Молодой поэт Настя Афанасьева выделила некоторые тенденции связи между поэзией второй половины ХХ века и современной молодой поэзией, назвав в молодом поколении три совершенно неочевидных имени. В пояснении, добавленном позже, Анастасия простодушно объясняет: «Названные в статье имена молодых поэтов – это имена тех, кто, на мой взгляд, наиболее ярко отражает те самые тенденции, о которых я говорю». Думаю, многим видна некорректность подобного хода даже для гуманитария: он подразумевает полную произвольность изначально установленных тенденций. Например, я утверждаю, что шведы как правило низкорослы и черноволосы, и в подтверждение своей гипотезы среди миллиона шведов нахожу трех чернявых коротышек. С огромной симпатией относясь к Афанасьевой, я могу так пояснить «обнаруженные» ей тенденции и связи: Анастасии хотелось бы, чтобы талантливая молодежь преодолела искус постмодерна и обратилась к «метафизическому ядру» (Шварц, Айзенберг, Седакова и т.д.). Между тем, не склонные к самообману и хоть немножко находящиеся в материале эксперты подтвердят: мейнстрим двадцатилетних – талантливых в разной степени – проходит, к сожалению, совсем в другой степи. Это как правило искренний дневниковый лепет, равно далекий как от постмодернизма, так и от метафизики. Тремя примерами можно проиллюстрировать любую другую тенденцию. Эту же остается признать.
Статья Афанасьевой не вызывает отторжения у, скажем так, литературного истеблишмента Москвы. Один из выразителей настроений пресловутого истеблишмента, милейший Данил Файзов, в частном разговоре с симпатией называет эту статью «местнической» - вроде как автор протаскивает близких ему поэтов, вводит их в круг внимания. Это понятно и даже благородно.
Молодой поэт Евгений Никитин видит в статье Афанасьевой некий обратный взгляд. Двадцатилетние актуализируют в поэзии, например, конца ХХ века, вот это и это – оно и есть на данный момент поэзия конца ХХ века. Справедливости ради отметим, что Афанасьева не договаривает этот солипсический тезис до полной прямоты. Но рассуждения Афанасьевой хорошо ложатся на излюбленное положение Дмитрия Кузьмина – что автор или произведение вводится в литературу не старшим, а младшим (по отношению к этому автору) поколением. Эта гипотеза только на моих глазах была повторена Кузьминым раза три и кажется на первый взгляд почти тавтологичной. Забегая вперед - подумав, а главное, понаблюдав, я начинаю крепко в ней сомневаться. Но вернемся к Евгению Никитину.
Как автор читающий и любопытный, он втягивает в круг своего внимания гораздо больше, нежели Афанасьева, поэтов старших поколений. Он открыто и прямо говорит, что рисует субъективную картину. Не забывает отметить и неудачный опыт приобщения – есть, мол, такой поэт, но у меня, честно говоря, не пошел. Как-то организует картину, вспоминая слышанные где-то исторические связи. Может быть, логичнее было бы с субъективной точки зрения объединить интересных Евгению авторов по наитию, по его интуиции.
Для меня – если бы я даже не знал лично Евгения Никитина – описанный им круг чтения и внимания свидетельствовал бы о том, что молодой автор впитывает соответствующий объем информации прекрасными темпами и, если можно так сказать, с правильной стороны. Напоминаю, что Никитин пишет не соответствующую статью в Википедию, а делится вполне удовлетворительным читательским опытом со сверстниками, называя этот опыт «минимальным».
Вдруг статья Никитина вызывает настоящий взрыв негодования в блогосфере. Вероятно, его список приняли за очередное изложение объективно установленной картины и обнаружили неполноту. Я блогосферу не просматриваю и объяснил уже разок почему. Но в реальной жизни слышал обвинение материала Никитина в неграмотности (напоминаю, субъективной картины - ???). Или тот же Файзов выражает общее фэ:
- Как можно называть Айзенберга поэтом вне групп?
- А почему Женя Никитин должен механически воспроизводить «круг Иоффе-Сабурова»?
Наверное, Данил постепенно найдет, что ответить, но я пока не понимаю. В круге освоенного – или хотя бы попробованного Евгением Никитиным Айзенберг, натурально, стоит отдельно. Давайте от отдельных имен попробуем перейти к типологии ситуации.
Дмитрий Быков, например, среди старших выделяет Нонну Слепакову, среди сверстников – Игоря Караулова, среди младших – Вику Измайлову. Никого это не раздражает, и меня тоже не раздражает. Это святое право поэта на свое мнение, свое видение, вкус, субъективность. Более того, это неприкрытая субъективность без претензий на что-либо еще.
Субъективность Насти Афанасьевой тоже не претендует ни на что, помимо авторского видения. А субъективность Никитина подозрительно смахивает на урезанный общепринятый канон. Уж нет ли у него амбиции подправить на свой лад пресловутый канон?
То есть у нас есть отдельно кругозор молодого поэта (обыкновенно узкий и скособоченный, чем и трогателен), отдельно - объективный круг живых и недавно ушедших авторов. Навскидку – порядка 500 имен. Либо 5, либо 500. А 50 – дурная середина. Для Атоса – много, для графа де Ла Фер – мало. Но как молодому поэту – или даже просто любителю поэзии осваивать 500, если не расширяя 5 до 50?
При этом 500 снабжено устойчивыми довольно омертвелыми связями, и некоторые из 500 просто висят на этих связях. Группа Черткова: Чертков, Хромов, Сергеев, Красовицкий. Ленинградская школа: Кулле, Уфлянд, Лосев, Виноградов, Еремин. Сколько знаете Мандельштамов? Трех: собственно Мандельштама, а также Юрия и Роальда. Это начетнические знания типа ответа на экзамене. Садись, пять. Авторитетно воспроизводить большие фрагменты из 500, а также немного изменять настройки имеют право несколько человек, как правило, обладающих одновременно литературным и филологическим весом. Кукулин, Кузьмин, Кулаков, Ахметьев, Давыдов. Говорю об этих системных администраторах без особой зависти, потому что отчасти принадлежу к той же касте (хоть и без филологической подпитки). Думаю, если я напишу большую статью на эту тему в «Арион», «Воздух» или «Новый мир», никого это особо не удивит.
Хорошо, допустим, Евгений Никитин слишком молод и неопытен для пересмотра канона (хотя он этого и не делает) – и именно это ложно замеченное намерение вызывает умеренно массовый гнев. Но если бы, к примеру, какой-нибудь молодой человек обнародовал свой состав Правительства РФ или Академии наук, это не вызвало бы ничего, кроме улыбки. Собака лает, караван идет. Если система устойчива к изменениям, вносимым в нее кем ни попадя, отчего бы не побаловаться этими изменениями? Неужели она неустойчива?..
Я думаю, всё дело здесь в опорном тезисе Д.Кузьмина – насчет того, что литератор неукоснительно подлежит суду младших. И каждый представитель цеха моложе тебя на 15-20 лет, особенно с организационными наклонностями, может в будущем учинить над тобой пресловутый суд. Да-да, вот этот симпатичный талантливый (невежественный эгоцентричный) молодой человек. Видимо, если всерьез проникнуться этой идеей, можно воспитать в себе незаурядный страх перед следующим поколением, его неидеальными суждениями, погрешностями и ошибками. В этих опасениях, думаю, и таится энергетический источник неприятия, отталкивания субъективности молодых, похожей на обеднение объективности.
Но насколько на самом деле младшие пропускают старших в условную литературную вечность? До некоторого момента я слышал про идею рукоположения – то есть каждый большой поэт помнил старшего, его одобрившего и подарившего ему шанс. Не буду утруждать вас примерами - начиная со старика Державина и заканчивая визитами молодых своего времени к Пастернаку, Тарковскому и Бродскому. Истории у всех на слуху.
Дальше я не могу обойтись без разделения «вечности» (= библиотечной полки) на активную и пассивную части. Вот авторы и книги, к которым обращаются, а вот – какое десятилетие пылятся. Вот Ходасевич, а вот Бальмонт.
По-моему, очередное новое поколение может только востребовать поэта, перевести в актив – или, наоборот, перестать им интересоваться, перевести в пассив. Оба жеста не фатальны, обратимы. А в пассивный запас – что и впрямь важно - поэт и его книги попадают при жизни, усилиями скорее сверстников и старших, чем следующего поколения.
Например, младоэмигранты – Д.Кнут, А.Скрябина, Ю.Терапиано, А.Штейгер, Б.Божнев, А.Присманова и другие – каким таким судом молодых предоставлены мне? Где то следующее за ними молодое поколение, которое их легализовало? При жизни это были сверстники и старшие. А если кого-то конкретно я могу благодарить за возможность читать этих поэтов, то Крейда, Кольчужкина, Витковского, Мосешвили – примерно этот круг. То есть поначалу тезис Дмитрия Кузьмина о суде следующего поколения я переформулировал для себя приблизительно так: пожилые, опытные и не обязательно поэты «судят» физически мертвых. Но потом, прикинув, что к чему, догадался – Крейд, Кольчужкин, Витковский, Мосешвили и т.п. никакого суда не производят. Они лишь воспроизводят литературную карту того или иного времени с возможной полнотой.
Давайте представим себе на минуту, что нынешним поэтам всех поколений отчего-то не понадобились Лев Лосев или Всеволод Некрасов. Ну, вильнул процесс. Что – это помешает им оказаться востребованными через 30 или 70 лет? Нет. Какие поэты моложе Мандельштама сделали Мандельштама Мандельштамом? Да никакие. Скорее уж - Гумилев, Ахматова, Цветаева.
Знаете, у меня такое чувство, что я ломлюсь в открытую дверь. Мне, если честно, очевидно, что младшие над старшими не производят никакого серьезного необратимого отбора и суда. Но мне интересно было бы послушать аргументы в пользу противоположного мнения.
