Новые законы призваны все больше ограничивать наших зарвавшихся от безнаказанности граждан в надежде воспитать в них сознательность и ответственность. Интуитивно большинство наших людей скажут – это не проканает! Почему? И тут есть пространство для некоторого рассуждения. В принципе ограничение – один из главных правовых механизмов, нормальный способ оформления пространства допустимого. Sunt certi denique fines («пределы четко определены»), как сказал древний поэт. В принципе, наши люди не видят этих границ как fines, видимо, отчасти это связано с неосознанием границ вообще, в онтологии. В том числе, к сожалению, границы между добром и злом. Интересно отметил в своей когнитометрии Г. Любарский, что у нас не говорят о добре и зле как об определенных вещах. А того, о чем не говорят – его и нет. Этика – обратное выражение онтологии, а право – формализация этики. И вот это общественное оформление у нас ничего толком не оформляет. Нету пределов, fines не certi, оттого у нас главный социальный тип - беспредельщик.
Беспредельщики – это те, для кого нет внятных и определенных понятий, затем нет групп понятий, но при этом есть универсалии, эти группы задающие. Что это значит? Есть идея «закона», но нет внятной и всеобщей его матричной формализации. Есть писаный «закон», но он не связан с универсалией «Закон», поэтому им можно и нужно пренебрегать. Как же быть? Ведь универсалия работает как-то? А работает она через договорность. Договор – это такое краткосрочное и узко обусловленное пространство, в котором действует двустороннее обязательство. Внутри одного домена обязательства могут иметь более стабильный характер, тогда они называются «понятиями», «канонами», «внутренним распорядком» или как-то еще. Представим, к примеру, две популяции грызунов. Одна помечает территорию, на которую стремится другая. В ходе некоторого контакта границы территории закрепляются и этот договор соблюдается, пока более сильный и наглый самец и его группа поддержки не начнет раздвигать границы явочным путем. Это значит, что «договор» исчерпался и необходим новый.
Раз мы установили, что договор – это красткосрочная (= неабсолютная) форма социальной связи, символизирующая идею Закона в условиях отсутствия ее формализации в абсолютных терминах, то становится понятным, что такое в этой системе «ограничение» и почему оно бессмысленно. Ограничение, как мы говорили выше, это маркирование пространства, допустимого через передвигание границ или конкретизацию группы применения. Для общества, состоящего из беспредельщиков, границы не существуют по определению, поэтому что они живут в квантовом пространстве – оно меняется быстрее, чем создаются представления о нем. Ограничение видится им как попытка применить жесткие нормы к такому меняющемуся пространству. Поэтому ограничения игнорируются. Там, где нам кажется, что действуют законы, на самом деле действует система договоров, оформляемая через сложный механизм общественных связей и контактов.
Ограничение количества алкоголя, ограничение промилле, ограничение метража, ограничение свобод понимается в беспредельном мире как сигнал о необходимости пересмотреть старый договор на новых условиях. Это и есть то, что у нас неверно называют «коррупция». Субъектом такого ограничения всегда выступает государство, как бы объявляющее: «заплати – и живи спокойно!». Патернализм – только одна сторона этого вопроса, вторая – краткосрочность, а вместе с нею непредсказуемость.
Теперь сравним две последних инициативы – возвращение налога на бездетность и опьянение как отягчающее обстоятельство. Все видят в них «возвращение совка», но на самом деле это разные вещи. На самом деле они не находятся в старой логике запрета. Налог на бездетность – это перераспределение ответственности в обществе, а вот отягощение ответственности за пьянство – классическое ограничение. Бездетный человек перекладывает с себя ответственность за общественное воспроизводство на государство. Техническая революция вкупе с десакрализацией темы пола и связанного с ним деторождения разделила понятия семьи и ответственности. Возникло поколение «чайлдфри» - целая огромная популяция активных и свободных граждан, не видящих смысла в заключении договора с обществом (брака, matrimonium), предметом которого являются дети. Дети (прирост народа) перестали восприниматься как предмет обязательный и превратились по большей части в элемент комфорта («можем позволить – не можем позволить»). Поэтому новое введение налога на бездетность переводит прирост вновь в категорию обязательного. Это косвенно связано и с проблемой сирот – невостребованные или non-affordable дети вновь возвращаются в пространство общественного внимания.
Предложенное возвращение нормы «пьяному – вдвое плетей» есть попытка бороться с алкоголизацией населения через ограничение. Однако тут есть своя сложность – алкоголизм есть социальная болезнь, эксплуатирующая сразу несколько мифологем. Пьет от горя, значит пьяный – бедненький (как у Достоевского) – первая из них, она связана с представлением, что пьянство – это аскеза навыворот. Пропил все – лишился всего, стал «свободен», но пленен собой. Вторая – Betaubung, обезболивание: «жизнь так тяжела, что нельзя не пить». И, наконец, третья – забытье как форма параллельной жизни народа. Это наиболее архаичное представление, сводящееся к тому, что ум выпившего человека пребывает как бы «вне» его, он уходит в небытие и в этом едва ли не мэоническом, как сказал бы В. Соловьев или Л. Карсавин, состоянии не подвластен законам. Эти мифологемы защищают алкоголика от общественных ограничений, выводя каждый случай с преступлением по пьянке из пространства закона в пространство договора: «отпустите его, он же пьян!». Договоры действуют там, где представления об общественном устройстве и поведении недоформализованы и держатся на мифологемах.
И вот здесь можно выделить общий фокус всех договорных связей, которые оформляют нашу общественную жизнь. Это - самозащита от вымирания. Поэтому все договоры зависят от угроз и краткосрочны. Мы уже говорили, что в наших сословиях локально могут действовать некие законообразные нормы-понятия. Но при попытке их генерализовать они перестают работать, наталкиваясь на беспредельность. Сделать здесь можно несколько вещей – разрушать, размывать сословную структуру, лишая бонусные сословия привилегий, с одной стороны. Это приведет к выходу сословных норм на более широкий уровень. С другой стороны, нужен механизм формализации представлений о самих себе и обществе, который бы высушил мифологемы, путающие саму норму права с ее обоснованием.
Формальные понятия – и есть та самая промежуточная среда, которая позволит выразить Идею Закона не интуитивно, а вполне вербально. Формальным языком, кстати, прежде выступал язык христианской традиции «грех», «праведность». Сейчас им может выступить язык культуры и язык математики. Математизировав правовые представления, мы отсечем мифологемы и получим на выходе такой язык, для которого не нужны будут различные возобновляемые краткосрочные договоры. И в-третьих, порождающим субъектом права должно стать все общество. Тогда ограничения станут простой формальной процедурой уточнения – «поправками», а прокреативность будет долженствованием, а не бонусом.
