Праздник Победы – не выдуманный праздник, он популярен, в буквальном смысле «народен». Это не то что какая-нибудь Парижская коммуна, которую в 20-е годы отмечали нерабочим днем. Но за этим малым исключением праздники имеют собственную логику, не зависящую от идеологических предписаний. Человеку свойственно праздновать. «Люди ото всего гуляют», – говорит трактирный сиделец Митя в пьесе Бабеля «Закат». В сущности, человеку безразлично, что он гуляет, – Парижскую коммуну или Пасху. Как иначе объяснить нынешнее сосуществование праздников: Октябрьская революция или Казанская Божья Матерь?
Но у праздника Победы есть и останется свой характер. Его трудно формализовать, свести к официальному мероприятию. Люди в орденах стали приходить на Театральную площадь в Москве не по призыву начальства. И что ни говори о реальных войнах, но гулянки афганских десантников – не то же самое, что происходит 9 Мая. Война войне рознь. Война с Гитлером была праведной, победа – истинной. Россия доказала свою способность выжить вопреки любому из навязанных ей режимов.
Сегодня трудно сказать, да и не надо задумываться, как относятся к празднику, скажем, в Казахстане. Что касается галичанских эсэсовцев, то вряд ли они торжествуют в этот день: нынешними своими триумфами они обязаны не Гитлеру, а той же России. Вот тут и встает главный вопрос – о победе 9 Мая в контексте российской истории.
Если есть в этой истории нечто соизмеримое ее великому – не побоимся сказать, имперскому – прошлому, то это именно отказ от империи. Никаких «геополитических» резонов не было в Беловежских соглашениях. И опять же – трудно приписать происшедшее капризу пьяного лидера. Ельцин безумен, но тем безумием, в котором есть метод. Точно так же безумен был его «враг» Горбачев, согласившийся на объединение Германии без всяких условий; его конфидентка Маргарет Тэтчер схватилась за голову, услышав об этом. Есть понятие «потлач» – из быта североамериканских индейцев: праздник раздачи накопленного. Есть и христианская вариация – Святой Франциск Ассизский, выкидывавший из окна достояние богатого отца.
Именно о таких сюжетах хочется думать в День Победы. Величие России не в господстве, не в мужестве – а в смирении, в женственной отдаче на милость судьбы. Много раз многие русские умы говорили о том, что эта женственная пассивность – беда России. России не хватает «светоносного мужеского начала» – такое было резюме. Потом выяснилось, что этого мужеского начала – в виде хотя бы сталинских сапог работы Налбандяна – более чем достаточно. Да и куда девать, скажем, Суворова и его сильно женственную покровительницу Екатерину Великую – великую уж не менее, чем Маргарет Тэтчер? Розанов писал, что российский XVIII век по напряжению воли, по манифестации силы, по демонстрации мужественности не уступает никаким европейским рыцарственностям. Но вот ведь российский парадокс: Россия не только завоевала черноморские берега – но и отказалась от них! И это останется в истории – не менее чем Севастопольская оборона или нынешние споры о статусе Черноморского флота.
Политика может повернуться так или этак: вся история человечества рассказывает именно об этом. Стоит, например, вспомнить, как в результате Крымской войны Россия отказалась от флота на Черном море. Продолжалось это воздержание с 1856 до 1871 года – как раз до поражения Франции в войне с Пруссией. Кто знает, какая еще возникнет Пруссия? Кто скажет, какого цвета развернутся будущие знамена? Ясно только одно: Россия – не та страна, которая обречена только на победы или поражения. Это страна, судьба которой выходит за рамки истории. История которой написана на небесах. Небесах Франциска Ассизского и Нила Сорского.
А в Саровской Пустыни, как известно, разместился центр советской ракетной технологии. Вот и гадайте о том, что угодно небу.
