Мы начинаем публиковать продолжение бесед журналиста и писателя Игоря Свинаренко с псковским священником отцом Александром, начатые на сайте "Свободная пресса".
Русский сельский батюшка, ветеран войны, еще зимой предсказал тяжелые времена. Про Украину он еще в прошлом году (см. предыдущие подачи) говорил, что революции вообще до добра не доведут. Но ведь и не от хорошей же жизни они и происходят, эх.
Кому-то покажется неуместным помещение в эту рубрику разговоров журналиста со священником. И тем не менее. Но тут необходимо уточнить, что отец Александр в этих застольях сам-то не пил, а мне наливал, обычно коньяка, и настаивал, чтоб я непременно пил. Он решительно отметал мои возражения, типа я один не буду, если вы, то и я. Ослушаться я не мог, да, кстати, честно говоря, и не хотел. (Редко приходится мне брать интервью на трезвую голову, в таких случаях тяжело идет процесс). Он же, похоже, видит меня насквозь и знает мои тайные желания, и для чего-то каким-то из них потакает. Какой-то в этом, видно, есть смысл, какой – не знаю, не могу ж я всего знать. Возможно, отец Александр давал мне некий урок доброты и показывал, что понять человека и помочь ему – даже если тот совсем другой и непохож на вас, и вы по-разному смотрите на жизнь? Поди знай.
Отец Александр – участник войны! Он партизанил. Как ветеран получил квартиру в Пскове, пару лет назад. Наконец-то! 50 лет с лишним он прослужил священником в деревне. Сейчас на покое. К нему едут люди со всей страны. В том числе и продвинутые. Это, конечно, меня удивило и заинтересовало. Я съездил раз за компанию, любопытно же! И вот оказалось – не зря. Я «подсел» на эти разговоры. Да, какие-то знания идут из книг, уж не говоря про интернет, но это же еще не все. Есть и другое, большое и важное, оно иррационально, это все подсознание, которое, если вдуматься, очень часто важней сознания. Отец Александр и сам не может объяснить, откуда он ЗНАЕТ. Когда ему задают вопрос, он отвечает, не задумываясь. Не могу вам объяснить, по каким таким каналам приходит к нему информация и, что еще важней, понимание, но это – работает. Вы как бы учите новый язык, не зная, как он называется и зачем он может пригодиться. Так зачем же, казалось бы, тогда? Непонятно. Входишь в течение – и дальше оно несет тебя. И выходить из него неохота.
Ну, вот, если коротко.
Беседа 14
Среди прочего мы говорили, конечно же, и про политику. И о том, до какой степени надо в нее вовлекаться и стоит ли подвергать себя опасности.
– Политика… Я всю жизнь объяснял людям, что коммунизм – не то, это неправильный путь. Может быть, отчасти, я и имел в этом успех, но власти мне всегда приклеивали ярлык антисоветизма, всегда меня преследовали. Я был для них второго, а то и третьего сорта человек. Они не доверяли мне! Может, они и сейчас так думают обо мне, – но теперь-то что? Мое время прошло, думай. как хочешь… Мне 85 лет, я жизнь прожил, и Родине отдал много, отдал людям, отдал церкви, Господу Богу. Я отдал свой долг, сколько мог, как человек.
– Что у вас случилось нового за полгода, что мы не виделись?
– А ничего не случилось. Что и всегда случается, – с верующим человеком. Год он ощущает как пустоту. Откуда она пришла, эта пустота, и куда она уходит, – этого человек не знает, а только чувствует, что она является тягостью для человека. Духовность, она непонятна… И поэтому я, священник, часто становлюсь на молитву. И часто в такие моменты приходят ко мне слезы, и я плачу. Плачу и прошу у Господа помощи. Так, как я просил бы у вас, у великого господина своего, да, просил бы помощи, – так я прошу у Господа Бога.
(Тут мне непонятно, но я решил не лезть с наводящими вопросами. Что он имел в виду? Может, то, что как атеисты просят у сильных мира сего – так и верующие обращаются с просьбами к Богу? И помощь он, если и окажет, то через людей, которых, может, нет и смысла просить, если они ничего не решают? И могут быть не более чем инструментами, невольными посредниками? Это я так, предполагаю. А понять – не понимаю. Вообще в какой-то момент перестаешь замахиваться на то, чтоб понять все. Это ж надо себя считать страшно умным, чтоб так замахиваться. Мы же люди простые).
– Вот вы говорите – что просите. Зачем вам помощь? И так у вас все хорошо.
– Да, хорошо. Слава Богу.
– Что вам нужно еще? Чего еще хотите?
– Я ничего не хочу. Я только хочу угодить Господу Богу, чтобы он послал мне благословение через свою любовь. Когда я демобилизовался, я рассказывал уже про это – как я шел за 45 километров помолиться в церковь. И я тогда, помню, сказал: «Господи, я устал, далеко же идти. А тыщи, миллионы идут к атеизму, текут, как волна морская, которая журчит и сметает все на своем пути. А я – иду (против течения), я хочу любить тебя, а ты мне дай твоей любви, чтобы я твоею любовью любил тебя. И Господь дал мне любовь!
Эта любовь привлекает людей – везде, куда бы я ни пришел. Любовь эта дается даром, ни в магазинах, ни в киосках не продают ее. Господь услышал мою просьбу – и дело мне поправил. И сделал меня таким. Я 58 лет прослужил священником.
- Так сейчас вам нечего уже и просить.
- Нет, я буду просить всегда, чтобы помог…
Дальше он рассказывает о людях, за которых молится и просит.
Ну, надо признать, что им повезло. Я, кстати, иногда сам думал, глядя на людей которые выкарабкиваются из безнадежных ситуаций, что, небось, кто-то молится за них изо всех сил. Небось, есть же какие-то неизмеренные энергии, про которые мы мало знаем, только догадываемся – я бы не взял на себя смелость утверждать, что это чисто мракобесие и больше ничто. Надо ли заглядывать за эту грань, нашего ли это ума дело? Нет ответа.
О. Александр поясняет:
– Насильно я не изменяю их положения (людей, за которых он молится и которым читает проповедь, иногда). Они пусть как хотят. Могут и отбросить это как ненужную вещь – и заняться другими вопросами. Но кто-то ищет Бога. А не найдете – так будете печалиться, а будете печалиться – заболеете, и придет к вам кончина, и вы поймете, что вы ничто. Вот!
Дальше он по памяти, не дословно, цитирует Державина:
– «Я такая маленькая точка Вселенной, и ты, Господи, такой милостивый, не забыл про меня, и на мою долю осталось пред тобой благодарные слезы лить».
Далее о. Александр уточняет еще, что Державин – учитель Пушкина, ну, чтоб подчеркнуть значение сказанного. Усилить мысль. Поговорили и про молодых его коллег, с которыми мы недавно обедали (после службы).
– Жизнь другая у них. Не такая, как у меня была в молодости. Но я не завидую им. Хотя они живут лучше, чем я тогда. Мне достаточно того, что я получаю от Господа, что я чувствую любовь Божью, что я могу творить добро, что меня люди любят, и что я за них молюсь и благословляю. И больше ничего не надо.
– Никто не мешает сейчас. Пожалуйста, любые проповеди, любые книги. Это же хорошо. Повезло?
– Конечно. Но то, что сейчас – это еще цветочки. А ягодки еще будут. Еще придут.
– А про что это вы?
Я переспрашиваю, потому что в январе 2014-го, когда мы про это говорили, не все мы понимали, к чему все ведет. И куда повернет.
– Я про нашу жизнь. Еще много придется терпеть. И сейчас самолеты падают, корабли тонут, а шахты взрываются, и взрываются…
Господи, это про какие ж самолеты он говорил в январе? И при чем тут шахты? Казалось бы…
– Терроризм в нашей стране…
Дальше он снова мне наливает. И следит, чтоб я не половинил. Я выпиваю и молчу.
Продолжение следует
