Независимой России, а вместе с ней – российской истории, экономике, политике, образованию, культуре, литературе, искусству, менеджменту, прессе, науке, торговле, производству и порнографии – 13 лет. Это не означает, что 13 лет назад не было ни образования, ни порнографии – просто они были советскими. Славная дата заставляет обратиться к накопившемуся опыту принятия ответственных решений по ее поводу.
Порнография нынче всюду. Обычные киоски печати и привокзальные лавочки, «высокий» кинематограф и подпольной выделки «документальное» кино «xxx», глянцевые журналы и местные газеты – всюду, словно вода, что везде найдет дырочку, растекается зловонная порнография. Не было ли лучше, когда все было под контролем, точнее – под запретом? Когда не стоило сильно беспокоиться, что пубертатное дитятко в отсутствие предков включает телевизор (разве что особые эстеты считали кадры …дцатого съезда сугубо порнографическими и следили, чтобы не испортили они раньше времени чистого сознания неокрепших детей). Когда картинки неправильного содержания просачивались в стерильное домашнее пространство только от случайных неправильных друзей юного советского человека…
Крепкая защита сразу работает и против внешних, и против внутренних врагов, а когда она исчезает, внутренних оказывается достаточно, чтобы ситуация обострилась и началась сильная тоска по тотальному спокойствию/неинформированности. Наверняка именно она стала одним из стимулов жесткой и непримиримой борьбы с порнографией в нашей давно решившей все остальные проблемы стране.
Итак, Государственная дума в который раз хочет принять закон о порнографии в российском информационном пространстве (в 1998 году чересчур либеральный законопроект С. Говорухина затормозили на пути от второго чтения к третьему), московское правительство пытается «наложить всевозможные ограничения на торговлю аудио-, видеопродукцией и компьютерными носителями эротического содержания»; тюменские власти штрафуют продавцов печатной эротической продукции; «Идущие вместе» по ходу движения успевают взывать к моральному облику движущихся в другие стороны, провоцируют научную дискуссию между Союзом Писателей, Институтом русского языка и Институтом философии по поводу квалификации литературного творчества Баяна Ширянова, а заодно публикует порнографические (!) фрагменты литературного наследия Владимира Сорокина; актуальное искусство то и дело равняют с землей по той же статье; периодически вскипают страсти по поводу распространения порнографии в Интернете – пока еще самом демократичном способе обмена информацией и, наконец, на порнопроблеме концентрируется научное сообщество, ощущая актуальность темы или же получая прямой заказ на экспертизу «сверху».
Правительства разных уровней запрещают распространение порнографической информации, а общество продолжает ее потреблять и тем самым стимулировать производство. Ситуацию усложняют и представители «творческой интеллигенции», расшатывая ослабевшие границы дозволенного и смущая своим «искусством» добропорядочных граждан. Борьба сразу по всем фронтам, вероятно, увеличивает шансы положительного исхода. Остается решить: какой именно «исход» считать «положительным»?
Порнография не единственная проблема, вызывающая запретительно-правовые телодвижения поборников здорового образа жизни. Ту же лексику и стилистику можно обнаружить, например, в дискуссиях о легализации наркотиков. А если присмотреться, то и вопрос о незаконном распространении и хранении оружия может оказаться более «порнографическим», чем кажется с первого взгляда. Самое парадоксальное в «порнографии» – этот феномен не может не существовать, поскольку органичен человеческой природе, но не должен существовать, поскольку в той же мере опасен для общества. Самый очевидный и, казалось бы, эффективный способ борьбы – тотальный запрет. В Китае, например, за распространение порнографии просто расстреливают. Тут есть, правда, свои ограничения: ведь мало уничтожить «источник зла», необходимо при этом не прослыть его империей. Западные же страны распределяются в отношении к порнографии примерно так же, как и в отношении к наркотикам: строгая Британия ограничивает продажу порнопродукции, Голландия разрешает производство и распространение любых порнопроизведений, ограничивая лишь содержание рекламы, которая не должна связывать секс или социальную проблематику с алкоголем (!), США одинаково бурно производят порнографию и борются с ней, а Дания, Швеция и Германия в своей запретительной политике решили остановиться на ограничении показа в порнопродукции детей и животных.
Европейские подходы для России столь же важны на уровне политическом, сколь неорганичны на уровне ментальном. Простой пример борьбы с порнографией на рабочих местах раскрывает суть особенностей национального менеджмента: если в Британии сотрудников одной компании за просмотр порносайтов в рабочее время уволили, то в московской коммерческой организации их просто отключили от Интернета.
Трудно вдруг разрешить порнопроизводство – пусть и в рамках. Гораздо проще запретить, чтобы его больше не было: закрыв глаза, мы заставляем порнографию исчезнуть (правда, вместе с потенциальными потребителями). Недалекое советское прошлое, закономерно вытекающее из более далекой отечественной истории, приучило: знаки более реальны, чем сама реальность. Поэтому построить Храм Христа Спасителя важнее (в смысле, социально громче), чем заниматься проблемами отдельно взятых граждан, а придумать закон о запрете на порнографию нужнее, чем ломать голову о том, может ли она быть полезна и как установить бесперебойную и эффективную систему ее контроля.
Понижает ли тотальный запрет уровень насилия? С чего бы это? Наоборот, запрет – самый проверенный способ усилить сладость плода, а заодно и повысить его рыночную стоимость. А то, что «укрощенное» порно может стать другом, приходит в голову только отдельно взятым экспертам – тем, кто понимает, что эффективная порнотерапия, использующая простые компенсаторные механизмы, уменьшает, хотя, увы, и не искореняет преступность – не говоря уже о возможной пользе порнопродукции при решении демографической проблемы.
При этом проблема порнографии вполне реальна, весьма опасна и трудно решаема. Неконтролируемый порнографический поток приводит к дезориентации и потере ощущения границ допустимого, чем уровень преступности повышает. Но и это еще не все – легализация порнопродукции профанирует саму идею порнографии как особого и специального занятия, пусть и не совсем интимного, но хотя бы ограниченно социального. А без этого возможный терапевтический эффект сводится к нулю: можно ли использовать обезболивание, если пациент всегда под кайфом и уже перестал ощущать действие лекарства?
Не исключено, что власть выберет привычный ход и начнет безоговорочную борьбу за нравственную чистоту общества. Доведенная до логического конца, она могла бы вылиться в иранский вариант, когда публичные казни за порнопроизводство предлагают вполне равноценную замену самой порнографии. Хотя вряд ли стоит волноваться слишком сильно. Слова Вяземского: «Строгость законов российских смягчается необязательностью их исполнения», – верны до сих пор. Даже если запрет состоится, это обернется привычной недоделанностью, в которой производитель, имеющий нужные знакомства, всегда найдет ходы, а органы контроля с радостью обнаружат очередной источник доходов.
В связи с Днем России или безо всякой связи с ним можно подумать о современных проекциях исторического опыта – тех, что манят вступить на привычный путь символической деятельности по тотальному оздоровлению общества. Но пока закон не принят – экспертные группы еще не успели объяснить правительству, что же такое порнография. Может, им заодно удастся растолковать, что контроль эффективнее запрета? Ждем.
