Мы публикуем стенограмму постановки ProScience Театра, которая прошла 14 декабря в Центральном Доме журналиста. Во второй части программы выступил известный российский режиссер Сергей Урсуляк. Вечер вел журналист Никита Белоголовцев.
Никита Белоголовцев:
– Добрый вечер, дорогие друзья. Это второе представление за сегодня. Говорить будет Сергей Урсуляк, российский актер и режиссер. Прошу!
Визитная карточка
Сергей Владимирович Урсуляк родился в 1958 году в городе Петропавловск Камчатской области, его детство прошло в Магадане, Хабаровске и подмосковной Электростали. В 1979 году он окончил актерское отделение театрального училища имени Б.В. Щукина, мастерскую Евгения Симонова, следующие 12 лет прослужил в театре «Сатирикон». Оттуда Сергей Урсуляк ушел в 1991 году, а спустя еще два года он окончил Высшие курсы режиссеров и сценаристов.
В начале 90-х Сергей Урсуляк начал снимать кино. В 1993 году вышел его первый фильм «Русский регтайм», затем были фильмы «Летние люди», «Сочинение ко дню победы» и «Долгое прощание».
Параллельно со съемками кино Сергей Урсуляк работал и на телевидении. Он был режиссером телепрограммы шоу «Я и моя собака», автором и ведущим цикла документальных программ «Пестрая лента», в которой рассказывал о судьбах звeзд отечественного театра, кино и эстрады.
Однако всей стране он известен как режиссер «Ликвидации». Главные роли в сериале сыграли Владимир Машков, Михаил Пореченков, Сергей Маковецкий и Владимир Меньшов. Роль в «Ликвидации» стала последней для великого русского актера Андрея Краско. За этот сериал Урсуляк получил специальную награду премии «Ника» с формулировкой «За творческие достижения в искусстве телевизионного кинематографа».
Потом был многосерийный фильм «Исаев», а в 2010 году Сергей Урсуляк вернулся к своему опыту в документальном кино и снял пятисерийный фильм о Константине Райкине.
В 2012 году он снял «Жизнь и судьбу» по мотивам одноименного романа Василия Гроссмана. Эта его работа тоже получила премию «Ника». А за «Исаева», «Ликвидацию» и «Жизнь и судьбу» у Сергея Урсуляка три «Золотых орла».
Последней работой Сергея Урсуляка на сегодняшний день является многосерийный художественный фильм «Тихий Дон» по роману Михаила Шолохова. Премьера недавно состоялась на канале «Россия-1».
Никита Белоголовцев:
– Все правильно, нигде не наврали?
Сергей Урсуляк:
– Вроде все правильно.
Никита Белоголовцев:
– Сергей, я честно скажу: пытался найти ответ на вопрос в нескольких ваших интервью, но не нашел, поэтому спрашиваю с полным правом. К моменту работы на телевидении режиссером вы уже сняли несколько кинофильмов. И, честно говоря, аналогов такого поворота я не нашел. Как вами воспринималось еженедельная, развлекательная, в хорошем смысле простая передача – после нескольких киноопытов?
Сергей Урсуляк:
– Здесь все просто. Это не то что ты бросаешь кино и уходишь куда-то, забывая то, что ты делал. Просто кино – это то, что ты делаешь, когда ты знаешь, что хочешь делать. А бывает момент, когда ты не знаешь, что хочешь делать. А кормить семью все равно нужно. И в этот момент на помощь пришел один из ближайших моих друзей – Миша Ширвиндт, который в то время делал дог-шоу «Я и моя собака», оно шло долгие годы. Замечательная была программа. Он позвал меня одним из режиссеров, потом я остался одним режиссером. Я замечательно работал и кормил семью. Потом нашлась новая история про кино, и я опять ушел в кино. Потом эта история закончилась, и меня позвал на НТВ Женя Киселев сделать с ним фильм про президента Ельцина, я с удовольствием делал эту картину. А потом я снова пошел в кино. Так что – это же не то, что я режиссер только высокохудожественных фильмов, нет. Моя профессия – режиссер. Если завтра мне станет интересно делать мультфильм, я с удовольствием пойду учиться и сделаю этот мульт. Весь вопрос – нужно делать то, что тебе интересно в данный момент. Этому правилу я стараюсь соответствовать.
Никита Белоголовцев:
– Сергей, про «Дог-шоу», фанатом которого, честно скажу, я являлся. Скажите, вы никогда не ловили себя на мысли во время работы над ним, не было ли так, что во время работы вы задумывались: я, великий режиссер, думаю, как мне снять таксу лучше? Что я тут делаю, когда снимаю бультерьера проездом камеры?
Сергей Урсуляк:
– Ты знаешь, я думаю, что, если бы я раз подумал про себя «я великий режиссер», меня из дома сразу бы выгнали. В сладком сне хотелось бы представить, что я такое про себя скажу. Нет, я никогда не думал, что я великий режиссер. Я и про «просто режиссера»-то иногда сомневаюсь, честно вам скажу. Это же не то что ты получил образование и диплом об этом, и ты ежесекундно в этом уверен. В чем ужас и прелесть этой профессии – в том, что ты должен доказывать ежедневно, что ты режиссер. Это работа практическая. Я хочу сказать, что если ты всерьез увлечен таксой, которую ты снимаешь, то разницы между ней и Мошковым в этом смысле нет.
Никита Белоголовцев:
– Ну хотя бы по размеру!
Сергей Урсуляк:
– По размеру – да, он на таксу не тянет. Во-первых, он – такс, во-вторых, он – большой такс. Понимаете, если ты всерьез увлечен тем, что ты делаешь, то разницы нет. Мне нравилось то, что я там делал, до какого-то момента, пока это не стало некоторой рутиной. И тогда я понял, что, наверное, пора заканчивать. Но я помню, что я там испытывал замечательные мгновения счастья, потому что ты и собака – это счастье. Там я это счастье обрел, потому что в первый раз пришла мысль взять собаку. Моя младшая дочь все время просила об этом, но я как-то не решался, а там я понял, что без собаки – жизнь не жизнь. И мы взяли лабрадора благодаря этой программе, счастливо прожив с ним 18 лет.
Никита Белоголовцев:
– Если мы отмотаем чуть назад… Сейчас же очень модно составлять рейтинги, списки типа «6 собак», «8 фильмов». Я бы хотел вас попросить составить что-то типа списка «5 вещей или воспоминаний, которые сделали вас вами». Причем это может быть все, что угодно – песня на дискотеке в пионерлагере, книга…
Сергей Урсуляк:
– Я понял, понял. Пять вещей, которые сделали меня мной…
Никита Белоголовцев:
– Пять воспоминаний можно.
Сергей Урсуляк:
– Ну да, у меня только воспоминания практически и остались… Жизнь вне Москвы на другом конце страны. Я думаю, что как явление это крайне важная вещь, для меня, по крайней мере. Эти ежегодные перелеты из Петропавловска, из Магадана, из Хабаровска сюда в Москву, в Подмосковье – Электросталь. Там жили мои бабушка и дедушка по маминой линии. Этот бесконечный перелет через страну, который я физически воспринимал как кошмар, потому что мне было плохо, и это ощущение бесконечно тянущейся страны – это многое дает. Как ни странно. Я думаю, что огромную роль в моей жизни сыграло то, что меня рано научили читать и рано начали водить в кино. Где-то я уже говорил, что просмотренный мной в четыре года фильм Эльдара Александровича Рязанова, светлая ему память, «Гусарская баллада», сыграл в моей жизни какую-то определяющую роль. Не было другого фильма, который я смотрел бы столько раз, как «Гусарская баллада». Как «Чапаева» смотрели родители, наверное. Вот привозят его 100 раз – и столько же раз ты его смотришь. Так и я – наверное, столько же раз смотрел «Гусарскую балладу». Но главное ведь не то, что я смотрел, а то, что в результате я стал интересоваться тем, как это сделано. Я узнал, что такое кино, хотя мои родители были далеки от этого. Что такое режиссер, артисты, грим. Сейчас, когда я натыкаюсь на свои какие-то старые блокноты – блокноты первого или третьего класса – я везде вижу распределение ролей фильма «Гусарская баллада». Но сделаного силами учащихся 3 «Г» класса, предположим, в котором я тогда учился. Причем я всерьез к этому относился! Я серьезно думал, почему бы не поставить фильм «Гусарская баллада» нашими силами. Я уже в том возрасте, когда все про все рассказал и могу только повторять старые истории, но эта история действительно была. Поскольку я понимал, что лошадей в Магадане мало, и третий класс и лошади – это странное сочетание, то я написал письмо в московский зоопарк – до такой степени был увлечен идеей фильма. Поскольку я в московском зоопарке был, то знал, что там есть такие замечательные животные пони, и я попросил прислать в Магадан какое-то их количество, для осуществления «Гусарской баллады». Мне не ответили из Москвы, «Красная понница» не получилось, но, тем не менее, этот опыт к чему-то привел. Или – в 12 лет я увидел по телевизору Микаэла Таривердиева, который пел свои песни. Почему на меня это произвело такое оглушительное впечатление в этом возрасте, я не знаю. Но с тех пор музыка Таривердиева меня преследовала. В общежитии в Щукинского училища у меня над кроватью висел конверт от только что вышедшего диска Таривердиева, где он в таком красивом свитере с сигаретой. И мечта о Таривердиеве осуществилась, когда в 1992 году я позвонил ему и попросил написать музыку к своей первой картине. Эта мечта была со мной до его ухода в 1996 году. Эта мечта повлияла на меня? Повлияла.
Опять же, не потому, что здесь присутствует моя жена, но я понимаю, что моя жена – это в огромной степени судьбоносная вещь. Хотя я и проклинаю ее каждый день по разным поводам, но, конечно же, мужчину формирует женщина. Как сформировала – так сформировала, но я думаю, что она придавала мне какой-то дополнительный стимул, чтобы я стал тем, кем я стал. Хорошим, плохим, замечательным или нет, но то, что вы видите перед собой – это не только продукт первой лекции про генетику, но и то, что произошло со мной в течение жизни.
Никита Белоголовцев:
– Мы пока набрали четыре.
Сергей Урсуляк:
– Я думаю, что еще – поступление в театральное училище имени Щукина. Не потому, что я впоследствии стал замечательным артистом, а потому, что это было очень вовремя, правильно, я попал в иную атмосферу, в другую жизнь. Я стал самостоятельным, потому что жил в Москве и строил сам свою жизнь, а родители жили не в Москве. Круг общения, который в большей части сохранился, по крайней мере мои ближайшие друзья – Миша Ширвиндт, Павел Любимцев, известный натуралист и чтец, педагог. Это все щукинская история.
Никита Белоголовцев:
– Сергей, я хотел бы зацепиться за первое. Не так много людей, как вы, налетали такой гигантский километраж в своей жизни. Я думаю, что вы – абсолютный эксперт по времяпрепровождению в самолете. Менялись ли по ходу жизни как-то ваши самолетные пристрастия?
Сергей Урсуляк:
– Знаете, есть вещи, о которых говорить неприлично. Но если вы настолько свободны, то пожалуйста: первые тринадцать лет меня протошнило в самолете. Это стало практически условным рефлексом и начиналось у меня задолго до самолета. Я не выносил, просто ненавидел самолет! И это у меня начиналось, как только мне объявляли, что мы летим к бабушке. С возрастом это прошло, как ни странно. Когда я летел один, то отдельным моим удовольствием было – в мои 15 лет – достать сигарету и закурить. Как в «Ну, погоди!» заяц или кто-то там. А я еще украл у папы длинные сигареты, которые тогда только появились, и вот я – такой и сигарета такая же. А тогда еще можно было курить, сидя в кресле. Это счастье. Дальше пришел испуг – я не сомневался, что этот рейс обречен. Собственно, этот испуг и сейчас не прошел. Лет 20 я летал, просто дрожа. Я использовал все, просто все, чтобы не лететь. Если можно поехать поездом – 6 суток? сколько?– да я поеду! Меня приглашали на фестиваль, где-то за уральскими горами. «Хорошо, – отвечаю, – но я поеду поездом». – «Поездом?! Но это 5 суток туда и 5 суток обратно!» – «Ничего страшного, я очень люблю поезд!» В результате я ехал 5 суток, меня взяли с поезда, с вокзала, привезли в зал, там я покривлялся, мне дали какую-то статуэтку, и я еще 5 суток ехал обратно! И вот тогда я подумал, что это, пожалуй, уже перебор. Это такая врожденная трусость, и я от нее не избавился. Но. Я приворовываю у мамы снотворное и принимаю за час до полета. Меня вносят в самолет – и я ничего не понимаю час на земле и еще сутки после приземления! Такие подробности моей жизни кому нужны? Но это избавляет меня от ужаса взлета. «Рожденный ползать – летать не может!» В этом я убедился на собственной шкуре. Что еще интересно?
Никита Белоголовцев:
– Вы подарили нам +3 воспоминания! Получилось полноценные восемь, даже не пять. О чем хочу спросить вас дальше: мы уже поняли, что в вашем идеальном мире нет самолетов. Там есть телепортация, какие-то другие способы попадать из одной точки пространства в другую. Вы сами упомянули генетику, о которой мы здесь говорили за два часа до этого – я хотел вас спросить дальше. Если бы под вас делали идеальный мир, то что бы там было, а чего не было?
Сергей Урсуляк:
– На самом деле это не шутейный разговор. Много чего бы не было. Много чего. МНОГО. Я даже боюсь говорить на эту тему – вдруг материализуется? В том числе и в этом зале. Я считаю, что нам много мешает. Если говорить о моей профессии – очень многое мешает. Тут вопрос не в том, что нравятся мои фильмы или не нравятся. Есть объективные вещи, которые очень мешают всем тем, кто думает дальше, чем сегодняшний день. Мне кажется, что от очень многого мы могли бы избавиться в этом идеальном мире. Я уже пытался строить идеальный мир с нашей страной в 90-е годы. Что получилось – сами знаете. Поэтому больше об идеальном мире я не мечтаю, а мечтаю о каком-то сносном существовании вокруг себя.
Сносном не в смысле намазывания красной икры на черную, а в смысле осмысленности и правильности в моем понимании жизни. Вокруг себя я этот мир пытаюсь создавать: путем отсечения ненужных контактов, хотя их все равно очень много в силу профессии. Путем попыток направить своих детей или своих близких, хотя они давно уже забили на меня и в гробу видали мои направления. Но все-таки я пытаюсь, хотя бы локально, создать идеальный мир. Он все равно не идеальный, потому что не идеальны люди, окружающие меня в этом мире. Моя жена, мои дети, мои родственники – они не идеальные люди. Из идеального мира идеален только я! Короче, не получается с идеальным миром, поэтому я на эту тему лучше и мечтать не буду. Вообще, я не идеален.
Никита Белоголовцев:
– Хорошо, тогда о неидеальном. О России.
Сергей Урсуляк:
– О!
Никита Белоголовцев:
– Да, у нас есть часть нашего представления, которую мы называем…
Сергей Урсуляк:
– Самая веселая часть, скажите при народе.
Никита Белоголовцев:
– Когда как. Мы ее рабочим образом называем «Пять минут о стране». Это не значит, что я включу секундомер, можно и в плюс и в минус. Помимо протяженности России, о которой вы говорили, что еще вы заметили в перемещении на поезде, например?
Сергей Урсуляк:
– Перемещение на поезде лучше, чем на самолете, если говорить о Родине. Так сложилось, я не знаю, как бы я жил, если бы я занимался другой профессией, не связанной с языком, с менталитетом, не связанной с жизнью здесь. Если бы я был… ну, балетный работник, может быть, я бы уже давал интервью – или не давал интервью! – но жил бы где-то… Не знаю. Но я понимаю, что я без страны, которая вот такая, сколько ни лети – все равно не прилетишь, существовать не могу. Я больше скажу: то, что я делаю, это результат того, что я очень жил здесь. Потому что я не снимаю про современное, потому что я его не очень ощущаю, но то, как я жил когда-то, еще совсем недавно, до 90х – я это хорошо помню и люблю. Если говорить о стране, то, наверное, я ту страну любил больше, чем эту. Хотя в этой стране я состоялся и работаю, выступаю в программе, которую не могу выговорить… Как называется?
Никита Белоголовцев:
– ProScience Театр.
Сергей Урсуляк:
– ProScience Театр, никогда не выговорю вот такой кошмар. Все это мне дала эта страна, а не та. Но почему-то «там» я себя чувствовал уютнее. Я все понимаю про то, все понимаю! Но в той стране я не застал кошмарного кошмара, а тот, который я застал и помню – он такой себе старческий, маразматически и даже уже милый. Можно, конечно, поговорить обо всем, о чем хотите, про сегодня. Но я думаю, что сегодняшний день для нас, кто здесь собрался, достаточно очевиден. И единственное, что я хотел бы, чтобы выход из этого сегодняшнего дня был «помягше». Я бы не хотел еще раз пережить крушение всего, еще раз оказаться на обломках. Потому что задора заново все строить у меня уже как-то не очень… И оставлять детям такую разрушенную пустошь мне бы тоже не хотелось. Поэтому… я с возрастом стал в огромной степени соглашателем, я не баррикадный борец. Хотя очень часто меня дико изумляет со знаком минус все то, что происходит. Как и любого из вас, я думаю. Оно не может не изумлять любого нормального человека.
Никита Белоголовцев:
– Сергй, вы произнесли слово «менталитет». Оно у вас прозвучало таким третьим планом, при этом я хочу заметить, что этим словом у нас в стране принято объяснять все: не пропустил пешехода – менталитет, победили в войне – менталитет… Вы как художник, как человек – улавливаете, что он такой… совсем от других менталитетов менталитетный?
Сергей Урсуляк:
– Менталитет – определенная штука, которая нас формировала, это, конечно, есть. И никуда мы от этого не денемся. Наша знаменитая улыбчивость – это наш менталитет. Наша доброжелательность к незнакомому – это, конечно же, наш менталитет! Естественно, это оно и есть. А в чем вопрос-то?
Никита Белоголовцев:
– Вопрос в том, наша доброжелательность и улыбчивость – это что-то, что у нас генах, или то, что через поколения «вымоется», и все станут менее доброжелательными?
Сергей Урсуляк:
– У тебя был в гостях генетик – и ты у него не спросил, а у меня спрашиваешь!
Никита Белоголовцев:
– У «инженера» нечеловеческих душ и нечеловеческих генов…
Сергей Урсуляк:
– Конечно, это чем-то вызвано. Вызвано нашими размерами – я как знатная стюардесса рассказываю про размеры – на них живет неимоверное количество людей, которых мы перестаем ценить от того, что их такое неимоверное количество. Если бы нас было мало, мы бы, наверное, ценили их больше. Мне так кажется, может быть, наоборот, еще бы меньше ценили. Я не знаю. Но мне кажется, что это как-то связано с размерами, с суровым климатом. Да, вот мы такие. Это не значит, что мы не можем стать другими – я знаю, что люди, попадающие отсюда в другую среду, становятся через какое-то время другими. Не лучше и не хуже, другими. Что касается улыбчивости – действительно, нам этого не хватает. Еще – лень, нам лень тратиться на что-то еще. Поэтому нам легче сказать, что это у них улыбки лицемерные: «Он же меня не знает, вот че он мне улыбается?» Я помню, как в 90-е пошли первые поездки за границу, первые потрясения. Вот ты там ходишь неделю – и через неделю начинаешь как-то неискренне, но, все-таки… И помню: я выхожу из самолета, прилетев на родину – а у меня еще не было таблеток, я был весь издрожавшийся такой. Выхожу из самолета – зима, холодно, и на входе за самолетом стоят две женщина в форме. Такие телогрейки, ушанки. И я натыкаюсь на взгляд этой женщины – она смотрит на всех выходящих и спрашивает у подруги: «Зин, а чего они все лыбятся?» И я подумал, что это – квинтэссенция! А правда – чего мы все лыбимся? Чего вы там у себя во Франции все лыбитесь? Это правильный вопрос, в общем-то, это не переделать. А эти дураки вышли из самолета, где все лыбятся. На самом деле, я про это как-то говорил: есть система Станиславского, когда ты должен вырастить это внутри и потом – родилась улыбка! А есть система, по-моему, Михаила Чехова, когда ты должен сначала улыбнуться, а от того, что ты улыбнулся, у тебя, артиста, внутри может что-то измениться. Вот мне кажется, что если бы пошли по пути насилия над собой и сначала улыбнулись бы, то глядишь, и что-то изменилось бы внутри. Потому что с улыбкой гадости делать – как-то не очень. А с мрачным выражением лица все что хочешь можно сделать. Это не то, что я про кого-то думаю так. В одну из первых поездок я попал в Америку. На три дня. С четырьмя пересадками. На Новый Год. У меня было много денег – сто долларов. У нас там был концерт. Концерт артистов театра «Сатирикон». Нам дали три часа на «взятие города Чикаго». Нас привезли в молл. Я в первый раз услышал слово «молл», для меня это так – ты, мол… Я в первый раз оказался в молле, в мыле. И у меня сто долларов, которые я должен с умом потратить. А я перед отъездом обновил гардероб в Москве и выглядел потрясающе, надо сказать. В Москве я очень хорошо выглядел. А молл – это четыре или шесть параллельных улиц, с бесконечной мануфактурой, которой здесь не было а там-то она есть! И вот я бегу, бегу, чтобы с умом деньги потратить, а время-то заканчивается, а деньги нескончаемые. Выбегаю – и вижу знакомого, киваю ему, и он мне кивает. И я думаю: «Как же ты мерзко выглядишь! И одет чудовищно!» И вдруг я понимаю, что это – мое отражение в зеркальной стене этого молла. Это с такой мордой я ходил по Америке! Смесь наглости, испуга, боязни, что тебя облапошат, деньги кончатся раньше срока… Ужасно выглядит смесь болгарской дубленки и кроссовок – все купленное у спекулянтов! Кромешный ужас был, а не морда в отражении. С этим нужно что-то делать, конечно… Но раньше хоть Египет с Турцией были, а сейчас попасть в улыбчивые страны стало сложнее. Но уверяю вас, что это кончится. Вдруг выяснится, что не такое уж вредное турецкое и египетское. Ведь мир един, как ни крути. Никуда мы друг от друга не денемся. Я на это надеюсь.
Никита Белоголовцев:
– Спасибо вам большое!
Сергей Урсуляк:
– Что, встреча закончилась??
Никита Белоголовцев:
– Нет! «Стрижка только началась», как говорилось в одном прекрасном художественном произведении. Открою небольшую тайну, друзья: если кто-то предполагает, что у нас абсолютный экспромт на сцене, то да, он абсолютный, но с режиссированными местами.
Сергей Урсуляк:
– Мы выучили танец.
Никита Белоголовцев:
– Да. За следующий фрагмент встречи я невероятно благодарен нашим гостям. Мы падки на романтические названия, поэтому название следующей части нашего представления «Звонок. Признание в любви». Кому мы уже звоним?
Сергей Урсуляк:
– Ооо… я-то думал наоборот, поэтому его и выбрал.
(Идет звонок. Автоответчик: «Здравствуйте, я почему-то не могу вам ответить, даже сам не знаю, почему. Оставьте сообщение, и я, когда со всем разберусь, вам перезвоню».)
– Вот, собственно, и все. Это принял участие в нашей программе мой друг Михаил Ширвиндт. Мне сказали, что с ним договоримся. Я-то думал, что это он мне будет сейчас что-то говорить из-за границы.
Никита Белоголовцев:
– Мы можем ему наговорить сообщение на автоответчик.
Сергей Урсуляк:
– Да что я – больной, что ли? Я женам этого не делаю, а ты хочешь, чтобы я… Нет. И возраст наш с Мишкой уже, и репутация не та.
Никита Белоголовцев:
– Хорошо, мы попробуем дозвониться.
Сергей Урсуляк:
– Попробуй… «Щас»…
Никита Белоголовцев:
– Я пока хочу вас спросить про Москву. Мы поговорили про страну, логично теперь поговорить про Москву.
Сергей Урсуляк:
– В Москву я не летал.
Никита Белоголовцев:
– И слава богу! Насколько Москва стала Вам родной?
Сергей Урсуляк:
– Москва – безусловно, родной город. Но опять же – приглашать человека, переросшего некий возрастной рубеж, и просить у него объяснения в любви… Это надо быть очень широко мыслящим человеком. Разумеется, я сейчас заговорю про то, что «раньше была Москва, а сейчас…» Но я действительно так думаю! Я Москву обожал! Я мог, будучи в Электростали, взять у бабушки рубль и в воскресенье утром уехать в Москву. Выйти на Курском вокзале, пересечь Садовое кольцо, войти в Москву утром и вернуться оттуда вечером. Я обожал Москву. Для меня это был очень уютный город. А с возрастом – может быть – он перестал быть таким. Хотя улучшились мои жилищные условия, но опять же не в этом дело, значит. Дело во мне.
Никита Белоголовцев:
– Когда Вам перестала Москва нравиться?
Сергей Урсуляк:
– Она не то что перестала нравиться… Если бы перестала, я, наверное, не жил бы здесь… Я не знаю. Это был больший город для жизни, чем сегодня. У меня такое ощущение. Наверное, потому что мы были равнее в нашей нищете или в нашем богатстве. Я не хочу ничего преувеличивать. Известно, что «голубей было больше, а гадили меньше», знаем мы эти стариканские разговоры! Но в моем ощущении это так. Это началось, когда богатство стало переть изо всех щелей. Богатство одних против небогатства других. Небогатые люди сегодня – одни из самых лучших людей, я это знаю, а богатые – часто не самые лучшие, я это тоже знаю, вот от этого мне стало дискомфортно. Это не значит, что не нужно богатых. Но у нас всегда бывает, что «революция для того, чтобы не было богатых». Наше богатство такое же наглое, хамское, нахальное, очень не уважающее других. Я думаю, это раздражает. Хотя, конечно же, я, как любой деятель культуры, тянусь к богатым, от них можно получить денег.
(Звонок.)
Михаил Ширвиндт:
– Алло. Алло.
Сергей Урсуляк:
– Ну и чего ты алекаешь? Миша, мы тебя слушаем.
Михаил Ширвиндт:
– Алло! Очень плохо слышно, вы, наверное, в Москве?
Сергей Урсуляк:
– А ты, наверное, нет?
Михаил Ширвиндт:
– Я еду в машине по Берлину, здесь сейчас хорошо слышно.
Сергей Урсуляк:
– Миш, скажи, а как ты собирался выйти со мной на связь в «Скайп», если ты в другой стране?
Михаил Ширвиндт:
– Какой «Скайп»? Я говорю с тобой по обычному телефону!
Сергей Урсуляк:
– Миш, тут дурацкая ситуация: я думал, что ты должен мне объясниться в любви, а по законам представления я должен сказать тебе что-то хорошее. Но я ничего не заготовил.
Михаил Ширвиндт:
– Так как я тебя плохо слышу, лучше ты объясняйся в любви.
Сергей Урсуляк:
– Миша, несмотря на то, что ты едешь по Берлину, я тебя люблю, как будто ты рядом! Тут сидят люди, им негде ночевать, и они мучаются, слушая меня. Так вот, Мишань, я хочу сказать, что в огромной степени я стал тем, кем стал, благодаря ему. Он надоумил меня снять первую картину, свел с человеком, который дал мне деньги, и так далее. Он мне подставил плечо, когда я голодал. И так далее. Он часто играет в моей жизни… Миш, ты меня слышишь или уже уехал из Берлина?
Михаил Ширвиндт:
– Помнишь, как в «Мимино»: «Спой еще, я плачу». Так вот, пой еще!
Сергей Урсуляк:
– Миша, его семья, его семейное чувство юмора, его папа, которого я обожаю всю жизнь, его мама – мудрейшая женщина, его бабушка, которую помню очень хорошо. Его жены, его собаки, его дети – это все…
Михаил Ширвиндт:
– Ну, угомонись уже. Это мы с тобой до мышей сейчас дойдем.
Сергей Урсуляк:
– Миш, я тут плачу уже второй час, рассказывая про свою жизнь, ты под горячую руку попал просто.
Михаил Ширвиндт:
– Я тебя плохо слышу…
Сергей Урсуляк:
– Да и хрен с тобой. Давай, езжай в свой супермаркет и не звони больше!
Михаил Ширвиндт:
– Я не знаю, что имеешь в виду, говоря про супермаркет, но могу тебе немного сырку хорошего, санкционного, привезти.
Сергей Урсуляк:
– Ешь сам санкционные продукты, мне расскажешь. Все, давай, мне дорого тебе звонить.
Михаил Ширвиндт:
– А вы по какому поводу собрались-то там?
Сергей Урсуляк:
– Мишаня, люди хотят познакомиться с тобой. Обещали, что будешь ты – по телевизору.
Михаил Ширвиндт:
– Я думаю, вы обсуждаете твой фильм?
Сергей Урсуляк:
– С ума сошел? Что у нас – нормальных поводов нет?
Михаил Ширвиндт:
– Я хочу сказать, что в отличие от твоих зрителей фильм не смотрел.
Сергей Урсуляк:
– Умница! Кто от тебя другого ждал-то?
Михаил Ширвиндт:
– Помнишь, как говорили про Пастернака: «Мы Пастернака не читали, но осуждаем!»?
Сергей Урсуляк:
– Да.
Михаил Ширвиндт:
– Так вот, я в восторге от твоего фильма, Сережа. В восторге!
Сергей Урсуляк:
– Спасибо, Миша, спасибо!
Михаил Ширвиндт:
– Это лучшее, что я не смотрел у тебя.
(Хохот в зале, аплодисменты.)
Сергей Урсуляк:
– Мишаня, спасибо тебе, ты разбудил последних зрителей, которые в зале, ты меня очень выручил. Спасибо, родной!
Михаил Ширвиндт:
– Ну, хорошо, передавай всем привет, зови ко мне в кафе. На правах рекламы – рядом с вами есть кафе «Семь сорок», идите все туда, прямо сейчас.
Сергей Урсуляк:
– Мишаня, утихомирься уже!
Михаил Ширвиндт:
– Я ничего не буду говорить про паршивую овцу, с которой хоть что-то, но…
Сергей Урсуляк:
– Мишаня, спасибо! Ты же за рулем, наверное, на автобане там?
Михаил Ширвиндт:
– Что?
Сергей Урсуляк:
– Да все уже, все! Говорливый стал к старости…
Михаил Ширвиндт:
– Давай, всем привет.
Сергей Урсуляк:
– Я его обожаю. Эта стилистика общения – она мне очень нравится. Она мне очень нравилась в юности, когда был у него дома и когда юмор рождался сию же секунду. Там не было «застольных анекдотчиков», но юмор рождался ежесекундно. И какой юмор! Я не был завсегдатаем и душой этой компании, но это дало мне огромную прививку в жизни. Мишку я очень люблю. Опять же, в силу причины с голубями, мы стали реже встречаться. Мы постоянно «на звонке», но зады уже получается приподнять реже. Тем не менее дней через 15, я думаю, он придет ко мне. У тебя много еще?
Никита Белоголовцев:
– Полтора листа. Но мы ускоримся. Смотрите: в театре после такого эмоционального момента сказали бы «Антракт!».
Сергей Урсуляк:
– А мы говорим?
Никита Белоголовцев:
– А мы говорим «Несколько моментов о главном герое нашего представления». Чтобы мы с вами передохнули, а драматизм сохранялся.
Факты о герое.
1. Несмотря на то, что Сергей Урсуляк получил актерское образование, он как-то признался, что никогда не был всерьез увлечен актерской профессией, поэтому и не снимается в кино.
2. Дипломной работой Сергея Урсуляка в Щукинском училище была роль Чацкого в «Горе от ума».
Никита Белоголовцев:
А можно я третий факт? Я поставлю драматическую паузу после первого предложения. У Сергея Урсуляка творческая семья: супруга режиссера Лика Нифонтовна — актриса, заслуженная и народная артистка России. Аплодисменты, дорогие друзья!
(Аплодисменты.)
Обе дочери Сергея Урсуляка Александра и Дарья тоже актрисы. Тоже аплодисменты, дорогие друзья!
(Аплодисменты.)
И четвертый факт: видно, что редактор писал со знанием нашего героя. Сергей Урсуляк считает, что для того, чтобы было много хороших отечественных фильмов, их нужно – логично! – много снимать, необходимо формировать киноиндустрию, как это было в 1960–1970-х годах. «Нам есть на что равняться у себя, – говорит Сергей Урсуляк. – В этом смысле я абсолютный патриот».
(Аплодисменты.)
Сергей, я уж не знаю, как вы так классно подгадали под следующую часть нашего представления, но оно называется «Почему не надо быть мной». Вы сказали об одной вашей вредной привычке, но почему не надо быть вами?
Сергей Урсуляк:
– Слушайте, но я же не к батюшке попал, чтобы рассказывать, почему не надо быть мной! Ну, во-первых, не так плохо быть мной, в общем-то.
(Аплодисменты.)
Уверяю вас, это не самый плохой вариант. Да, у меня есть отрицательные черты. Знаете, я, наверное, не самый лучший, и моя профессия не располагает к тому, чтобы культивировать в себе лучшие человеческие качества. Мы о них рассказываем, мы по ним скучаем, по этим лучшим качествам. Мы в меру своих сил пытаемся их пробудить в людях, если говорить о высоком смысле нашей профессии. Но, конечно, мы часто бываем не носителями этих самых качеств. Мне свойственны все пороки, наверное, свойственные всем вам. Но почему не нужно быть мной? Ну, один уже есть, зачем второй? Но если кто-то захочет быть, то, уверяю, ничего страшного не будет. Лучше быть мной, чем… Короче говоря, есть еще хуже! Но лучше вы устройте встречу с моими близкими, они вам больше расскажут, они чаще встречаются с моими не лучшими качествами, и я очень им за это благодарен. Правда, недавно и младшая дочь съехала, старшая-то давно съехала, так что одна жена сейчас тянет лямку.
Никита Белоголовцев:
– Сергей, я без стеснения могу…
Сергей Урсуляк:
– Да можно и со стеснением, что уж!
Никита Белоголовцев:
– Да, могу и со стеснением. Я скажу, что моя любимая ваша работа – это…
Сергей Урсуляк:
– О! Молодец!
Никита Белоголовцев:
– Почему?
Сергей Урсуляк:
– «Ликвидация»?
Никита Белоголовцев:
– Да!
Сергей Урсуляк:
– Ну, конечно!
Никита Белоголовцев:
– У вас есть ваши любимые работы?
Сергей Урсуляк:
– Я не могу так сказать. Можно, конечно, начать «ну, это же как дети, что вы…» Но это действительно так. Есть более популярные, есть менее популярные работы. Но от этого они не становятся менее любимыми. Но я же не сижу, когда по ТВ идет мой фильм, с утра в ожидании, и вот – началось! Нет, совсем нет. Я очень хорошо знаю, что получилось, какие куски, а что – нет. Это легко вычислить. Если есть возможность смотреть и я сижу у телевизора – идет кусок нормальный. Если идет кусок, где я знаю, что не так сделал, то «ноги сами в пляс пошли» – я куда-то ухожу. Потом снова возвращаюсь. Я нормально и взвешенно отношусь к себе, не схожу по себе с ума. Я воспитан на отечественном кино. То, что я делаю, никакого отношения не имеет к заграничному, голливудскому – это такое советское кино». Когда я сделал свой первый фильм, мои коллеги говорили: «Ну, это же папино кино! Папино кино!» Вот я делаю «папино кино» и очень хорошо это понимаю. Но это у кого какой папа был. Мне моего стыдиться нечего, какой был – такого я любил, такое кино я и делаю. Мои папы, к сожалению, по большей части уже ушли, но я их люблю – и тех, кто ушел, и тех, кто остался. Я воспитан на советском кино и ничего плохого в этом не вижу, я считаю, что это было великое кино, великий кинематограф, вообще – великое искусство. И театральное искусство, и книги, и литература у нас были прекрасные. Это мой багаж, этим я живу, к этому я по мере сил пытаюсь прикоснуться. Каждый раз – изо всех сил. Я работаю изо всех сил. Сколько мне дано, столько я и трачу. Я ничего не оставляю на потом. У меня не все получается – правда. Но честен перед собой тем, что я делаю. Нравится – смотрите. Не нравится – извините. Есть много что смотреть.
Никита Белоголовцев:
– Как член фан-клуба «Ликвидации» я задам вопрос, пользуясь служебным положением. С первых кадров меня она купила, я сел смотреть вечером, а утром меня нашли у работающего телевизора, спящим. Это был первый российский сериал, который меня купил. Когда вы работали над «Ликвидацией», вы понимали, что она получится такой классной?
Сергей Урсуляк:
– Что ты не заснешь? Нет, не понимал. Вообще этого никто не понимает. Как только ты начинаешь понимать, что вот-вот «сделаю бомбу!» – это первый шаг к тому, что будет так себе. Не то что «Ликвидация» великолепна и гениальна. Нет. Есть фильмы, где сошлось многое: зрительские ожидания, легкое изложение, актеры, которые подобрались, место. Если разбирать – поверьте, у меня есть фильмы гораздо лучше сделанные, гораздо. Но есть то, что «попало». Счастье, когда есть такие фильмы в биографии режиссера, счастье! Не знаю, как назвать, и разбирать не хочу. У Гайдая или Рязанова, наверное, таких фильмов – три, у кого-то – один, замечательно. Если меня будут вспоминать только как автора «Ликвидации» – хорошо. Массовый успех – это очень приятно, очень, он дает массу стимулов, но – поверьте мне – я пока учусь своей профессии. Пока у меня еще есть запал, внутреннее желание ей учиться. А учиться ей можно хоть всю жизнь. Спасибо за «Ликвидацию», но посмотрите другие фильмы. Просто «Ликвидация» легко идет и не нужно напрягаться, когда смотришь. В других фильмах нужно чуть напрячься, чуть въехать, когда смотришь, может быть, не отвлекаться. Но они сделаны не хуже, поверьте. Посмотрите, хуже не станете. И ты – тоже!
(Смех.)
Никита Белоголовцев:
– Принял. На «Тихом Доне» – сошлось?
Сергей Урсуляк:
– Пожалуй, после «Ликвидации» – это самая мощно принятая картина. Не в смысле раздрая, который я ощущаю просто физически. Ее приняли или не приняли так горячо, как будто начинается новая гражданская война. Естественно, мне ближе те, кто картину принял. Те, кто не приняли – почему не приняли? Если ты посмотрел и не принял – ну ладно. Когда пишут, что «этого не может быть никогда и не будет никогда!», «я включил и вижу – это плохо!» – это еще ладно. Но когда пишут, что «а вот 13-я серия – это просто ужас! Кошмар!» – милый, ну что же ты так мучаешься? Ну уйди ты с этой картины. Или что, это – парализованный человек с неработающим пультом? Ну не мучайтесь так, ей-богу.
Никита Белоголовцев:
– Знаете, какой вопрос возник, когда я еще не до конца посмотрел «Тихий Дон»? Когда его показывали – его показывали же подряд, часами! Не раз в неделю по часу, а прямо таким массированным ударом. Чье это было решение и насколько вы с ним согласны?
Сергей Урсуляк:
– Естественно, решение не мое. Я не принимаю решения как показывать фильм.
Никита Белоголовцев:
– Может быть, это было ваше пожелание.
Сергей Урсуляк:
– То, что его нельзя показывать раз в неделю… У нас вообще такой формат не прижился. Конечно, было бы идеально для показа, если бы я снял «понедельник – вторник – среда – четверг», то есть восемь серий. По две серии в день. Нормальая «линейка». Но, поскольку я снял 14 серий, то их приткнуть так, чтобы это не разрушало сетку вещания, было практически невозможно. Канал пошел на то, что показал первые три серии в воскресенье и не растягивал на две недели, а показал таким ударным методом. Я не считаю, что это было неправильно. Может быть, для этой картины было правильно. Потому что начало и финал отличаются – как история начинается и как она заканчивается. Наверное, это было правильно. По-другому же не показывали, сравнить не с чем.
Никита Белоголовцев:
– Но вы как-то обсуждали: 14, 8, 10, 12?
Сергей Урсуляк:
– Сначала было 10, потом – 12. Потом материал позволил и я спросил про 14. Сказали – давай 14. Надо сказать, что очень благодарен каналу «Россия», который изумительно лояльно вел себя по отношению ко мне. Мы в любви сделали уже не одну картину, я им очень благодарен. И вообще – мы часто справедливо ругаем телевидение, но мы и хвалить его должны. Потому что это единственное место, где молодые могут понимать или заинтересоваться хотя бы, что такое литература –все равно все не заинтересуются! – но кому-то дать толчок можно. С разной степенью удачи или успеха. Мне кажется, что это правильная задача, когда экранизируются Гроссман, Солженицын, Булгаков, Достоевский и дальше по списку. Может получиться картина лучше или хуже, но это вторая уже задача. Это важно для художника, а для страны – мне кажется, что мы сойдем с ума, если будем смотреть бесконечно ругающихся этих «обмылков», это же уже невозможно выдержать. От этого уже тошнит, это же не мы!
Никита Белоголовцев:
– Расскажите еще немного: как складывалось? Вы всегда мечтали или это «Дон» нужен?
Сергей Урсуляк:
– Тебе как человеку, читавшему телепрограмму, я расскажу.
Никита Белоголовцев:
– Я вошел в клуб!
Сергей Урсуляк:
– Да, да. Это произведение, которое я всегда любил и люблю. Это не было хрустальной мечтой, у меня их нет. Когда шел разговор, как и что можно было снять, мне были сделаны разные предложения, глубокие, которые мне не показались интересными. Тогда возник вопрос: а что? После чего я ответил – «Тихий Дон». Потому что это – вещь, которую стоит сделать. И имеет смысл делать только при мощной поддержке канала. Потому что это дорогая вещь. Надо отдать должное, что они недолго думали и сказали «да». Вот так начался этот проект. После чего выяснилось, что там были проекты, у которых уже были готовы сценарии, а здесь не было ничего. И началось – написание сценария, переделка и прочее, а финал вы видели неделю назад. Отдельная история, как работалось на картине. Все картины делаются одним и тем же способом. Сценарий, подготовка, артисты, съемочный период… Здесь дольше чем обычно шел съемочный период – год. С перерывами.
Никита Белоголовцев:
– Хочу обратиться к вам с простой вещью.
Сергей Урсуляк:
– Давай!
Никита Белоголовцев:
– Все говорим о серьезном, а сейчас – о радостном. Ну, или как вы решите.
Сергей Урсуляк:
– Так, так.
Никита Белоголовцев:
– К нам часто приходят ученые, и перед вами у нас был ученый. У них есть Нобелевская премия. Мы просим их вручать Нобелевскую премию. Я не уверен, что к вам правильно обращаться с вопросом, кому бы вы дали Нобелевскую премию.
Сергей Урсуляк:
– Ну да!
Никита Белоголовцев:
– Поэтому к вам я обращаюсь с вопросом присудить любую премию, мы ее как-то назовем, можем имени вас.
Сергей Урсуляк:
– Имени меня? Да кто же ее возьмет-то!
Никита Белоголовцев:
– Ну, или «Золотой кто-то».
Сергей Урсуляк:
– Ну, давай.
Никита Белоголовцев:
– Кому бы вы ее вручили и за что? Можем с денежным призом, если важно.
Сергей Урсуляк:
– Денежный приз уже не поможет… Наверное, в память об Эльдаре Александровиче Рязанове ему бы и вручил.
(Аплодисменты.)
Видишь, у меня даже есть поддержка. Осталось раздобыть приз.
Никита Белоголовцев:
– Хорошо, мы подумаем.
Сергей Урсуляк:
– А я со временем – передам.
Никита Белоголовцев:
– Ну, и самое предпоследнее. Вы делаете много прекрасных вещей.
Сергей Урсуляк:
– Например?
Никита Белоголовцев:
– Вы ж сами говорили, что у вас есть другие фильмы кроме «Ликвидации»!
Сергей Урсуляк:
– Ну да. Молодец!
Никита Белоголовцев:
– Если бы вы начинали какое-то дело, не обязательно кино. Другое любое дело. Кого вы бы пригласили с собой? Или попросили поучаствовать в этом деле?
Сергей Урсуляк:
– Это тебе надо фамилии с телефонами? Опять звонить начнешь?
Никита Белоголовцев:
– Да мы уже позвонили, все деньги потратили.
Сергей Урсуляк:
– Знаешь, меня устраивают те люди, которые меня сейчас окружают каждый раз, когда я начинаю новую работу. Это – моя семья. Семья. К сожалению, моя собака ушла от нас, не закончив «Тихий Дон». Ну, мы постараемся это как-то компенсировать. Семья – это в первую очередь, потому что это – тыл, советчики, доброжелатели. Это крайне важно, крайне. И еще важно, что это – не сошедшие по мне с ума доброжелатели. Там нормально относятся. А дальше… Доброжелательность – я же не зря это сказал. Я часто читаю какие-то отзывы и вижу, что человеку просто не хватает доброжелательности. Ничего больше. Этого не хватает нам везде, понимаешь? Я считаю, что, если бы этот ген недоброжелательности к чему-то незнакомому в себе убили, нам жилось бы легче. Когда позвонил Ширвиндт, я не закончил одну мысль: когда я ругал богатых, я хотел сказать, что поразительная вещь случилась на картине. Когда ко мне обратился один человек. Мы снимали, и у нас были тяжелые финансовые ситуации, когда мы снимали, рухнуло одно, не сказать, что поднялось другое – и мы оказались в тяжелой ситуации. И появился человек, который предложил нам помощь. Я долго высчитывал, чего же он хочет. Он нам помог – деньгами, связями – он просто помог! Али Мусаевич Узденов. Он из Ростовской области. Я был у него – он по сути сам построил деревню. Там живут люди, очень здорово живут. Там церковь, которую он построил, там беженцы, которых он принимает. Он ходит босой, как Лев Толстой. Это тот случай, когда богатство идет, что называется, «в дело». Я знаю, что он помогает футболистам, хоккеистам. Огромному количеству людей помогает. Еще раз говорю – я долго вычислял, для чего ему это нужно. Ни для чего. Просто у него есть то, чего у меня не было – в данном случае деньги. И он этим поделился. Так что богатые тоже есть разные. Но про основную массу я уже рассказал. Это справедливости ради. Что еще тебя интересует, чтец телевизионной программы?
Никита Белоголовцев:
– Совсем самое последнее. Блиц.
Сергей Урсуляк:
– Что?
Никита Белоголовцев:
– Это не шахматы. Короткие вопросы, два варианта ответа. Вы выбираете один из двух.
Сергей Урсуляк:
– Все объяснил! Ну, давай.
Никита Белоголовцев:
– И это все, а дальше – вопрос из зала.
Сергей Урсуляк:
– Еще и это развлечение будет?
Никита Белоголовцев:
– Если зададут, это не от меня зависит. Итак: чай или кофе?
Сергей Урсуляк:
– Кофе.
Никита Белоголовцев:
– Толстой или Достоевский?
Сергей Урсуляк:
– Толстой.
Никита Белоголовцев:
– Гамбургер или борщ?
Сергей Урсуляк:
– Борщ, конечно!
Никита Белоголовцев:
– Поездом или самолетом?
(Смех.)
Сергей Урсуляк:
– Ну да…Поездом, да. Хотя – в Латинскую Америку поездом не поедешь, как ни старайся.
Никита Белоголовцев:
– Штирлиц или Джеймс Бонд?
Сергей Урсуляк:
– Штирлиц, конечно!
Никита Белоголовцев:
– На море или на дачу?
Сергей Урсуляк:
– Вообще – в городе. Но если на море или на дачу, то лучше на море.
Никита Белоголовцев:
– Вода или вино?
Сергей Урсуляк:
– Вода. Или водка.
Никита Белоголовцев:
– Красные или белые?
Сергей Урсуляк:
– Красное или белое? Если вино, то…
Никита Белоголовцев:
– Я планировал, что вы ответите «вино», и будет красивая реприза из двух вопросов. Что вы ответите «Вино», а я спрошу «Красное?», а потом…
Сергей Урсуляк:
– Ну, уже не получилось, что ж ты дожимаешь! Уже не пошло, а он все дожимает! «Красное или белое?» – «Водка!»
Никита Белоголовцев:
– Вот поэтому красные или белые?
Сергей Урсуляк:
– Это мы сейчас подеремся. Вот ни красные, ни белые. Это тоже важно. Как всегда – каждый о своей болезни рассказывает. Красным не хватало белых кровожадных, белым не хватало красных кровожадных. Евреям не хватало казачьего духа, а казакам не хватало еврея Штокмана. Всем чего-то не хватало! Доброжелательнее – оно и получится.
Никита Белоголовцев:
– Вечная жизнь или вечная слава?
Сергей Урсуляк:
– Чего?
Никита Белоголовцев:
– Вот такой финальный красивый вопрос. Я специально планировал, готовился.
Сергей Урсуляк:
– Ну, ни то, ни другое мне не грозит, поэтому – своя жизнь, сколько можно, и своя слава, «сколько можно унести». Не больше, не меньше. Все свое нужно забрать. «Вечная память!» Нет, не хочу.
Вопрос:
– Да здесь почерк такой… «Говорят, что вы берете актеров без проб. Как вы определяете, что это то самый актер, который вам нужен, без проб?»
Сергей Урсуляк:
– Друзья мои, это миф. Это я где-то сказал, и оно понеслось. У меня нет проб в том смысле, в котором это обычно бывает – когда мы в павильоне ставим такой стол, кресло, одеваем людей в нечто похожее на казачью одежду, сажаем актрису и говорим: «У тебя умерли все! Ну, давай!» – и актриса должна с полпинка начать… Вот этого кошмара у меня нет. Потому что этот кошмар нужен продюсерам, которые нанимают режиссеров, чтобы они экранизировали их сны. В принципе большинство продюсеров сейчас – это люди, которые и сами могли бы снять кино, но некогда, надо делом заниматься. Поэтому ты, Петр, будешь у меня режиссером, у тебя будут такие-то артисты, снимать будешь там-то, потом покажешь. Выработка – 15 минут в день. И Петр, измотанный тяжкой долей, соглашается на это. И судить его за это нельзя. Поскольку мои продюсеры от меня не требуют, чтобы я доказал, что Машков лучше, чем Маковецкий, для чего нужно нарядить, приклеить нос, и чтобы они покривлялись передо мной по-казачьи, чтобы я потом сказал: «Нет, что-то Машков сдавать начал… Маковецкого надо. А, нет, стоп, Машков, Машков!» Вот этому унижению мои продюсеры меня не подвергают, за что им – огромное спасибо. Пробы происходят, но сначала – разговорами. О том, о сем, о пятом, о десятом. Потом – какими-то робкими читками, робкими и с моей стороны, потому что глупость думать, что режиссер все знает. Ты ведь тоже идешь ощупью. Какие-то вещи ты можешь знать лучше, но ты тоже в них сомневаешься. Мы читаем. Потом – читаем попарно. Потом читаем, может быть, чуть большими компаниями. И так далее. И мне неважно, чтобы артист читал, играя. Ну, попади ты в одном кусочке… Или он, не попав, улыбнулся – и я думаю: «Ах, какая хорошая улыбка!» Она может больше ни разу не повториться… Но важно же увлечься. Должны нравиться актер, актриса. В зависимости от ориентации. Короче говоря, должны нравиться. Как тебе кажется, должны подходить к ролям. А просто унижать их – ты, брат, прикинься, сыграй мне… Можно и так и, наверное, это и правильно было бы, но почему-то меня на это не хватает. Я сам был артистом и несколько раз проходил пробы. Это ужасно. Ты ничему не веришь, ничему! Я не могу поверить, что это – трон, хоть убейте меня! А все это – палаты московского Кремля! Наверное, есть артисты, которые могут…. Какая-то другая атмосфера должна быть. Я такую атмосферу создать не могу, имитировать это не хочу, поэтому я делаю пока так, как я делаю. Поэтому это неправда, что я не делаю пробы. Просто это – другие пробы.
Никита Белоголовцев:
– Давайте, всего два вопроса?
Сергей Урсуляк:
– Давайте!
Никита Белоголовцев:
– Вот у нас, как раз, всего две руки. Прошу.
Вопрос:
– Здравствуйте, меня зовут Дмитрий.
Сергей Урсуляк:
– Здрасьте, Дмитрий.
Вопрос (продолжение):
– Дело в том, что я отучился на второго режиссера, отработал в двух фильмах, сам хочу снимать кино. Но древняя восточная мудрость говорит, что нужно учиться у мастера. Вам не нужен амбициозный, не на коммерческий основе, работающий второй режиссер?
Сергей Урсуляк:
– Амбициозный – не нужен. А «некоммерческий» – я же не смогу работать с тобой, зная, что ничего тебе не плачу тебе. Так не бывает. И хочу сказать, что у меня не существует группа, когда я не снимаю. Если я начну снимать, и ты узнаешь, что я приступаю к съемкам – попади на «Мосфильм», найди меня, напомни мне об этом нашем разговоре, и мы с тобой что-нибудь придумаем. Но, конечно же, мне не нужен режиссер-сопостановщик. Поэтому если ты хочешь быть режиссером-постановщиком, то лучше пытайся пробиться по этой части. Маленькое, без слов, хоть без пленки! Но по этой части, если ты хочешь быть режиссером-постановщиком. А прийти ко мне, имея за пазухой мнение «я-то снял бы по-другому» – я тебя выгоню на второй день, понимаешь? Предупреждаю сейчас, на берегу. Потому что мне нужны соратники, сподвижники, верящие в то, что я делаю. Это не значит, что никто не может и слова сказать, нет. Даже иногда слишком много слов говорят. Но мне не нужен сорежиссер на площадке. Да еще и лучше меня знающий.
Никита Белоголовцев:
– Спасибо! Последний вопрос.
Вопрос:
– Сергей, добрый день. Я – тележурналист. У меня вопрос: может быть, вы объясните, что происходит у нас в кинематографе? Почему у нас практически на всех каналах стараются не снимать ничего оригинального, авторского, в основном – все повторяют? Готовят, поют, стирают, лечат… Сейчас такая тема – православие. Вот почему нельзя снять фильм о Владимире, который крестил Русь? Есть роман Скляренко «Владимир». Я его читал еще тогда, когда в школе учился. Вот почему не экранизируют, почему все переснимают?
Сергей Урсуляк:
– Тут давайте разделим. Если вы говорите «переснимают» и намекаете на «Тихий Дон», то это – один разговор. Если вы говорите про глобальные какие-то вещи – то это другой разговор. Если вы говорите про «Владимира», то я уверен, что его обязательно экранизируют. Дмитрий – еще туда-сюда, но «Владимира» обязательно экранизируют! Поэтому за «Владимира» не беспокойтесь, а что касается всего остального – это последствия того, что мы наблюдаем и в других сферах, когда огромное количество людей берут по принципу «Я его знаю, он меня не подведет». Зрителя – не известно, а меня не подведет. Так выстраивается некая цепь людей, лично связанных друг с другом. Качества и умения этих людей часто не играют никакой роли. Плюс еще – глобализация. Если такая-то программа идет во Франции и пользуется успехом, то почему бы нам не взять эту же программу, чтобы не мучиться, не придумывать что-то новое? Ведь чем отличается творчество от нетворчества? В творчестве результат неизвестен! А тут – все известно! Будут три домохозяйки наперегонки что-то готовить.
Вопрос (продолжение):
– По всем каналам?
Сергей Урсуляк:
– Да! Ведь всем продюсерам хочется повторить успех. Как только «Ликвидация» появилась, тут же пошли аналоги, и Одесса вдруг засияла новыми красками, что бы там ни происходило. Потому что кажется, что именно это – путь к успеху. Это естественное желание повторить успех вчерашний. Как правило, это к успеху не приводит, но дает возможность существовать. Это – тема огромного разговора. Почему такое кино, почему такое телевидение. Мой друг Павел Любимцев руководит кафедрой актерского мастерства в Щукинском училище, и у нас с ним происходит много споров по поводу актерского или режиссерского образования. Почему так много вещей стали совершать за деньги, например. Мне кажется, что надо очень много менять, чтобы изменилось и то, и то, и пятое, и десятое. Причем хочу сказать, что какие-то принятые вещи – не такие и плохие. Первые два сезона «Голоса», например, я смотрел с удовольствием.
Вопрос (продолжение):
– Они хорошие, просто их много! Они – везде.
Сергей Урсуляк:
– Это другой разговор. Потому что существует война каналов: у вас – свой «Голос», у нас – свой. У вас – это, а у нас – вот это, у вас – своя «Екатерина», а у нас – своя! И это доходит до маразма, так как у нас все доходит до маразма.
Вопрос (продолжение):
– «Точь-в-точь», «Один в один», еще и «Тютелька в тютельку».
Сергей Урсуляк:
– Да! И «Тютелька в тютельку» будет, не волнуйтесь.
Никита Белоголовцев:
– Спасибо, Сергей!
Сергей Урсуляк:
– Друзья, спасибо, что пришли.
Никита Белоголовцев:
– Сергей, последний, глубоко естественный момент, как вы любите.
Сергей Урсуляк:
– Ну?
Никита Белоголовцев:
– Театр начинается с вешали, ProScience Театр начинается с ProScience-вешалки.
Сергей Урсуляк:
– Ну, и чего надо?
Никита Белоголовцев:
– Просто я вам ее подарил!
Сергей Урсуляк:
– А, ну слава богу!
Никита Белоголовцев:
– Дорогие друзья, спасибо вам огромное!
Сергей Урсуляк:
– Спасибо, пока, счастливо!
