах их доля среди крупного купечества составляла 20–25%¹².
Адаптация нарастала от поколения к поколению. Представители первого поколения преимущественно вращались в обществе соотечественников и были очень привязаны к родному языку (русским они не владели или владели слабо) и родной культуре. В последующих поколениях адаптация нарастала. Например, в семье Рабенек она шла очень быстро¹³.
Позднее адаптация усиливалась также благодаря политическим переменам: в школах эмигранты обязаны были изучать русский язык.
Обязательное введение русского языка привело к любопытному результату: с одной стороны, многие русские мальчики поступали в немецкие школы, чтобы лучше изучить немецкий язык, однако это привело и «к удивительно быстрой русификации немецкой молодежи: она учила немецкий как распространенный иностранный язык, владела только русским, думала — и чувствовала — только на русском»¹⁴. В немецких школах училось теперь растущее число русских¹⁵.
В результате ассимиляция усилилась. В 1910 г. один из учителей так высказался о немецких учениках: «Дети говорят на плохом немецком, дух немецкого языка им чужд, а если они говорят или пишут по-немецки, то, чтобы их понять, нужно буквально переводить немецкий на русский»¹⁶.
Немецкая церковь, впрочем, еще поддерживала национальное единство. Однако то, что дети от смешанных браков в обязательном порядке становились православными, по-прежнему действовало разъединяющим образом. Жесткость этого запрета несколько смягчилась в 1905 г. Число смешанных браков в церкви Св. Петра и Павла в 1842–1902 гг. колебалось в пределах 25–37 %¹⁷. В целом доля смешанных браков возрастала, поскольку принцип брака как делового договора начиная с 1890-х гг. устаревал и утрачивал строгость¹⁸.
Наряду с церковью и школами существовало несколько немецких социальных учреждений, которые также поддерживало купечество, например Евангелический госпиталь в Москве, Евангелическое общество вспомоществования и другие, в том числе Союз имперских немцев и Московский немецкий клуб¹⁹.
Леон и Альберт, старшие братья одного из авторов этой книги — Георга Шписа, — осознавали себя немцами, оба были немецкими офицерами-резервистами. Зато у его третьего брата, Рудольфа, значительно младше, тенденции к ассимиляции уже куда заметнее. В соответствии со своей русофилией, касавшейся многих явлений повседневной жизненной культуры в России, он называл эту страну своей второй родиной.
Руперти даже воевал как русский офицер против немецкой армии. Свои воспоминания он начинает словами: «Моя семья по происхождению немецкая. Сам я родился в 1897 г. в Москве как русский, поскольку отец мой принял российское подданство. Тесных связей с немецкой колонией в Москве мы не поддерживали»²⁰, однако после Первой мировой войны был вынужден покинуть Россию, поскольку прекрасно понимал, что должен уехать из страны не столько по причине немецкого происхождения, сколько потому, что принадлежит к крупной буржуазии. Некоторые выездные документы он смог получить только в немецкой миссии, где служил его дядя Эрнст Руперти, в прошлом московский купец. Там он вновь столкнулся с кризисом идентичности. В ответ на его просьбу брат отца сказал: «Ты — русский офицер, я — немецкий. И ты должен понимать, что…». Руперти пишет: «Я ничего не понимал и словно упал с небес на землю»²¹. Мы видим, что конфликт, связанный с национальным самоопределением, затрагивал самый узкий семейный круг.
Петербургский учитель, немец Х. Пантениус, подтверждает это. В 1930 г. он вспоминал, что немцев «очень быстро поглощало русское <…>. Дети сравнительно недавних иммигрантов зачастую говорят друг с другом только по-русски…», и возмущался, что «родители не только допускают это, но и сами говорят со своими отпрысками на ломаном русском»²².
Еще один аспект идентичности немецких предпринимателей в России — их космополитизм, естественный в особенности для элиты, которая действовала преимущественно на международной арене. Они ощущали себя не русскими и не немцами, но гражданами мира, членами российской финансовой элиты, которая уже в XIX в. имела международный характер.
При этом вплоть до Первой мировой войны гражданство, по всей видимости, играло незначительную роль. Были немцы натурализованные, принявшие российское гражданство, и немцы имперские. В принципе это не составляло разницы, как упоминал Рудольф Шпис: «Когда я приехал в Москву, “немецкая колония” состояла уже большей частью из российских подданных. Хотя они любили и ценили Россию как свою новую родину, чувствовали себя русскими и шли воевать за Россию, “настоящие русские” по-прежнему считали их немцами <…> что связано с обычно сохраненным евангелическим или римско-католическим вероисповеданием; полностью русскими они считались — да и то условно, — только когда переходили в православие; собственно, опять-таки лишь те, кто вдобавок сменил немецкую фамилию на русскую, могли быть уверены, что в них видят русских, и опять-таки только они не пострадали в немецких погромах 1915 года <…> Здесь я, пожалуй, должен добавить, что до 1914 года переход в другую национальность вовсе не считался очень важным и значительным <…> и переход из немецкого подданства в российское едва ли имел большее значение, чем, например, переход из саксонского подданства в прусское. Иными словами, человек, решившийся на это, отнюдь не был “не имеющим отечества” <…> просто он нашел в России новую и милую родину…». Однако Роберт Шпис в своей статье подчеркивал: «В нравах и религиозных обычаях <…> все [немцы] одинаковы…»²³.
Любопытно проследить, в какой мере деловая культура немцев сближалась с местной.
Рудольфи отзывался о российской деловой жизни в целом положительно: «Жить и давать жить другим — вот торговый и жизненный принцип, и он работает. В России приобретение права собственности еще возможно»²⁴. Здесь определенную роль играл интересный для коммерсантов факт, что в противоположность Германии в России еще можно было получать довольно крупную прибыль.
«Бесспорно, среди русских малоимущий новичок в ремесле находится в более благоприятных условиях, чем в Германии, благодаря помощи, какую ему охотно оказывают [русские] купцы»²⁵.
Сходным образом высказался и Георг Шпис в 1920-е гг.: «С тех пор я познакомился с деловой психологией и методами большинства европейских стран, а также Америки и должен откровенно заявить, что нигде не работалось так приятно и легко, как с московским крупным купечеством 90-х годов»²⁶. «При заключении сделок даже на очень крупные суммы они не требовали письменных подтверждений, не говоря уже о нотариальном договоре; устной договоренности было для них достаточно»²⁷.
В настоящее издание включены воспоминания Георга Шписа, Вальтера Марка и Андреаса Ценкера, коммерсантов немецкого происхождения, которые жили и работали в Российской империи в XIX и в начале ХХ в.
¹ См.: Ischchanian B. Die ausländischen Elemente in der russischen Volkswirtschaft . Berlin, 1913. S. 55–57.
² См.: Schramm P. E. Hamburg, Deutschland und die Welt. Hamburg, 1952.
³ Idem. S. 71.
⁴ См.: Wolde A. Ludwig Knoop. Erinnerungsbilder aus seinem Leben. Bremen, 1998. S. 10.
⁵ Rudolphi E. Unterhaltungen über Rußland. Altenburg, 1853. Bd. 2. S. 29.
⁶ Idem. S. 30.
⁷ Spies R. Lebens-Erinnerungen 1874–1914 [1915] // Архив публикатора.
⁸ Rudolphi E. Op. cit. S. 231–232.
⁹ Spiess R. Op. cit. S. 153.
¹⁰ Rudolphi E. Op. cit. S. 30.
¹¹ Idem. S. 99.
¹² Подсчеты произведены по «Справочнику по лицам санкт-петербургского купечества» и «Справочнику по лицам московского купечества».
¹³ См. статьи Л. Л. Рабенека в парижском журнале «Возрождение»: «Москва времени до Первой мировой войны» (1960. № 107); «Москва и ее хозяева» (1960. № 105); «Московская хлопчатобумажная промышленность» (1963. № 135); «Незабываемое прошлое» (1964. № 149); «Хлопчатобумажная промышленность старой Москвы 1914 года» (1966. № 172; 1967. № 190); «Хлопчатобумажные мануфактуры Москвы и Подмосковья времени до Первой мировой войны» (1965. № 161, 162).
¹⁴ С. 152 настоящего издания.
¹⁵ См.: Найденов Н. Н. Воспоминания о виденном, слышанном и испытанном. М., 1903. Т. 1. С. 84; Busch M. Deutsche in St.-Petersburg 1865–1914. Essen, 1995. S. 150–151.
¹⁶ Busch M. Op. cit. S. 168.
¹⁷ См.: Namentliches Verzeichnis der im Jahre … Geborenen, Getauft en, Confirmirten und Getrauten bei der Evangelisch-Lutherischen St. Petri-Pauli Kirche. Moskau, 1843–1903; Berichte des Kirchenrathes der Evangelisch-Reformierten Kirche in Moskau. Moskau, 1874–1905.
¹⁸ См.: Сартор В. Немецкие предприниматели Санкт-Петербурга: семья и конфессиональная структура, 1815–1914 гг.; этническая и религиозная среда // Экономическая история: ежегодник. 2010. М., 2010. С. 75.
¹⁹ См.: Erster Jahresbericht über die Leistungen des Evangelischen Hospitals in Moskau. M., 1876–1914; Moskauer Deutsche Zeitung. 22.6.1878. № 71. S. 322; 20.2.1879. № 20. S. 95;
5.3.1883. № 85. S. 358; 9.4.1887. № 79. S. 303.
²⁰ Ruperti A. Erlebtes in Rußland (машинопись) // Частный архив. С. 1.
²¹ Там же. С. 70.
²² Wolde A. Op. cit. S. 12.
²³ Moskauer Deutsche Zeitung. 1879. № 21. S. 100.
²⁴ Rudolphi E. Op. cit. S. 33.
²⁵ Idem. S. 32.
²⁶ С. 135 настоящего издания.
²⁷ Wolde A. Op. cit. S. 40.
