Такой текст мы должны были написать в прошлую субботу, когда был арестован Михаил Ходорковский. Не написали – был шок от позора и цинизма происходящего.
Шок возникает просто по-человечески, а не потому что учился грамоте. Однако вначале пришлось заняться аналитикой. С обозревательской колокольни указали: «посмотрите каковы: / делибаш уже на пике, / а казак без головы». То есть описали ситуацию читателю и так, и эдак. «Jainen», – как любит по-немецки выражаться президент, «и да, и нет». Но теперь хотелось бы внести ясность.
Вор должен сидеть в тюрьме. Это уже пословица, одно из самых нутряных моральных оснований в России. Но не вор – не должен. По-человечески это даже более ясно. И дело даже не в «эре милосердия». Просто странно было бы жить с самоопределением вечного следователя.
Михаил Ходорковский был лично знаком сотням тысяч людей. То есть почему был – есть, если исключить какое-то количество персонажей, которые начали оперативно отрекаться и лебезить, как некоторые ребята из «Единой России». Михаил Ходорковский знаком, наверное, процентам 70 от того класса людей, что можно назвать российской элитой, включая московских и провинциальных журналистов и писателей, различного рода гуманитариев, экономических и политических экспертов, политиков.
А когда с человеком лично известным случается несчастье – приходишь в шок. Это нормальная реакция. Другая реакция – не нормальная. Михаил Ходороковский не просто многим лично знаком, но является одним из самых узнаваемых людей в стране. А это уже общественное, а не какое-то другое потрясение.
Главное - он не вор. И арест его выглядит исключительно несчастьем, это настолько же оторвано от любой логики размышления, как несчастный случай. Конечно, у всего этого логика есть: и серая, и черная, и цветная. Такие-то он нарушил правила, не сделал того-то. Но это все должно быть точно после того, как пройдет шок от переживаемой несправедливости и чувства позора от неизбежной (какой-никакой, но гражданской) причастности – делают все это твои сограждане прикрываясь именем твоего государства.
Арест является потрясением. Большим даже, чем случаи, когда знакомого сажают в обезьянник и выбивают взятку за мелкое нарушение, которого он к тому же не совершал. Ну что в таких ситуациях обычно делают? Едут вызволять каким-то образом, стобаксовой бумажкой, угрозой, крутым удостоверением и т.п. А что делать тут?
Мы уже как-то попритерлись. Рутинный бытовой и гражданский позор (с милицией, ЖЭКом и проверяльщиками всех сортов) преодолевается мелкой коррупцией, мелкая коррупция – средней. Но когда сажают самого богатого человека в стране, этим хотят сказать, что и известное нам неудовлетворительное положение дел – еще не дно. Что война с обществом будет продолжаться, но средств защиты уже не останется.
Владимир Путин высказался как раз по этому поводу. «Сделок с правосудием не будет». С одной стороны, это безупречно ясная позиция, – как у пресс-секретаря генпрокуратуры. С другой – безнадежно презрительная, потому что предполагается, что кто-то в стране может назвать это правосудием.
По-человечески понятен тон заявлений Анатолия Чубайса в эти выходные. Дело даже не только в словах про недоверие бизнеса к правоохранительной системе и общественный раскол. Тональность и интонация понятны. В такой ситуации для политика и слово – уже поступок. «Яблоко» зовет на митинг в защиту демократии. Непонятно, правильное ли описание ситуации – «защита демократии». Есть в таком наименовании мероприятия 7 ноября какая-то неправда. Но в любом случае митинг – это уже действие.
Есть совершенно определенное и безупречное действие – неприятие. Не считать, что ситуация переменилась, что надо приспосабливаться к новой реальности. Нет новой ситуации. Нельзя признавать ее реальность в смысле оправданности и легитимности. Нельзя оправдывать позор, циничное демонстративное насилие, и думать, что теперь делать дальше. Нет никакого такого «дальше».
Что-то можно делать со свершившимся фактом. Но нельзя признавать статус легитимного факта за тем, что делает прокуратура и ее заказчики. Нельзя признавать того, что заказать можно любого, и что исполнителям общество за это еще и платит зарплату.
Нельзя вести переговоры об общественной капитуляции и признавать новый порядок. Нельзя признавать новых границ общественного мнения и гражданского достоинства.
