В своемвтором по счету ежегодном послании Федеральному собранию президент РоссииДмитрий Медведев уделил значительное внимание Северному Кавказу. Сегодняшняяситуация в этом проблемном регионе была охарактеризована главой Российскогогосударства как «самая серьезная внутриполитическая проблема в нашей стране». Ксожалению, одно из важнейших политических событий года снова зафиксировалоизвестную закономерность. В фокусе внимания экспертов и журналистов оказалосьне содержательное рассмотрение как самого источника (президентского послания),так и основ российской северокавказской политики, а пиар-феномены.
Главным сталсамый слабый фрагмент президентского послания, касающийся внедрению вроссийскую бюрократическую машину человека, «лично ответственного за положениедел в этом регионе». Почему именно эта инициатива представляется самой слабой?Во-первых, потому что она плохо проработана, неконкретна. Непонятно, в какойструктуре будет трудиться этот «начальник Кавказа»? Как он будетвзаимодействовать с уже имеющимисявластными институтами, наделенными значительными полномочиями (политическими,как президентский полпред в Южном федеральном округе или бюджетными, какминистерство регионального развития)? Из обращения президента следует только,что этот ответственный чиновник «должен обладать достаточными полномочиями дляэффективной координации работ на данном направлении». Но в этой связи возникаетвопрос: «А разве у сегодняшней вертикали, имеющей право снимать не то чтоначальника республиканской милиции или прокурора, но президента субъекта федерации,не хватает полномочий для изменения ситуации к лучшему?» Во-вторых, идея опоявлении «кавказского начальника» базируется на устоявшемся мифе о том, чтолюбая проблема решаема, если создать для этого новый властный институт. Еслиэто так, то в стране должны появиться люди, «лично ответственные» (и«наделенные полномочиями») за модернизацию, реформу армии, милиции, развитиефундаментальной науки. Естественно, помимо существующих министерств. Тольконепонятно, сколько федеральных бюджетов потребуется для прокорма всех этих«лично ответственных» чиновников. Какбы то ни было, кавказские темы президентского послания в первую очередь сталиобсуждаться с точки зрения возможных персоналий на пост «начальника поКавказу». Президент сказал: «Такой человек появится», - а журналисты и экспертыстали дискутировать о том, какие имя и фамилия будут у этого человека.
Между тем,кавказские проблемы, поднятые вторым ежегодным посланием Дмитрия Медведева,намного сложнее и разнообразнее, чем обсуждение потенциальной кандидатурынового бюрократического бенефициария. В случае же с президентским выступлениемкуда важнее не столько сами кризисные явления проблемного региона, обозначенныеглавой государства, сколько понимание установок и представлений нашейфедеральной власти о Северном Кавказе (а также той динамики, которая повлиялана них).
Впостсоветский период Кавказ превратился всвоеобразный тест для всех глав Российского государства. Борис Ельцин, едваотразив коммунистический путч, не успев сполна насладиться победой над ним,встал перед лицом серьезной угрозы в виде чеченского сепаратизма. Угроза эта ипо нынешний день преодолена не полностью, несмотря на все реляции о«стабилизации республики». Но именно в период Ельцина Чечня оказаласьзарифмованной с состоятельностью России как государства. Не случайно«политическим завещанием» Б.Н. стало его выступление по Чечне на Стамбульскомсаммите ОБСЕ 1999 года, многие тезисы которого потом найдут свое «творческоеразвитие» в мюнхенской речи его преемника. Кстати, во многом легитимностьВладимира Путина (особенно его первого срока) была обеспечена СевернымКавказом. Именно на северокавказской теме с призывами «мочить в сортире»Владимир Путин триумфально вошел на российский политический Олимп. А символомего второй легислатуры стала «мирная Чечня» во главе с Героем России РамзаномКадыровым (в данном случае мы говорим об образе, а не о реальности).
Этот образвторой российский президент со всем присущим ему пиаровским мастерствомпродемонстрировал во время своей «прощальной» пресс-конференции (наканунеперехода с президентской работы на должность главы правительства РФ) 14 февраля2008 года. Напомним, что тогда журналиствлиятельного издания обратился к Владимиру Путину с вопросом: «Напарламентских выборах список «Единой России» во главе с вами получил 99процентов голосов в Чечне при явке 99 процентов. Похожие результаты и вИнгушетии. Как вы думаете, это реальные цифры?» В присущем ему стиле Путин нашел «поддержку с мест». «Кто у нас изЧечни? Вот коллега из Чечни. Как вы думаете, это реальный результат выборов вЧечне?» - вопрошал президент. Ответ из зала вполне удовлетворил тогдашнегоглаву государства: «Наверное, тот, кто был в Чеченской Республике с тогомомента, как «Единая Россия» возглавила парламент страны, тот, наверное, самзнает, что конкретно делает эта партия в республике. Там разительные переменыкак в экономике, социальной сфере, в восстановлении инфраструктуры, жилья. Этоабсолютно реальные цифры. Лично все мои знакомые, в том числе и я, голосовализа «Единую Россию», в первую очередь, за стабильность». Получив такую поддержку«с мест», Путин присоединился к мнению. Между тем, символично, что в этот жедень 14 февраля трагические сообщения о новых терактах и диверсиях пришли изсоседней с Чечней Ингушетии.
Такимобразом, мы можем констатировать, что в течение путинской «восьмилетки»Северный Кавказ существовал как бы в двух измерениях. В одном из них регионбурными темпами стабилизировался и преодолевал «мрачное наследие лихих 1990-х»,а в другом стоял перед целым рядом серьезных угроз, которые властью всерьез неосознавались и не принимались в расчет. В первую очередь речь шла о росте исламского радикализма на Северном Кавказе(включая относительно стабильные Кабардино-Балкарию и Карачаево-Черкесию, южноеи восточное Ставрополье), а также о региональном партикуляризме. Последняятенденция при этом самой же федеральной властью и поддерживалась. В случае сЧечней Рамзана Кадырова Москва поощряла (скрыто или открыто) управленческие иполитические амбиции первого лица республики, а в случае с Ингушетией непротивилась формированию закрытого авторитарного режима, отказывающегося отдиалога с собственным же гражданским обществом.
Но самое главное, что в 2000-е гг. наСеверном Кавказе появились новые по сравнению с периодом распада СоветскогоСоюза проблемы. В «лихие 1990-е» Россия была вынуждена платить по счетам СССР(последствия депортации народов, проблемы их реабилитации, и как следствие ростэтнического национализма). В период «нулевых» возникли новые проблемы, порожденныеуже особенностями и трудностями постсоветского транзита (социальная поляризациявследствие внедрения рыночной модели с кавказскими особенностями, ростисламистских настроений, реализация муниципальной реформы в условиях острогодефицита земель и нерешенных аграрных проблем). Но если в 1990-е гг.северокавказская проблематика широко обсуждалась в публичном пространстве (что,правда, не сделало государственную политику более качественной), то в период2000-2008 гг. Северный Кавказ стал информационно-политическим покойником. О немможно было говорить либо хорошо (доказывая эффективность путинской политики нев пример ельцинской), либо никак. Сам второй президент России, рассуждая осеверокавказском терроризме, приходил к следующим выводам: «В прежние годыгосударство было неспособно эффективно противостоять террору. Количествотерактов было запредельно, а дерзость террористов – беспрецедентна».«Прогрессизм» стал доминирующим дискурсом власти в разговоре о СеверномКавказе. В этом плане показательным выглядит фрагмент из выступления ВладимираПутина на коллегии ФСБ России 30 января 2008 года: «Ликвидированы одиозныеглавари террористов. Все плотнее сжимается кольцо вокруг бандитского подполья иостатков бандгрупп. Но не все еще ликвидированы, если есть, вокруг кого сжиматькольцо». Существующая же в регионе политическая турбулентность объясняласьвнешними происками. Подобными объяснениями грешили как федеральные, так ирегиональные политики.
С наследием,описанным выше, приходится сегодня разбираться Дмитрию Медведеву в условиях,когда он (в отличие от Бориса Ельцина или Владимира Путина) не являетсяединственным представителем общенациональной власти. С одной стороны, этоположение дает определенную выгоду. Президент может дистанцироваться отнаследия не совсем ушедшего прошлого. Но с другой, у него нет собственнойкоманды для исправления тех негативных тенденций, которые сформировались наСеверном Кавказе в результате ошибок и провалов предшественников. В этой связихотелось бы заметить, что Медведев далеко не сразу обозначил публично своивзгляды на проблемы северокавказского региона. Летом 2008 года он был вынуждентушить другой кавказский пожар, имеющий отношение, в первую очередь, к внешнейполитике. Речь идет о ситуации вокруг двух конфликтов на Южном Кавказе. Отчасти«пятидневная война» стала для Медведева тем же, что Чечня и Дагестан дляПутина. Медведев пришел к власти в период интенсивной «разморозки» конфликтов,то есть активных попыток сломать сложившийся в начале 1990-х гг. миротворческийформат в Абхазии и в Южной Осетии, лишить Россию статуса эксклюзивного игрока.В Нагорном Карабахе «разморозка»также имела место, но ограничивалась локальным форматом, не выходящим в целомза пределы конфликтного региона. Ихотя Россия именно в легислатуру Медведева превратилась в страну-ревизиониста,пересмотревшего Беловежские принципы 1991 года и признавшего независимость двухбывших национальных автономий, третий президент РФ усвоил из «горячего августа»не только уроки политического цинизма. Пафосом его выступлений стала апелляцияк созданию более совершенной и современной архитектуры европейской безопасностии международного арбитража (что спровоцировало ответный интерес в странахЗапада, хотя и сегодня выработка такой системы кажется не слишком близкой целью).Таким образом, испытание Южным Кавказом (несмотря на все допущенныеруководством страны ошибки и просчеты) не привело Россию к самоизоляции,разрыву с Западом. Более того, Медведев показал готовность к диалогу с США и ЕСс учетом российских интересов, но в более конструктивном ключе.
Что жекасается Кавказа российского, то в течение всего 2008 года Медведев ограничилсятолько двумя кадровыми перестановками. Правда, обе эти перестановки, хотя ипрошли без бурных публичных дискуссий, в определенной мере стали «тихимвызовом» северокавказским управленческим практикам «нулевых годов». ВКарачаево-Черкесии во главе республики встал Борис Эбзеев, а в Ингушетии —Юнус-Бек Евкуров. При всей непохожести двух новых лидеров (один - юрист, судьяКонституционного суда, а другой - кадровый военный, боевой офицер, участникзнаменитого «броска на Приштину» и военных действий в Чечне), в новыхназначениях был виден общий почерк. На высшие посты в республиках былиприглашены люди местного происхождения, не потерявшие связи с малой родиной, носостоявшиеся как профессионалы за пределами региона на общефедеральнойпроблематике. Один принимал участие в подготовке Основного закона страны,второй боролся с сепаратистами в Чечне и защищал интересы государства наБалканах. Таким образом, косвенно было сформулировано важное требование -приблизить Кавказ в правовом и в политическом отношении ко всей России.Прекратив его нынешнее положение обособленного и в значительной мере закрытогоот глаз федеральной власти и общественности региона и поставив профессионализмвыше простой лояльности Кремлю. Отметим, что с точки зрения лояльности Москвевласти КЧР и Ингушетии были вне всяких подозрений. На думских и президентскихвыборах они давали запредельные результаты поддержки «партии власти». ВХабезском районе КЧР в декабре 2007 года была обеспечена стопроцентная явка истопроцентный результат для «Единой России». В Ингушетии же ни одна партия(кроме единороссов) не смогла набрать хотя бы трех процентов голосов. Сделалоли это стабильнее эти республики? Прибавило ли легитимности их президентам?
В 2000-2008гг. региональная власть (если она была лояльна первому лицу государства) находиласьвне подозрений. Даже отставка Александра Дзасохова после бесланской трагедиипроизошла не сразу, а спустя некоторое время (чтобы общественность не слишкомобольщалась). Таким образом, кадровые назначения Медведева опрокинулитрадиционные представления о том, что лояльность оправдывает все.
Однако междуэтими событиями (пришедшимися на лето-осень прошлого года) и первыми серьезнымипубличными заявлениями Медведева прошло много времени и событий. После убийстваглавы МВД самой крупной северокавказской республики Дагестана Адильгирея Магомедтагировав Махачкале 9 июня 2009 года состоялось расширенное заседание Советабезопасности под названием «О мерах по устранению угроз национальной безопасностиРоссийской Федерации на территории Южного федерального округа». Именно тамМедведев впервые озвучил тезис о «системных угрозах» (то есть не спонтанных)российской безопасности в северокавказском регионе. Среди них он назвалкоррупцию, безработицу и бедность населения. Но самое главное - это переносакцентов с «внешних происков» (которые, заметим, Медведев ни до, ни послесвоего выступления в Махачкале не отрицал) на внутренние причины. Этот тезистретий российский президент повторил впоследствии на Совещании «О мерах постабилизации социально-политической обстановки и нейтрализации террористическихи экстремистских угроз в Северо-Кавказском регионе» 19 августа 2009 года вСтаврополе.
В своейпрограммной статье «Россия, вперед», опубликованной в сентябре нынешнего года,Медведев, рассуждая о террористической угрозе для Северного Кавказа, приходит кследующим выводам: «Конечно, эти преступления совершаются при поддержкемеждународных бандгрупп. Но давайте признаем: ситуация не была бы настолькоострой, если бы социально-экономическое развитие юга России было по-настоящемурезультативным». Этот же тезис нашел отражение и в итоговом текстепрезидентского послания: «Я ужеговорил, что ситуация на Северном Кавказе не была бы настолько острой, если бысоциально-экономическое развитие здесь было бы по-настоящему результативным.Очевидно, что истоки многих проблем прежде всего в экономической отсталости иотсутствии у большинства живущих в этом регионе людей нормальных жизненныхперспектив. Скажем откровенно, уровень коррупции, насилия, клановости всеверокавказских республиках беспрецедентен. Поэтому решениюсоциально-экономических проблем граждан мы будем уделять первоочередноевнимание». Собственно говоря, второе ежегодное послание Медведева (в кавказскойего части) опиралось на тезисы всех его предыдущих публичных выступлений,начиная с махачкалинского иставропольского совещания и заканчивая программной статьей.
Вместе с тем,нельзя не заметить, что при отсутствии четких политико-идеологическихориентиров (и команды, которая могла бы их внятно формулировать) Медведевповторяет заблуждения и стереотипы предшественников. Во-первых, это относится кпониманию террористической угрозы. Лейтмотивом всех выступлений третьегопрезидента РФ (включая и его ежегодное послание) является идентификациятеррористов как бандитов. Между тем, терроризм — это практика политическимотивированного, а не криминального насилия.
Дляпрофессионального юриста странно невидеть разницы между организаторами ограблений инкассаторов или «великимикомбинаторами», с одной стороны, и защитниками сепаратистских или исламистскихпроектов - с другой. Как бы мы ни относились к Доку Умарову и его соратникам,следует признать: они ставят своей приоритетной целью не банальную наживу, аизменение социальной и политической реальности на Северном Кавказе. Отпризнания данного факта устремления Умарова и Ко не становятся благородными иливыгодными России. Но адекватное признание мотивов, движущих противниками нашейстраны важно по прагматическим соображениям. Оно позволяет адекватновыстраивать северокавказскую стратегию РФ, которая грешит своей однобокостью.Сегодня российская политика в этом проблемном регионе строится исключительнокак силовая (при этом речь идет не только о наращивании военно-полицейскогоприсутствия, но и о фактическом одобрении центром республиканскогополитического и экономического монополизма, сдерживании региональногогражданского общества). О чем говорит Медведев как об основном приоритетевласти на Кавказе? Не о распространении в регионе более качественныхобразовательных программ, развитии сети гражданских структур (которые вместе сфедеральной властью могли бы оказывать давление на закрытые и непрозрачныереспубликанские режимы) и горизонтальных связей. И не о преодолениивнутриреспубликанской замкнутости. Российский лидер повторяет, словно мантру:«Мы будем вести непримиримую борьбу с международным терроризмом, будемуничтожать бандитов. А военнослужащие и работники органов прокуратуры,выполняющие задачи в Северо-Кавказском регионе, будут пользоваться особымвниманием со стороны государства. Указом Президента и постановлениемПравительства для них установлены дополнительные льготы и меры социальнойподдержки. И дальше будем к этому обращаться». А население региона, живущее вреспубликах Кавказа «на постоянной основе», будет иметь честь получать состороны Москвы «повышенное внимание» со стороны государства? Наверное, такогопротивопоставления можно было бы избежать, если бы российский президент непытался рассматривать Северный Кавказ как своеобразный этнографическийзаповедник, лишенный связей (самых разных, но включая и коррупционные, иклановые) с общероссийскими проблемами. И тот же самый терроризм только тогдаможет быть минимизирован, когда федеральная власть (а также ее сторонники врегионе) смогут противопоставить одной идеологии (политического исламизма илисепаратизма) не бюджетные трансферты или пиаровские заклинания, а стройнуюсистему идеологических воззрений (концепцию российской гражданской нации). Нодля этого потребуется серьезно корректировать информационно-политическиеприоритеты не только в семи северокавказских республиках и двух краях.
Именнообщероссийского «общего знаменателя» президенту не хватало и не хватает приразговоре о Северном Кавказе. У Медведева, как и у его предшественников, естьощущение, что «кавказский пожар» можно потушить, локализовав его в пределахрегиона, ничего не меняя при этом в высших эшелонах власти. Как следствие,предложения «подкачать» регион дополнительными финансами. «В этом году в рамках двух федеральныхцелевых программ на развитие юга России и Чеченской Республики было выделеноболее 26 миллиардов рублей. До конца года Правительство должно утвердить ещёодну федеральную программу, цель которой - поддержать развитие РеспубликиИнгушетия на период с 2010 по 2016 годы с объёмом финансирования не менее 32миллиардов рублей», - говорит Медведев в своем ежегодном президентскомпослании. Однако не менее важна эффективность «освоения» выделяемых средств. Идо тех пор, пока «распилить» будет выгоднее, чем заработать (а это - проблемане одного только Кавказа), отмеченный президентом «беспрецедентный уровенькоррупции и клановости» никуда не исчезнет.
В текстепрезидентского послания есть много здравых идей. К их числу можно отнестивведение критериев эффективности федеральной власти на Кавказе (раньшефедеральная власть не утруждала себя оценками своей же деятельности), пониманиеважности регулирования внутренней миграции (а она чрезвычайно важна в условияхперенаселенности северокавказских республик). Однако не покидает ощущение, чтовсе эти идеи собраны воедино без общей «системной» цели. Они подобраны в стилестудента, составляющего компиляцию очередной контрольной или курсовой работы. Содной стороны, признание внутренней природы северокавказских кризисных явлений,а с другой - повторение пропагандистских клише про «бандитов» и даже «международныебандгруппы». В одном выступлении сочетаются здравые мысли о необходимостикритериев оценки власти (что формализует работу госаппарата, делая его болееустойчивым от коррупции) и пиар-заклинания про «ответственного человека» завесь Кавказа, напоминающие ожидания мессии: «И такой человек появится!».
Но во всейэтой эклектике (что само по себе уже шаг вперед по сравнению с путинским«прогрессизмом») трудно различается (если различается вообще) понимание властьюодной принципиальной вещи. «Наведение порядка» в отдельно взятом регионе безсанации всего организма под названием «Российская Федерация» невозможно.
Автор - политолог, кандидат исторических наук