Во время пасхальной службы в церквах обычно сначала много народу, но большинство уходит после крестного хода, считая, видимо, что больше ничего интересного там не будет. Но именно после возвращения крестного хода в церковь на утрене со времен средневековой Византии начинается пение интереснейшего текста, известного под названием «Канон Пасхе». Этот интереснейший текст, написанный в VIII в. мелкитским автором греко-арабского происхождения, известным как Иоанн из Дамаска (или Дамаскинóс), начинается со слов ἀναστάσεως ἡμέρα, «воскресения день» и, как положено канону, состоит из восьми од (песен), каждая по 2-3 строфы или тропаря.
Интересно, что этот текст, считающийся классикой византийской церковной поэзии, был написан вовсе даже не в греческой Византии, а в Палестине, входившей в состав Арабского Халифата Аббасидов. Иоанн, он же Мансур ибн Серджун, сбежал в Палестину из Дамаска, в котором христианское население быстро арабизировалось и, что самое для него тяжелое, исламизировалось. В самой Византии наступили т.н. «темные века», что отразилось и на упадке церковной поэзии, и даже на появлении запрета почитать иконы. Но и греки, и арабы много молились в церквах и молились стихотворно. Вообще говоря, главной церковной поэтической формой с VI по XII в. у греков был т. н. «кондак», обосновавшийся в византийской Великой Церкви благодаря сирийцу Роману из Эмеса (современный Химс), которого за это прозвали Сладкопевцем. Это, по сути, сирийская поэтическая форма с нередкими диалогами, своеобразной театральностью и перекличками сохранилась теперь только в форме т. н. «акафиста Богородице». Иоанн Дамаскин и его сводный брат Косьма придумали, по сути, новую поэзию, названную «канон», которая состояла из восьми (иногда девяти) строф на темы «библейских песен» из Ветхого Завета. Каноны писались для монастырского употребления, и первоначально эти библейские песни предполагалось читать вслух, но влияние уходящего кондака выразилось в том, что вместо текста библейских песен стали нередко читать припев, который в кондаки попал еще от его сирийских предков, у которых он назывался онúта. От кондака в канон попал и т. н. кукуллий, ныне называемый просто «кондак» (на Пасху этот кукуллий-кондак начинается словами «Аще и во гроб сниде Безсмертне, но адову разрушив силу»). Одним словом, инок Иоанн, будучи отчасти арабом, а отчасти, возможно (как считает известный исследователь этой эпохи профессор Catholic University of America Сидни Гриффит) и сирийцем, все свои дарования вложил в ряд новаторских поэтических произведений-канонов, из которых главный и самый известный – именно пасхальный.
Но обратимся к пасхальному канону Дамаскина. Уже в начале первой песни, Иоанн призывает народы (λαοἰ) «просиять», ибо Христос привел их от смерти к жизни и из (ἐκ) земли на небеса. И вот эти народы поют песнь триумфа (ἐπινίκιον), поскольку их Христос открылся их глазам в «неприступном свете».
Воскресения день просветимся людие,
Пасха Господня, Пасха!
От смерти убо к жизни и от земли на небо,
Христос Бог нас превел есть, победную поюща!
Несомненно, Иоанн имеет в виду новое качество плоти Спаса, преображенной и воскресшей. Интересно, что в начале и в конце первой песни Иоанн в связующей строфе (т. н. ирмосе, от греч. εἱρμός) цитирует знаменитого автора IV в. Григория Богослова, который написал две проповеди на Пасху. Интересно, что в этой первой строфе Иоанн явно вслед за Григорием апеллирует к еврейскому слову pesaḥ, т. е. «переход», отчего вся песнь получается про этот переход «от смерти к жизни и от земли на небо».
В третьей песне (второй песни в каноне нет), написанной на тему песни пророчицы Анны, содержится призыв «приидите, пиво (πόμα, питьё) пием новое», что, возможно отсылает к знаменитому эпизоду из I Книги Царств, где пророк Илия находит пророчицу Анну в Храме и обвиняет ее в том, что она пьяна. А ответ на это дается уже из книги Чисел, где Моисей изводит из камня воду («от камене неплодна»). Иоанн объясняет, что из гроба выпал дождь-Христос и Он-то и есть «новое пиво» бессмертия. Иоанн вспоминает события Страстной недели («вчера я был погребен вместе с Тобою, Христос… и восстаю вместе с Тобой сегодня»). Четвертая песнь начинается с призыва к пророку Аввакуму, который видел «мужа на облаках с лицом как ангел в светлой одежде, возглашавшего громко: «сегодня спасение миру!». Иоанн пересказывает речь Григория Богослова почти дословно, делая через поэтическую форму более доступной и современной. Здесь он берет у Григория и тему жертвенного агнца, который связывает видение пророка и добровольную жертву Христа:
Яко единолетен Агнец, благословеныи нам венец Христос,
волею за всех заклан бысть, Пасха очистилище,
и абие из гроба красно праведное нам воссия Солнце.
Иоанн заканчивает четвертую песню образом библейского царя Давыда, который «пред сенным ковчегом скакаше играя (ἥλατο σκιρτὼν)», т. е. припрыгивал, скача перед ковчегом Завета, от радости за свой народ.
В начале пятой песни, написанной на тему молитвы пророка Исаии, Иоанн призывает «встать пораньше» (по-славянски: утренюем утренюю глубоку) и встретить восход солнца-Христа, который «всем жизнь восияюща», т. е. несет всем жизнь. И вот, при виде солнца те, кто были «адовыми узами содержими», уже побежали к Христу радуюшейся стопой, «веселыми ногами». Образ, честно говоря, довольно смелый: миллиарды запертых в аду (точнее говоря, в ветхозаветном ше‘оле, месте пребывания душ умерших) мертвецов, побежали, пляша и играя к выходу. Иоанн дальше вспоминает евангельскую притчу о мудрых и глупых девах, и призывает встретить Христа со светильниками у брачного чертога, как положено девам благоразумным.
Шестая песнь посвящена двум темам: параллелизму заключения Ионы в китовом чреве, заключения младенца-Христа во чреве Богородицы и заключения Христа во гробе, где все три «пленения» разрешаются без разрушения печати.
Сниде в преисподняя страны земли,
И сокруши вереи вечныя связанныя Христе,
И тридневно, яко от кита Иона,
Воскресе от гроба.
По христианскому воззрению, Христос родился от Марии, не нарушив ее девства, а вышел из гробницы, куда его положил его ученик Иосиф Аримафейский, не повредив печатей, наложенных по указу Пилата. Песнь завершается образом Христа как «нежертвенного жертвенного» (ἄθυτον ἱερεῖον), который сам себя приносит Отцу.
В седьмой песни Иоанн говорит о женах-мироносицах, которые первыми принесли апостолам весть о воскресении, а также возвращается к словам Григория о празднестве, в котором христиане смерти празднуют «умерщвение, адово разрушение, иного живота вечнаго начало» и воспевают Того, из-за которого это все и произошло, т. е. Христа. В восьмой песни Иоанн призывает христиан «детей нового винограда», пришедших «яко богосветлая светила, от запада и севера и моря и востока» приобщиться Христу и петь ему славу. И наконец, в девятой, последней песни Иоанн обращается к христианам, называя их «Новым Иерусалимом» и «Сионом», совмещая два новозаветных текста, Песнь Богородицы (Лука 11:46-55) и Песнь Захарии (Лука 11:68-79). Слова «Светися, светися, новыи Иеросалиме» отражают обычай христиан в древности принимать крещение именно на Пасху. Иоанн завершает свою мистерию призывом «причащаться в невечернем дни царствия Твоего», т. е. быть едиными с Христом во втором пришествии, которое и возвещает само событие Новой Пасхи, Воскресения Христова.
Таким образом, этот канон, новоизобретенная в VIII в. поэтическая форма, отражает под пером полугрека-полуараба палестинского инока Иоанна смысл главного праздника христиан, особенно на Востоке. Этот смысл Иоанн открывает не от себя, а перелагая слова Григория Богослова, который еще в IV в. писал об этом событии и о его воспоминании:
«Разум, рассматривая безпредельное в двух отношениях — в отношении к началу и в отношении к концу…, когда сводит в единство предельное и беспредельное, именует его «вечным»; ибо вечность не есть ни время, ни часть времени, потому что она неизмерима… Много было в древнее время чудес, но ни одно из них не уподобляется чуду моего спасения. Немногие капли крови воссоздают целый мир, и для всех людей делаются тем же, чем бывает закваска для молока, собирая и связуя нас воедино. Но великая и священная Пасха, и очищение всего мира! — буду беседовать с тобой, как с чем-то одушевленным». Иоанн и беседует с Пасхой как «с чем-то одушевленным», объясняя своим слушателям великие смыслы через малые слова, но и те малые слова, причаствуя большим смыслам, делаются великими и важными.
