7 апреля (н. ст.) 1728 года указом императора Петра II бывший генералиссимус, бывший член Верховного тайного совета, бывший президент Военной коллегии, бывший адмирал и бывший нареченный тесть императора, Александр Данилович Меншиков "за многие и важнейшие к нам и государству нашему и народу показанные преступления смертной казни достоин был, однако же, по нашему милосердию, вместо смертной казни сослан в ссылку."
Так решилась окончательно судьба этого удивительного человека – он был сослан в далекий сибирский Березов, где скончался 23 ноября 1729 года, успев собственными руками "срубить" церковь Рождества Богородицы, потеряв жену и не дожив месяца до смерти своей старшей дочери – той самой восемнадцатилетней Марии Александровны, которую он едва не сделал русской императрицей.
По-российски черная ирония судеб этих людей состояла на этот раз в том, что к моменту смерти несостоявшейся царской супруги, указ о возвращении детей Меншикова из ссылки был уже десять дней как подписан Петром II. А еще через месяц скончался и сам император – и смена верховной власти в стране вовсе прекратила репрессии против опального семейства. Им даже вернули часть конфискованного у "Полудержавного властелина" имущества – процента два, кажется, но и это было весьма немало. В России, как известно, надо жить долго!
Впрочем, апрельский указ был отнюдь не началом падения нашего героя – но лишь предварял последний акт этой пьесы. Далее последовали лишь уточнения и разъяснения – определилось само место ссылки, а указом от 15 апреля определились нормы содержания пятерых ссыльных: Меншикова с супругой и трех их детей. Им было позволено взять с собой десять человек прислуги. На содержание всех пятнадцати выделялось шесть рублей в день, что было для России, конечно, немалой суммой – даже в условиях сибирской дороговизны.(За пять рублей в Петербурге можно было купить пусть очень плохонький, но – дом.) Однако, понятно, данное содержание не шло ни в какое сравнение с прежним обеспечением сосланных персон – так, одни только бюджетные субсидии на содержание двора "императорской невесты" составляли в 1727 году более 30000 рублей.
Взглянем теперь на общую хронологию падения этого сильного человека, механику и логику его уничтожения властью, традиционную для нашего отечества от времен незапамятных до времен нынешних – заставившую вспомнить о себе и в 2003 году, и в последующие.
В момент вступления двенадцатилетнего Петра II на престол, отправив в жестокую ссылку П. А. Толстого с сыном, а также А. Дивиера, женатого, кстати, вопреки воли Александра на его родной сестре, Меншиков смог вновь оказаться на самой вершине неформальной власти в стране: никто, казалось, не в силах был теперь помешать ему выдать свою дочь за внука Петра Великого. Бывалый Александр Данилович, однако, понимал вполне всю эфемерность подобного фавора и прилагал нешуточные усилия для его поддержания. Говоря же конкретно – не отпускал нового императора от своих глаз, постоянно сопровождал его, невзирая на собственные предпочтения и превозмогая частые хвори.
Все шло как надо – уже 5 июня 1727 года, лишь три недели спустя по восшествию на престол, Петр II приехал к Меншикову просить руки его дочери, – однако 30 июня Светлейший князь вдруг почувствовал сильнейшее недомогание, усиливавшееся час от часу. Сильным здоровьем Меншиков не отличался уже давно, но такого мощного приступа, как в июле 1727 года ему никогда прежде испытывать не доводилось. Всерьез опасались за жизнь этого новоиспеченного генералиссимуса – и родные, и посторонние, и даже он сам.
Но – обошлось, как будто. С 9 августа Светлейший вновь был на ногах и способен сопровождать своего будущего зятя.
Однако – что-то изменилось за прошедший месяц. Оставленный без постоянного контроля мальчик-император был перепрограммирован политическими противниками Светлейшего в антименшиковском духе. Душой операции были князья Долгорукие, имевшие собственные матримониальные планы относительно Петра Алексеевича, и барон Остерман – этот гений политической интриги, которого сам Меншиков до последнего момента числил своим вернейшим союзником.
Здесь надо отметить, что, вопреки утвердившемуся у многих представлению, Меншиков, даже находясь в зените своего могущества, имел сильных врагов, заставлявших с ними считаться. Да и сроки могущества его все же не стоит переоценивать. Так, до 1693 года никакого Меншикова не было вообще – имя это нигде не упоминается. Потом была служба в потешных полках, участие в Азовском походе – но тоже ничего особенно примечательного. Собственно, фавор его у Петра Первого начался где-то в период Великого посольства, т.е. в 1697-1698 годы, и, все равно первоначально не шел ни в какое сравнение с позициями таких людей как Лефорт или даже Виниус. Отправившись в поездку лишь одним из многих, Александр находился там все время в непосредственной близости от царя. Известно, что именно подписи Меншикова стоят в бумагах об отпуске Петру карманных денег из кассы посольства. Надо понимать, что именно тогда он царю и приглянулся.
Видимо, Александр вполне соответствовал петровским представлениям о верном, небрезгливом, способном и комфортном в общении слуге – будучи почти ровесником царя, он в полной мере разделял его ценности, взгляды и устремления. Здесь стоит отметить несостоятельность еще двух широко распространенных мифов о Меншикове. Согласно первому, базирующемуся на воспоминаниях Б. Куракина, крайнего недоброжелателя Светлейшего, последний будто бы происходил из московских мещан и в начале своего пути торговал пирожками. Ничего такого в действительности места не имело. При всей незначительности своего рода, Меншиков был дворянином – одним из множества молодых людей, призванных для обслуживания подмосковных царских резиденций и толпившихся там с невнятными задачами и целями вплоть до зачисления их Петром в знаменитые "потешные" полки – Семеновский и Преображенский.
Другой же миф о Меншикове составляет утверждение, что Александр Данилович был неграмотен, т.е. не умел читать и писать. Несмотря на действительное отсутствие в наших руках собственноручно написанных им текстов, этот миф сравнительно недавно был вполне убедительно опровергнут. Так, нашлись надежные свидетельства участия Меншикова в торжественной процедуре массового награждения, когда он лично зачитывал по длинному списку фамилии награждаемых офицеров. Очевидно, что ни поручить чтение списка кому-либо, ни запомнить в должном порядке последовательно сотни фамилий, Меншиков не мог. Что же до навыков владения пером – то имеется по крайней мере два письма, текст которых, в свою очередь, содержит ссылку на собственноручное писание светлейшего: в одном он сам сообщает царю о своем предыдущем, собственноручнописанном послании, в другом же, полученном Светлейшим из дома, также упоминается писанное им послание – именно в контексте сентиментальных ощущений от созерцания почерка родного человека.
Если же, даже несмотря на подобное, все-таки допустить неграмотность Александра Даниловича, то прямым логическим следствием такового предположения станет признание за последним и вовсе непревзойденных человечеством интеллектуальных способностей. В самом деле, успешно заниматься в течение трех десятилетий тем, чем он занимался (кризисным менеджментом самого широкого профиля, говоря по-нашему), понимая, что всякий вокруг рад бы его подставить и зная, каковы ставки в этой игре… И при этом – полностью доверяться в работе с документами своим канцеляристам! В общем, неграмотность Даниловича вероятна примерно как падение Луны на Землю – что бы ни утверждали по этому поводу некоторые светила исторической мысли.
Уже к концу Великого посольства позиции Меншикова в петровском окружении стали вполне уникальными – вес его неуклонно возрастал и вскоре достиг максимума. Однако простоял в зените не так долго как кажется – уже к 1715 году прежний фавор Александром Даниловичем был в значительной мере утрачен, а с 1714 года и до самой смерти Петра Меншиков постоянно находился под следствием благодаря обвиненениям в корыстных преступлениях. Обвинители – те же Долгорукие, Голицыны, гетман Скоропадский и другие – всерьез заставляли Светлейшего трепетать, а Петр Великий не то чтобы спешил выгораживать своего прежнего любимца.
Здесь надо сказать следующее. По-видимому, далеко не все высшие сановники петровской России имели обыкновение залезать в казенный карман. У какого-нибудь Шереметева были иные способы обеспечивать возрастание собственного богатства: этот получатель самой высокой в стране государственной зарплаты (ок. 6000 руб./год) просто выпрашивал у царя пожалования. И все-таки – воровали тогда очень много. Гораздо больше, чем прежде. Что и понятно: бюджет государства, то есть количество перераспределяемых чиновниками средств, возрос в сопоставимых ценах раза в три, причем возрос и удельный вес плохо контролируемых по своей природе затрат: военных, морских, дипломатических и т.д. Очевидно, что Меншиков, распоряжавшийся по долгу службы огромными средствами, себя не обижал: в разное время ему даже случалось признавать иные из собственных злоупотреблений и принимать налагаемые царем значительные взыскания. Общие же объемы претензий к нему достигали астрономических сумм, превышающих миллион рублей – т.е. более 10% государственного бюджета. И это не считая оспаривания получения Меншиковым неденежных активов.
Скажем, однако, здесь пару слов в его оправдание. Александр Данилович как-никак был придворным сановником, специфика же данной социальной страты тогда состояла и в призрачности границы между личными средствами принадлежащего к ней лица и средствами государства. Так, вроде бы частный дворец Меншикова на Васильевском острове выполнял функции государственной резиденции – в нем устраивались приемы, жили члены царской фамилии, а Петр порой вполне безапелляционно указывал хозяину дворца, что и как тому надлежит изменить в отделке и убранстве. (Та же ситуация, кстати, ранее складывалась с московским дворцом, пожалованным в 1698 году Францу Лефорту). Более того. Выплаты бюджетных денег происходили тогда крайне неаккуратно, не полностью и с непредсказуемым запаздыванием. А дело должно было делаться здесь и сейчас – энергичный царь не терпел проволочек. В результате приходилось кредитовать государство из собственного кошелька, причем, нередко – без непосредственной перспективы возврата кредита. Так, любимый Меншиковым и опекаемый им Ингерманландский полк единственный среди пехотных полков русской армии имел для рядовых два вида головных уборов: и картуз, и треуголку. По уставу же полагалось что-то одно и маловероятно, что казна оплачивала данное (кстати, очень удобное для солдат) излишество.
Как следствие подобных обстоятельств – взаиморасчеты Меншикова с казной превращались в столь запутанную материю, что разобраться в ней комиссии не могли годами. И все-таки – Меншиков был исключительно богатым человеком. Только высоколиквидных активов (денег, драгоценностей) у него было конфисковано перед ссылкой где-то на 400 000 рублей. Стоимость же главных его богатств – земельных активов, населенных людьми и равных по площади какой-нибудь Голландии – вообще едва ли поддается оценке.
Скажем здесь для сравнения, что оценка имущества умершего в 1762 году Петра Ивановича Шувалова – первого лица, фактического премьер-министра во все царствование Елизаветы Петровны – была сугубо отрицательной: долги превышали активы на сотни тысяч рублей. И это более чем типично для высокопоставленного придворного XVIII века.
Но вернемся в конец лета 1727 года. Выздоровевший Меншиков конечно же почувствовал перемену к себе – видимо, он попробовал предпринять что-то, но ничего не вышло. Да и как могло выйти, если главный его супостат – Андрей Остерман по-прежнему почитался Меншиковым за ближайшего советника и друга? 6 сентября Меншиков последний раз видел императора. Оба находились в Петергофе, 16 числа оба вернулись в Петербург, причем Петр, живший до того во дворце Меншикова, расположился теперь в Летнем дворце. Развязка приближалась.
19 сентября курьер Верховного тайного совета объявил Меншикову, что отныне он находится под домашним арестом. На следующий же день последовал Высочайший указ, объявлявший все, исходящие от князя распоряжения недействительными.
Первая ссылка Александра Даниловича выглядела еще как ссылка почетная. Из столицы в свое воронежское имение Ранненбург семья опального генералиссимуса выехала огромным обозом в сопровождении полутора сотен слуг, включавших личный кавалерийский эскорт (дарованная еще Петром Великим исключительная в России привилегия) и даже двух карликов. Лишь в Тосне они были разоружены сопровождающей ссыльных командой, насчитывавшей 80 человек. Изъято, кстати, было более полусотни стволов.
Пока еще Меншиков не был осужден и не был лишен имущества – несмотря на некоторые коммуникационные ограничения, он отдавал распоряжения по управлению своими владениями, тратил взятые с собой деньги, угощал и подкупал сопровождающих. 14 ноября обоз ссыльных достиг места назначения. Параллельно в Петербурге кипела работа, целью которой было во-первых осудить сосланного за какое-либо серьезное преступление, во-вторых же – изъять его богатства, о размерах которых ходили слухи еще более преувеличенные, чем эти богатства того заслуживают. Так, в частности, власти были убеждены, что значительные средства Меншиков хранит в иностранных банках либо в безналичной (вексельной) форме.
Удивления же достойно то, что, несмотря на нешуточную работу, допросы уймы людей, включая арестованных секретарей Меншикова, а также принятие к рассмотрению массы сюжетов деятельности Меншикова чуть ли не с 1710 года, ничего убедительного ему вменить не удалось. В итоге, написанный Остерманом проект манифеста, в котором Меншиков обвинялся во многих грехах – от государственной измены в пользу Швеции до преследования первой жены Петра Великого и бабки Петра II Евдокии Лопухиной – так и остался невостребованным. Светлейшего осудили без суда и без внятной формулировки вины – по формуле, приведенной в начале нашего рассказа. Впрочем, отметим, что вопреки обычаям того времени, ни Меншикова, ни его приближенных, кажется, не пытали.
А вот имущество было конфисковано аккуратно. Прибывшие в середине января 1728 года в Ранненбург гвардии капитан Мельгунов и действительный статский советник Плещеев методично описали все движимое имущество ссыльного семейства: формальным поводом для конфискации стала вся масса материальных претензий – как государственных по вмененным Меншикову финансовым злоупотреблениям, так и частных - ибо было объявлено, что таковые собираются властями для предъявления к взысканию. Понятно, что обоснованность всех этих претензий была отнюдь не безупречной – но кого это сейчас волновало! Говоря сегодняшним языком, крупнейшее в стране состояние было сведено в ноль через "спор хозяйствующих субъектов". И никакой политики…
Впрочем, результаты этих обысков и конфискаций не вполне удовлетворили их инициаторов. Именно по этой причине выехавший из Ранненбурга 27 апреля 1728 поезд с ссыльными был через восемь верст остановлен в чистом поле для последнего обыска. Искали векселя – как самое компактное хранилище ценностей. Искали, но не нашли. Тогда составили еще одну, подробнейшую опись наличного имущества несчастных, после чего вновь тронулись в путь. В Сибирь.