22 апреля многие наши сограждане, а также граждане других соседних и далеких государств отмечают день рождения Владимира Ильича Ленина. Он, как человек во многом определивший последующее развитие страны, уже при жизни превратился для коммунистов и их противников в персонифицированный символ РКП (б) и нового порядка в целом. Развитию этого восприятия способствовала и политика его последователей.
После смерти Ленина в качестве источника «благодати» для последующих поколений были мумифицированы не только его останки – личность этого человека тоже подверглась своеобразной мумификации, со временем превратившись в перегруженную канонами легенду. Владимир Ильич стал центральной фигурой советского пантеона, на непререкаемый авторитет святости которого опирались его последователи. Центральным положением в советской мифологии определяется и место Ленина в художественном пространстве советского политического анекдота 1920-80-х гг.: миф о Ленине естественным образом породил контрмиф, бытующий в десятках анекдотов.
Культ Ленина начал складываться еще до его кончины, однако лишь после смерти Владимира Ильича было положено начало превращению мифа о нем в гражданскую религию общенационального масштаба. Поскольку на 1920-е годы приходится только начало этого процесса, многие анекдоты данного периода можно воспринимать как анекдоты о реальном политическом деятеле, их появление было живым откликом на наблюдаемые анекдотчиками явления, а не реакцией на вдалбливаемый на протяжении многих десятилетий миф. Безвестные носители анекдотической традиции исходили из своего понимания происходящего, и создание анекдотического образа отражало сравнительный идеологический плюрализм того времени и неразработанность советской мифологии.
Первые анекдоты о Ленине появились, скорее всего, уже в период Гражданской войны, но в доступных нам источниках первая запись анекдота относится к январю 1921 года:
Передаются из уст в уста остроты популярных клоунов Бима и Бома, которые то портрет Троцкого "повесят", то изображение Ленина "поставят к стенке", то, будто бы, – один в белом, а другой в красном балахонах, заводят борьбу перед троном, на котором лежат атрибуты царской власти, и в разгаре борьбы не увидят, как некто "в пейсах" воссядет уже на трон, а когда им резонер, артист того же цирка, скажет, указывая на занятый трон" "Что вы деретесь попусту, – разве не видите?" – они отвечают: "Мы то видим, а вот эти дураки чего смотрят?", – и при этом показывают пальцем на гогочущую толпу цирка. И много такого рассказывают про Бима и Бома, но я не верю, что они могут безнаказанно так острить. Вероятно, это выдумки тех таинственных остряков, которые сочиняют анекдоты.
(Окунев Н. Дневник москвича (1917-1924). М., 1997. Т 2. С. 104.)
Предположение автора скорее всего является истиной: а) Бим и Бом являются героями нескольких революционных анекдотов, бытовавших на пространстве от Москвы до Киева; б) данный сюжет вошел в анекдотический фольклор, и в последующих записях Бим и Бом в нем не фигурируют; в) маловероятно, что популярный клоунский дуэт, организованный И.С. Радунским, смог бы существовать до 1946 года и стать классикой советского циркового искусства, начав карьеру со столь откровенно «контрреволюционных» острот (подробнее о Биме и Боме см.: Радунский И.С. Записки старого клоуна. М., 1954.).
Удельный вес анекдотов о Ленине в общей массе анекдотов этого периода не очень велик. В силу упомянутой ранней стадии создания мифа Ленин воспринимается не как соратник Маркса в рамках триады МАРКС-ЭНГЕЛЬС-ЛЕНИН, а как его бесталанный ученик, его «барахло» или «дивиденд на Капитал»:
Будто Маркса только-только пустили в рай, а до этого он где-то блуждал в просторах. За ним уцепился и Ленин. На вратах стоп – не пускают.
– Да я его ученик!
Нет, нельзя, обожди. Тогда один из сторожей «из наших» додумался.
– Лезь, говорит, в мешок.
Ленин полез. Тогда тот подал мешок через ворота:
– Там прошел Маркс – так это его барахло. Передайте!
(Ефремов И. Щоденники. 1923-1929. Киïв. 1997. С. 62.)
Зато Владимир Ильич был частью другого анекдотического содружества и в анекдотическом пространстве часто выступал дуэтом с Троцким. Что характерно, эти два персонажа не противопоставлялись (разве что по этническому признаку: «Российскую республику назвали РСФСР, чтобы название одинаково читали Ленин (слева направо) и Троцкий (справа налево)» (Соколова Н. Краткий курс: материалы к энциклопедии советского анекдота. Двадцатые годы // Огонек. 1991. №1. С. 30.)), как будет в текстах позднего периода, а являлись двумя половинками определенного политического образования, ёмкая характеристика которому была дана в 1924 году одной украинской крестьянкой: «Раньше был один царь, теперь два: Ленин и Троцкий!» (Ефремов. С. 62.).
Приехал к Троцкому отец, ортодоксальный еврей – посмотреть как сынок живет. Тот повел его в Кремль:
– А это что такое?
– Кремль.
– А, Кремул («магазин» по-еврейски) – это хорошо.
Заходят во дворец, смотрят портреты.
– Ну, это ты – хорошо. А это кто? – и показывает на Ленина.
– Да, гой один…
– Как же сюда гой попал?
– Да патент на торговлю взят на его имя!
(Ефремов. С. 63.)
– Что-то Троцкий и Ленин потолстели.
– Да нет. Это они щеки надули.
– Зачем?
– Изо всех сил раздувают пожар мировой революции.
(Соколова. С.30.)
Именно сюжеты, в которых Ленин выступает совместно с Троцким, представляются нам наиболее ранними, бытовавшими еще до смерти Владимира Ильича (во всяком случае – до отчетливой опалы Троцкого). Отчасти это предположение подтверждается тем, что до 1925 года в источниках не содержится ни одного анекдотического текста, в котором живой Ленин не являлся бы спутником Троцкого, за исключением анекдотов, посвященных болезни Владимира Ильича:
Двое спорят о вере.
– Бога нет, – говорит один. – Сколько я его хулил, а до сих пор голова у меня цела, руки работают, ноги ходят. Если Бог есть – почему же он это стерпел и не покарал меня?
– Станет Бог на такую козявку обращать внимание! – отвечает другой. – А вот ваш главный уже и без руки и без ног и без головы лежит.(Ефремов. С. 63.)
– Какая болезнь у Ленина?
– Пара-Ильич.
(Современный советский анекдот // Воля России. 1925. №2. С. 56.)
а также текстов, героем которых мог быть и Ленин, и Троцкий – в зависимости от желания рассказчика:
Приставили к Ленину красноармейца. Новенького. Ленин ему и говорит: вот что, брат. Разбуди меня завтра ровно в 7 часов. – Слушаюсь-с... ваше... Пришло утро. Идет Красноармеец к двери. Без 1/4 7. Как его назовешь? Шепчет: Ваше сиятельство... господин Ленин... Нет, не сиятельство... Ваше благородие... Нет, тьфу ты. Какое благородие, когда он пролетарий. Товарищ? Нет, какой он мне товарищ! Ваше.. Батюшки! Семь часов! – Как угорелый летит красноармеец к двери, но все еще не знает, как же его назвать? Благим матом кричит: – Вставай, проклятьем заклейменный! Вставай!
(Кускова Е. Воспоминания. "Современные записки" N XII, Париж. 1922 г. С. 147. в записи 1925 года (Современный советский анекдот. С. 52.) героем этого анекдота является Троцкий).
Характерно, что в анекдотах этой поры Троцкий предстает равновеликим Владимиру Ильичу персонажем. Этот анекдотический дуэт будет разорван не смертью Ленина в 1924 году («Ленин прислал Троцкому вызов: оказавшись на том свете, вызываю сделать то же самое т. Троцкого». (Ефремов. С. 93.)), а позже – во времена, когда из соображений безопасности имя Троцкого как одного из большевистских вождей будет забыто большинством советских людей.
Анекдоты о Ленине после 1924 года – это анекдоты уже о мертвом человеке или о последовавших за его смертью событиях, в основном, о проводах Ильича в последний путь:
Кого из знаменитых актеров провожали в последний путь наибольшим освистанием?
– Ленина (по всему СССР звучали свистки и гудки).
(Ефремов. С. 114.)
Особой любовью со стороны рассказчиков анекдотов пользовался слух о том, что во время спешного возведения первого здания Мавзолея была повреждена канализационная труба и помещение, в котором находился саркофаг, заполнилось нечистотами. Существует легенда, что патриарх Тихон якобы сказал по этому поводу: «По мощам и елей». Помимо этой фразы, ставшей частью самостоятельного анекдота, существовало еще несколько текстов, часто рифмованных, обыгрывавших этот случай. На этом же сюжете строится один из анекдотов про Ленина и Троцкого, возникших уже после 1924 года.
Угас российский наш Мессия
И благодарная Россия
Под звуки пушек и мортир
Спустила труп его в сортир.
(Ефремов. С. 99.)
Николай почил – в Бозе,
А наш Ленин – в навозе.
(Ефремов. С. 99.)
Удивительная участь наших вождей революции. Один пребывает в сухом кале («Сухум-Кале» – турецкое название г. Сухуми в 1724-1810. Речь идет о Троцком, которого смерть Ленина застала на отдыхе в этом городе), другой – в мокром кале.
(Ефремов. С.114.)
Тезис о том, что анекдоты о Ленине двадцатых годов – это анекдоты уже о мертвом человеке, можно сформулировать категоричнее: смерть Владимира Ильича в анекдотическом пространстве является его основным достижением. В значительной части известных тестов она рассматривается как почин – как первая смерть в желательном ряду:
Коммунист спрашивает еврея:
– Скажите, Баржанский, а кого бы Вы хотели на место Ленина?
– Ой, я хотел бы, чтобы вы все были на месте Ленина.
(Воля России. С. 55.)
При сборе пожертвований на фонд имени Ленина стоит огромная очередь, состоящая главным образом из лавочников. Подходит гражданин и спрашивает у одного из них
– Скажите, Тит Титыч, почему вы так расщедрились на ленинский фонд?
– Почин дороже денег!
(Воля России. С. 55.)
Возле мавзолея Ленина появилось несколько фигур, ходят, оглядываются, измеряют. Часовой им:
– Что делаете?
– А разве не видите?
– Документы!
Документы в порядке. Ходят, меряют.
– А зачем это вам? – спрашивает часовой.
– Да, видите, гражданин, тут непорядок: один такую большую площадь занимает, а тут её на целый Совнарком хватит!
(Ефремов. С. 84.)
Вторым узловым событием на пути к увековечиванию памяти о Ленине, безусловно, можно считать переименование Петрограда в Ленинград. Борьба с мифологизацией нашла свое отражение в целой серии едких и остроумных текстов:
По поводу переименования Петербурга в Ленинград у нас острили, что будет выпущен декрет, по которому полное собрание сочинений Пушкина будет переименовано в полное собрание сочинений Ленина.
(Воля России. С. 56.)
Нет больше сифилиса! В признание революционных заслуг Ильича, сифилис переименовывается в «Первую Красную болезнь имени Ленина».
(Ефремов. С. 114.)
Ленин прислал с того свету телеграмму Рыкову "Прошу переименовать Ленинград обратно в Петербург или Петроград. А то столкнулся тут с Петром и его дубинкой – понимаете, чего мне стоила ваша придумка! Смилуйтесь, пожалуйста!"
(Ефремов. С. 92.)
Стоит отметить, что анекдоты двадцатых годов более богаты оценками (зачастую очень критическими) исторической роли Ленина, нежели анекдоты последующих лет. В материале только этого периода можно увидеть метафорическое пожелание повешения или обезглавливания Ленина, параллель между делом Ленина и воровством:
В Петербурге воры, дочиста ограбив ювелирный магазин, оставили записку:
«Ленин умер, но дело его живет».
(Воля России. С. 56.)
На каком-то митинге оратор риторично спрашивает:
– Ленин... Знаете ли вы – кто такой был Ленин? Вор...
Крики возмущения, угрозы арестовать.
– Ша! - продолжает оратор. – Ленин действительно был ВОР: вождь октябрьской революции.
(Ефремов. С. 84.)
От 30-50-х годов до нас дошли считанные сюжеты анекдотов о Ленине. Причины этого очевидны: «идеологическое одеяло» в этот период очень активно тянул на себя сменивший В.И. Ленина на посту главы советского государства И.В. Сталин. Сталинская политика идеологической централизации была непредставима без перехода к нему роли Вождя и персонифицированного символа социалистической системы, а его репрессивная политика значительно сузила не только круг адресатов и адресантов политических анекдотов, но и возможность письменной фиксации анекдотических текстов. Эти изменения серьезно повлияли и на иерархию персонажей в анекдотическом пространстве.
Именно к этому периоду относится последний известный анекдот, в котором Ленин и Троцкий представляют собой некоторое политическое единство, причем единство противопоставленное Сталину, оппозиционное и очевидно гонимое:
Троцкий, находясь в изгнании, в Турции, ловил рыбу. Мальчик, продававший газеты, решил над ним подшутить:
– Сенсация! Сталин умер!
Но Троцкий и бровью не повел:
– Молодой человек, – сказал он разносчику, – это не может быть правдой. Если бы Сталин умер, я уже был бы в Москве.
На следующий день мальчик снова решил попробовать. На этот раз он закричал:
– Сенсация! Ленин жив!
Но Троцкий опять не попался на эту уловку.
– Если бы Ленин был жив, он бы сейчас был бы здесь, рядом со мной.
(Lyons E. Red Laughter // Moscow Caroussel. N-Y.1935. P. 328.)
Вообще, для анекдота этого времени не характерно признание преемственности Сталинской власти и восприятие его политики как продолжение Ленинского курса:
Спрашивают армянина:
– Что такое Сталин?
– Маркса знаешь?
– Слыхал.
– Ленина Знаешь?
– Слыхал.
– Ни на то, ни на другое не похожий.
(Антисоветские анекдоты. Буэнос-Айрес, 194?. С.48.)
Отсутствие этой связи в головах анекдотчиков объясняется, судя по всему, как возникавшими ретроспектвно представлениями об объективных политических противоречиях, так и обостренным вниманием к личности нового вождя и постоянным попыткам представить его деятельность как кульминационный момент развития человечества. Легенда, создаваемая о Сталине, не подразумевала наличия равновеликих ему предшественников – и, несмотря на то, что богом-демиургом советского космоса оставался Владимир Ильич, главой «действующего» пантеона являлся Сталин.
Сталина спросили, кого он считает наиболее гениальным и великим в истории человечества.
Он ответил:
– Передо мной был Великий Петр, а гениальным Ленин.
(Антисоветские анекдоты. С 52.)
На период правления Сталина Ленин в художественном пространстве советского анекдота не просто задвинут на задний план - его присутствие прослеживается скорее в форме косвенных символов – собрания сочинений или памятников. По сути, он сам превращается в атрибут, что отразилось, например, в таком анекдоте первых послесталинских лет:
В мавзолей вошел иностранец и с ним грузин. Иностранец спрашивает, указывая на Сталина:
– Кто этот, усатый? Грузин отвечает:
– Это наш великий учитель, гений всех времен и народов товарищ Сталин.
– А этот, маленький, рядом? – указывает иностранец на Ленина.
– Это его орден Ленина, – отвечает грузин.
(Советский Союз в зеркале политического анекдота / Сост. Д. Штурман, С. Тиктин. Иерусалим: Экспресс, 1985. С. 219.)
Как и в анекдотах двадцатых годов, Ленин воспринимается как персонаж мёртвый, неразрывно связанный с миром загробным. Опять же, смерть Владимира Ильича определяется как прецедент с неоднократной возможностью повторения: в то время как Сталин прокладывал дорогу в коммунизм, Ленин пошел по альтернативной дороге – на тот свет, и каждый, кто не может или не хочет идти за Сталиным, имеет реальные шансы отправиться за Лениным:
Приснился Сталину Ленин.
– Как дела?
– Ничего, хоть и трудно, но за мной идут.
– Ты им хлеба прибавь, а то все за мной пойдут.
(Штурман, Титкин. С. 211.)
После ХХ съезда высшее советское руководство стремилось продемонстрировать свою преемственность не со скомпрометированным Сталиным, а напрямую – с Владимиром Ильичем Лениным. Относительная демократизация, смягчение репрессивной политики и декларировавшееся возвращение к «ленинским нормам», противопоставлявшимся культу личности, дало мощный стимул возвращению Ленина в анекдот.
Образ Ленина приобретает в этот период ряд новых черт, и анекдотический подход к нему как к первому крупному представителю Советского Союза на том свете сменяется целым рядом новых сюжетов, которые объединяет насыщенность клишированными формулами, почерпнутыми из официальной легенды. Именно в шестидесятые годы в образе Ленина плотно закрепляются такие черты, как любовь к детям, манера хитро щурить глаза, плохо выговаривать некоторые буквы, забираться на броневик и т.д.
Как в общественном сознании, так и в анекдотическом пространстве из последователя Маркса и Энгельса Ленин превращается в равноценного участника этой политической Троицы, первого настоящего коммуниста – объекта для подражания. Ленин проявляет в себе ряд сказочных функций и надчеловеческих способностей:
– Василь Иваныч, а ты бутылку водки выпить можешь?
– Могу, Петька …
– А две?
– Тоже могу
– А ведро?
– Нее, Петька, это только Ильич могёт!
(Советский анекдот: антология. М, 1991. С. 37.)
Поступки, обычные для любого нормального человека, ставятся ему в заслугу. Самый классический пример подобного подхода – слезное умиление Крупской от того, что Ленин в свое время не тронул проходившего мимо мальчика (этот анекдот известен в разных вариантах):
Из воспоминаний Надежды Константиновны Крупской (для детей).
– Дорогие дети! Всем известна великая доброта Ленина. Вот я вам расскажу такой случай. Однажды Владимир Ильич решил побриться, а рядом маленький мальчик стоял. Ленин бритвочку точит, а сам на мальчика поглядывает. Вот Ленин побрился, кисточку вымыл и опять бритвочку точит, на мальчика поглядывает. Потом бритвочку вытер и... положил ее в футлярчик. А ведь мог бы и полоснуть!
(Штурман, Тиктин. С. 207.)
Анекдоты этого периода, вторя идеологической линии, представляют Ленина как эталонного персонажа, неиссякаемый источник благодати. Осененность именем Ильича – индикатор верного пути: не случайно в одном из текстов Брежнев предпочитает отдающему «культом личности Сталина» величанию «Вождем, Гением всех времен и народов и Отцом родным» скромное и внешне демократическое обращение «Ильич» – тем самым, он претендует на высшую ступень в иерархической лестнице советских авторитетов.
Особой темой для анекдотов рубежа 60-70-х годов являлись собственно мероприятия, связанные с празднованием юбилея – явление, охарактеризованное безымянными анекдотчиками термином ОСТОЮБИЛЕИЛО. Агитационная всеохватность, частенько доходившая до крайней формы пропагандистского психоза, приводит в анекдотическом пространстве к ряду комических подмен:
Зайчик перебежал дорогу перед автобусом с детьми. Воспитательница спрашивает:
– Кто это, дети? (Дети молчат.)
– Ну, о ком мы столько песенок пели? Дети (хором): "Это дедушка Ленин!"
(Штурман, Тиктин. С. 200.)
В медицинском институте студенту на экзамене задают вопрос:
– Что вы можете сказать об этих трех скелетах?
Молчание.
– Чему вас учили эти пять лет?
– Неужели это Маркс, Энгельс и Ленин?
При этом подчёркивается не только всеохватность агитации, ее бездумное распространение всюду, куда возможно и невозможно. Этот сюжет нашел свое отражение во множестве небольших анекдотов, посвященных ассортименту промышленного производства в юбилейный год:
– Почему перед ленинским юбилеем уволили стольких директоров предприятий?
– Перестарались. Скульптурная фабрика спроектировала фонтан "Ленинская струя"; мыловаренный завод выпустил мыло «По заветным ленинским местам»; парфюмерная фабрика – духи "Запах Ильича" и пудру "Ленинский прах"; фабрика детских игрушек — мавзолей с кнопочкой: нажмешь – вылетает гробик со Сталиным; часовой завод — часы-броневичок с Лениным-кукушкой: каждый час влезает Ленин на броневичок, простирает руку и говорит: “Това-гищи, пголетагская геволюция, о котогой так долго мечтали большевики... ку-ку!”; трикотажная фабрика – бюстгальтеры "Горки Ленинские"; спиртоводочный завод – новую водку "Ленин в разливе"; кроватный завод – трехспальную кровать "Ленин всегда с нами"; мясокомбинат – колбасу, красную внутри с белым "СТО" из сала в разрезе; птицекомбинат – "Яйца Ильича" (куриные яички с портретом Ленина); в парке открыли стрелковый тир имени Фанни Каплан.
(Штурман, Тиктин. С. 199.)
Официальная идеология стремилась представить Ленина как идеального революционера и безупречно нравственного человека. Попытки низвести образ Ленина до уровня «добродетельного филистера-семьянина» вызывали отторжение в кругу самых близких Владимиру Ильичу людей. «Не такой он был. Он был человеком, которому ничто человеческое не чуждо. Любил он жизнь во всей многогранности, жадно впитывал ее в себя»,– писала Н.К. Крупская. Манера Ильича «жадно впитывать в себя жизнь», пропущенная через призму анекдотического сознания, стала составляющей частью множества анекдотов.
Ритуализированное бытие не выдерживает соседства с матерным сквернословием, поэтому в части анекдотов Владимир Ильич является объектом или субъектом матерной агрессии – причем чем меньше мотивов для возникновения перебранки, тем сильнее комический эффект.
Весьма воздержанному по официальной версии Ильичу приписывают пристрастие к половым извращениям, в том числе – к неразрывно ассоциировавшемуся с воровской средой пристрастию к онанизму:
Когда Ленин сидел в тюрьме, из хлеба он сделал чернильницу, из молока – чернила, а из соседа по камере – Надежду Крупскую.
– Скажите, Яков Михайлович, пгавду говогят, будто Феликс Эдмундович в остгоге онанизмом занимался?
– Что вы, Владимир Ильич, он там "Капитал" изучал!
– И напгасно, батенька мой, напгасно! Агхизанятнейшая штучка, доложу я вам. И заметьте: совегшенно не отвлекает от геволюционнои габоты! Только, гади Бога, не говогите Надежде Константиновне – кгистальной души человек!
(Штурман, Тиктин. С. 204.)
Под удар в связи с осмеянием легенды о ленинской безупречности попадают и близкие ему люди – Надежда Крупская и Дзержинский. Создатели анекдотов постоянно приплетают в качестве третьих героев адюльтера то перманентно гонимого советской идеологией Троцкого, то Инессу Арманд:
Мемориальная доска:
"В этом доме Владимир Ильич скрывался с Инессой Федоровной Арманд от преследований со стороны Надежды Константиновны Крупской".
(Штурман, Тиктин. С.203.)
– Надя, откгой, пожалуйста... Надя, это я, Володя, почему ты не открываешь... Надюша, это я, Вовка-могковка!.. Феликс Эдмундович, она там с Тгоцким, ломайте!
(Штурман, Тиктин. С. 203.)
Поведение анекдотического Ленина удивительно мелочно – в противовес поведению Ленина легендарного, которому «чужда была всякая мелочность, мелкая зависть, злоба, мстительность, тщеславие, очень присущее мелкособственническим индивидуалистам». Анекдотический Ильич не добрый и не злой – он, в зависимости от сюжета, добренький или злобненький:
Приходит к Ленину крестьянский ходок.
– Здгавствуйте, товагиш ходок, садитесь! Вы, конечно бедняк?
– Да вот, Владимир Ильич, вроде бы и нет. Лошадь есть у меня, есть.
– Ага! Стало быть, товагищ вы – сегеднячок?
– Да как сказать, Владимир Ильич... пока сыт и дети сыты, обуты, так что да... Две лошади у меня, вот как.
– Так, так! Вы, стало быть, товагищ, кулак?
– Да и то сказать, Владимир Ильич, щи каждый день, да, дети вот одеты, так что и мужики иной раз и скажут: да ты, говорят, Афанасий, кулак!
– Ага! Стало быть, кулачок! Гм. Так, так, так. Однако кулачок! Две лошади, так, так, дети обуты, так, так. Гм. Феликс Эдмундович! Гастгеляйте, пожалуйста, товагища.
– Владимир Ильич, уже обед. После обеда расстреляем.
– Нет, сейчас. Непгеменно до обеда. А обед отдайте голодным детям!
(Штурман, Тиктин. С. 86.)
Очень интересна судьба анекдотического Троцкого – из ближайшего сподвижника Ленина и его постоянного спутника, как это было в текстах 20-х годов, Лев Давыдович превращается в его основного оппонента, комическое олицетворение мирового зла, политической и нравственной беспринципности. Компаньоном Ленина становится Дзержинский, которого даже сложно назвать героем анекдота – он практически не обладает собственной волей и в анекдотическом пространстве существует исключительно как неотторжимый придаток Ленина, его правая рука. Как и положено персонажу абсолютно зависимому, Дзержинский практически всегда безмолвно выполняет все приказы Ленина – чаще всего представляющие из себя требование «расстрелять» или «разобраться» – совершенно не смущаясь количеством жертв:
– Феликс Эдмундович, а вы могли бы для дела революции расстрелять 100 человек?
– Мог бы, Владимир Ильич!
– А 1000?
– Конечно, Владимир Ильич!
– Ну, а 100000?
– Нет проблем, Владимир Ильич!
– Э-э, нет, батенька! Вот тут-то мы вас и поправим...
Троцкий же, память о котором на протяжении многих лет старательно затиралась, превращается, как говорилось выше, в своеобразный жупел. Точно так же, как он в свое время почти исчез из советских книг и периодических изданий (кроме посвященных его разоблачению), он почти исчезает и как герой анекдота. Однако практически полное отсутствие сведений о нем, могущих стать предметом анекдотического осмеяния, все же не смогло окончательно вытеснить его из анекдотов. Атмосфера тайны вокруг личности Троцкого и невнятно объясняемое категорическое неприятие всего, что с ним связанно стало причиной превращения Троцкого в некий анекдотический фантом. Он перестает являться действующим лицом, но всегда находится недалеко от места действия. Его роль – однозначно отрицательная, однако вред, наносимый им – мелок и комичен. Апогей его беспринципности в анекдотическом пространстве – интимная связь с Крупской.
Троцкий как герой анекдотов эфемерен – и единственной из анекдота в анекдот повторяющейся его характеристикой является величание «политической проституткой». Этот эпитет, прижившийся не только в анекдотическом пространстве, но ставший одной из устойчивых исторических легенд, был столь популярен, судя по всему, в силу своей изначальной комичности и возможности поиграть с прямым значением слова «проститутка»:
– Все работаете, Владимир Ильич. Отдохнули бы, поехали бы за город. С девочками.
– Вот именно, батенька мой, с де-воч-ка-ми! А не с этой политической пгоституткой Тгоцким!
(Штурман, Тиктин. С. 204.)
Иначе сложно объяснить тот факт, что Троцкий, названный Лениным «иудушкой», в какой-то момент сумел заменить это прозвище другим, данным кинематографическим Владимиром Ильичем («Ленин в Октябре») его ближайшим соратникам Г.Е. Зиновьеву и Л.Б. Каменеву.
Судьба Ленина в советской мифологии уникальна. Из гениального героя-мученника, каким его стремились представить советские идеологи середины двадцатых годов, Ильич к шестидесятым годам превратился в лучащегося смехом добродушного, хотя и строгого, пожилого джентльмена. В соответствии с изменением канона изображения первого советского лидера, менялась и анекдотическая традиция. Постепенно из неё был вытеснен реальный Ленин и анекдоты стали появляться во взаимодействии с Лениным мифическим, рожденным десятилетиями усилий идеологических сказочников.
В официальной идеологии Ленин, в отличие от ряда своих последователей, никогда не лишался звания очевидно положительного персонажа. Отношение к нему менялось лишь от гипертрофированно восторженного, характерного для большей части времени существования Советского Союза, к умеренно почтительному, присущему десятилетиям сталинского правления. Почитатели Ленина могли бы позавидовать этой стабильности – никогда деятельность первого лидера не подвергалась такому пересмотру, как деятельность Сталина или Хрущева.
Культ Ленина послужил исходной моделью для целого ряда подражаний, однако существует значительная разница между ним и последующими имитациями. Целью последующих культов было упрочить положение актуального лидера партии, поднять авторитет живого вождя. Несмотря на «плановость» развития Советского государства, элемент жизненной непредсказуемости никто из его лидеров отменить так и не смог – только память о Ленине могла быть гарантированно избавлена от пересмотра оценки, поскольку это поставило бы под вопрос смысл существования всей системы.
Постоянство положительной оценки, не препятствующее внутренней эволюции образа, не только стало причиной многолетнего внимания анекдотчиков к личности Ленина, но, во второй половине существования Советского государства, превратилось в один из направляющих факторов формирования его анекдотического образа. Дело в том, что любой политический лидер СССР в анекдотическом пространстве обладает не только клишированными чертами внешности или речи (картавость, кепка, лысина, усы, трубка, невнятная речь, брови и пр.), но и устоявшимся в народной памяти амплуа героя положительного или отрицательного. И его анекдотическая роль может быть понята только в сравнении с его предшественниками и последователями. Даже в сверхкритическом анекдотическом сознании на фоне паноптикума сменщиков ленинский курс начинает восприниматься как менее вредоносный или даже как вполне приемлемый. И чем позднее анекдот (и, тем самым, чем больше в нем примеров для сравнения) – тем крепче представление о Ленине как о первом и последнем хорошем правителе Советской России. А это, в свою очередь, пусть в иронической форме, но отражает стереотип восприятия массовым сознанием Ленина как мудрого правителя и положительного героя отечественной истории.
Поезд, отправленный в коммунизм, стал. Путь кончился.
Ленин:
– Всем выйти на субботник, строить насыпь. Рельсы закажем у капиталистов. Не мы, так наши дети будут жить при коммунизме!
Сталин:
– Поездную бригаду и персонал станции расстрелять. Прочих укладывать вместо шпал по пятилетним планам.
Хрущев:
– Всех реабилитировать. Снять рельсы позади поезда и укладывать их впереди него – Через двадцать лет будем на месте.
Брежнев:
– Задернуть занавески на окнах и раскачивать вагоны. Каждый нормальный советский человек поймет, что едем.
Андропов – попытался выглянуть в окно и умер. Черненко – умер, не попытавшись выглянуть. Горбачев – вышел на платформу, оглянулся:
– Пути вперед нет, товарищи, и назад тоже нет. И потому нам необходима ускоренная переформировка нашего поезда!
(Штурман, Тиктин. С. 32.)
Какие правители царили в России после октября 1917 года?
– Владимир Мудрый, Иосиф Грозный, Георгий Блаженный, Николай Миротворец, Никита Кукурузник (Первопочатник), Леонид Летописец и Юрий Долгорукий.
(Штурман, Тиктин. С. 191.)
Анекдоты 1960-80-х годов строятся на противостоянии с создаваемым о Ленине мифом и как протест против чрезмерного внимания к его личности. Миф об Ильиче представляет его безупречно нравственным человеком, делящимся хлебом с красноармейцем, отсылающим излишки продуктов в детский дом, восстанавливающим справедливость в отношении конкретного несправедливо арестованного человека. Противостоящие этой легенде анекдоты бьют по «искусственному» Ленину, оставляя вне поля своего зрения Ленина-политика, отношение к которому при этом остается скорее положительным. Иначе говоря, позитивное восприятие Ленина прививалось даже анекдотами, несмотря на повсеместное отвращение к методам навязывания этого отношения.
Так, на фоне десятилетий советской истории то, что сначала в «анекдотическом» сознании представало как «барахло» Карла Маркса и не более чем, хороший пример своевременной смерти, превратилось в не лишенный беззлобного комизма образ мудрого руководителя.
Александра Архипова, Михаил Мельниченко От «Кобочки» до Путина