Широкое обсуждение статьи Владислава Суркова “Приватизация будущего” – совершенная загадка для человека, незнакомого с российским политическим контекстом. Статья студента института культуры, впоследствии пиарщика, не содержащая никаких политических откровений, революционных концепций прошлого или будущего, сенсационных деталей и точных прогнозов, опубликованная в журнале “Эксперт”, чьим главным достоинством является близость к власти, – совершенный артефакт, манифестация пустоты. Об этом исчерпывающе и внятно высказался московский публицист Дмитрий Ольшанский, и тему можно бы закрывать, кабы не самая бурность дискуссии и не множество комментариев в ответ на вполне невинный и пустословный сурковский текст. Он дает интересный повод задуматься о нынешнем политическом классе и начертать его, так сказать, совокупный психологический портрет.
Прежде всего я не совсем согласен с Ольшанским в оценке главной мотивировки автора (или авторов, если предположить некоего “коллективного Суркова”). Речь идет, конечно, не о программе новой России и тем более не об идеологическом обеспечении дальнейшего экспорта нефти и газа с последующим побегом за пределы страны. Мне кажется, подобные действия не нуждаются в идеологическом обосновании: они как велись в России без него, так и ведутся, и у народа никаких вопросов не возникает. 90-е годы выполнили главную свою задачу – отбили у населения какие бы то ни было критерии, а также охоту их искать; идеологический вакуум ведь не просто так получился – страну тем или иным способом покинули все, кто умел думать, а выжившим стало уже не до абстракций. В таких условиях формируется новый политический класс – и вообще духовная элита: это те, кто выжил и поднялся в условиях тотального развала и деградации. Человек, однако, существо двухуровневое: ему мало накушаться. Теперь ему нравственное и интеллектуальное самоутверждение подавай.
Лично для меня долго были тайной побудительные причины, заставляющие топ-менеджеров издавать сборники своих стихов и спонсировать поэтические тусовки, на которых графоманы обмениваются мнениями о своем графоманстве. Я лично знаю нескольких очень богатых людей, лично сочиняющих книги о себе и других, – они делают это отнюдь не с целью навариться, потому что наварены уже по самое не могу; скорее мы имеем дело с рефлекторным подергиванием ноги, которое начиналось у выбегалловского кадавра после удовлетворения первого аппетита. Духовности хочется. Выморив или вытеснив из страны всех, кто что-нибудь соображал, тип-топ-менеджеры создают себе новую духовную среду. В этой среде, как положено, есть свой Байрон – Сергей Минаев, написавший байроническую сагу о том, как тяжко мертвецу среди людей живым и страстным притворяться; его роман о менеджере высшего звена, купившемся, как последний лох, на элементарную разводку модного друга, не зря бьет все рекорды, удерживаясь в списках бестселлеров уже, почитай, полгода. Есть свой новый сентиментализм в исполнении Оксаны Робски, своя журналистика, даже свой кинематограф – теперь менеджеры завели еще и свою политологию.
Осмелюсь утверждать, что статья Владислава Суркова не имеет никаких стратегических целей и уж во всяком случае не предлагает России идеологическую программу – потому что идеология в нормальном смысле слова России не нужна, и Сурков отлично это понимает. Как только она заведется – начнутся споры, накроется стабильность, а главное, придется что-нибудь делать. Идеология ведь ничего не стоит, если не является руководством к действию. А что-нибудь делать в современной России категорически нельзя, потому что в этом случае люди, умеющие что-нибудь по-настоящему, немедленно вытеснят из топ-листа всю нынешнюю деловую и политическую элиту. Произойдет естественный отбор, а его при отрицательной селекции допускать никак нельзя. Так что статья Суркова – это не идеология и не программа действий, а демонстративный и явный суррогат идеологии, призванный оправдать собою бездействие. Грубо говоря, это манифестация условий, при которых Владислав Сурков – а также Павел Данилин, Алексей Чеснаков, Алексей Чадаев, Иван Демидов, иные менеджеры и идеологи нынешнего Кремля – по-прежнему будут восприниматься всерьез, печататься в “Эксперте”, обсуждаться медиа-сообществом и считаться царями горы.
Суркову совершенно не нужно спасать Россию. Суркову – в полном соответствии с правилами игры в виртуальном, “постиндустриальном” мире – надо ощущать себя таковым спасителем и социальным мыслителем. Всякому, кто брал на себя титанический труд по ознакомлению с социокультурной публицистикой Егора Холмогорова или Алексея Чадаева, знакомо странное чувство: видно, что авторы почти физически наслаждаются собственной значимостью. Отсюда их тяжеловесное, пафосное многоречие, самозабвенное чесание левой пяткой правого уха, бесчисленные экивоки при формулировании простейших вещей: человек пишет, как иные кушают, – с кряканьем, чувством, толком, расстановкой, обильно, до полного пресыщения, ан нет, еще давай, еще осталось место, и все это солидно, по-купечески, чтоб все видели. Смыслы писаний Холмогорова, Чадаева, Данилина и иных светочей общественной мысли, как правило, не просто примитивны, но и откровенно репрессивны: с позитивной программой у нас, конечно, большие проблемы, но вот с врагами мы определились и никого к кормушке не подпустим. Данилин в этом смысле похвально откровенен: “Собственно, вся борьба Владислава Суркова за идеологию, которую он последовательно ведет с 2003 года, как раз и является попыткой закрыть входы в тупики”. Под тупиками, знамо, понимаются все направления, кроме магистрального. Объявим маргиналами и ставленниками Запада всех, кто имеет хоть какие-то взгляды, – и, провозгласив оппонентов “интеллектуалами” в кавычках, утвердим пустотность как знамя эпохи.
Мне уже приходилось писать о том, что копирайтер отличается от писателя фундаментальной мотивировкой, сводящейся к словесному (лучше бы гладкому и максимально эффектному) оформлению того, чего нет. Писатель, напротив, стремится максимально убедительно и выразительно описать то, что есть – пусть даже только в его воображении. Копирайтер фиксируется на несуществующем: его долг – распиарить вполне ничтожную вещь, внушив потребителю, что она насущно необходима. Владислав Сурков с фанатическим упорством – и не без трудолюбия – доказывает потенциальному потребителю свою необходимость и единственность. Кажется, как всякий хороший копирайтер, он убедил в этом даже себя.
Статья “Национализация будущего” написана, конечно, не мыслителем и даже не пропагандистом – но человеком, который явно ощущает себя тем и другим. Он не просто старается – он ловит свой кайф: с таким наслаждением Чадаев произносит слово “онтологический” и курит трубку. Видно же, как приятно автору: “Перенос ударения на отдельные составляющие демократического процесса неизбежен и необходим в каждой новой точке исторического пространства-времени. В каждом новом контексте перманентного соперничества людей и доктрин”. А? Как пущено! Не только баблос сосем, но и вот как можем завернуть! Господи, скажешь кому-нибудь, что этакие пустопорожние красивости запускает в свет человек, отвечающий за идеологию огромной и все еще богатой страны, – и мороз по коже, чего стоит “историческое пространство-время”, безграмотное даже с логической точки зрения; но звучит, звучит. Не откажешь. Копирайтеру и надо, чтоб звучало. Еще примеры? Их там завались: “Необратимое усложнение механизмов человеческой экспансии (так называемый прогресс) привело Россию к пересмотру стратегии участия в гонке государственных, экономических и пропагандистских машин. Дизайн последних социальных моделей явно направлен к смягчению политических режимов, росту роли интеллектуального превосходства и информационного обмена, опутыванию властных иерархий саморегулируемыми сетями, короче — к демократии”.
Чавой-то, чавой-то? Прогресс – это усложнение механизмов экспансии? И сказано в скобочках, как само собой разумеющееся? Что это за жалкий плагиат из Бориса Березовского, который – ссылаясь, правда, на мнение академика Сахарова, – тоже любит утверждать, что смысл человеческой жизни в экспансии? Кто это вам сказал, господа кремлевские кураторы отечественной мысли, что ваш главный стимул является универсальным? Положим, вы действительно более всего озабочены экспансией, бессмысленной и беспощадной, – но из чего вы выводите такой образ прогресса? Нам-то, грешным, всегда казалось, что прогресс есть усложнение культуры и политики, гуманизация управления, расширение пределов личной свободы и ответственности, стирание граней между расами и классами… Кто, кстати, сказал вам, что усложнение механизмов экспансии является необратимым? У Рима, инков и Советского Союза были весьма сложные механизмы личной и государственной экспансии, но кончились империи – и все естественным порядком упростилось; нынешняя Россия проста, как огурец, какая уж там необратимость! В 70-е Солженицына и Шафаревича читали, с Сахаровым полемизировали – нынче вот Суркова обмозговываем; а вы говорите “необратимо”…
Мне еще очень понравилось про “опутывание властных иерархий саморегулируемыми сетями”. Этот волапюк в самом деле очень напоминает одну нехитрую, но эффективную политическую технологию Глеба Павловского, восходящую, впрочем, к московскому методологическому кружку, а отчасти и к тартускому структурализму: создаем некую узкую тусовку, главной целью которой является именно экспансия. Придумываем для этой тусовки несколько простых методов доминирования: вводим собственный птичий язык, ничего не означающий, но эффектный; закавычиваем оппонентов, шельмуя их при помощи этого языка (или приплетая, как Сурков, политические обвинения – в экстремизме и коллаборационизме); с помощью системы паролей опознаем своих, таких же закомплексованных, и наклеиваем на лицо дежурную улыбку авгура – Великого Посвященного. Во что мы все посвящены, не уточняется. Если вдуматься, журнал НЛО не зря так тесно связан с российским крупным бизнесом: связи тут не только и не столько родственные. Методы доминирования и источники самоуважения – одни и те же: не зря московский бизнес так интересуется каббалой – прямым источником и главной составной частью тартуского структурализма.
У новой кремлевской идеологической тусовки, которую Ольшанский так изящно обозвал кремлядью, уже выработался свой словарь, состоящий из ничего не говорящих слов и насквозь искусственных идиом. “Производство смыслов”, “геополитический произвол”, “целостность многообразия” (современный псевдоним “цветущей сложности”), “эффективность”, “конкурентоспособность”, “массовые действия”, “суетящиеся перверты” (это, как вы понимаете, о любых несогласных – хотя строкой выше заявлена необходимость и благотворность несогласия), “народосбережение” (вариант: “народосберегающие технологии”)… Там еще много. По этим паролям новые кремлевские идеологи узнают друг друга.
Отличительная черта этого политического языка – его стопроцентная искусственность; отличительная черта его носителей – неспособность выразиться просто, по-русски, по возможности без грамматических ошибок. А то почитаешь фразу вроде “неукорененность демократических инстинктов питает кое у кого надежды”… неукорененность питает надежды – как вам это понравится! Науки юношей питают, и каждый юнош как питон… Но эта иезуитская, инквизиторская витиеватость неизбежна, поскольку чем еще заплетешь пустоту? Для всего этого узорчатого пустословия немедленно придумываются оправдания – тот же Данилин подсуетился, прошу любить и жаловать: “из "экспертовской" аудитории насильственно отобраны только неленивые люди с острым умом, готовые продираться сквозь дебри слов и смыслов. Которыми переполнена эта статья. Автор специально устлал доступ к ее смыслу минными полями с тем, чтобы отсечь от сокровенного познания врагов, лодырей и идейных извращенцев. Собственно, последние уже проявили себя, схватившись за одним им видимые щупальца монструозного заговора против России и блистая несвоевременным остроумием по поводу "золота КПСС", которое, якобы, Владислав Сурков мечтает вывезти из России. Безусловно, на таких автор статьи и не рассчитывал. Более того, не рассчитывал он и на львиную долю партийцев, тех же членов "Единой России", например. Лишь наиболее продвинутые интеллектуалы партии способны будут понять, что именно хотел сказать заместитель руководителя администрации президента.
А вот на кого точно рассчитывал автор - так это на небольшую группу идеологов. И "своих", и "не своих", главное, не враждебных, которые думают о стратегии России. Именно для них и была написана статья. Именно они и являются главными адресатами. Также главными адресатами являются наши "акулы капитализма", представители большого бизнеса. Они говорят о том же самом между собой. Только на более простом языке. И они способны понять сложный текст Суркова потому, что это постоянный дискурс”.
В смысле откровенности, какой-то даже подростковой распахнутости Данилин уж подлинно подарок судьбы. Попробуйте расшифровать этот потрясающий аргумент: “Потому что это постоянный дискурс”! Это, надо полагать, что-то вроде вечного огня? Или намек на то, что представители большого бизнеса все уже так заговорили? “Устлал доступ минными полями” – сильно сказано, метафорично. Отчего они все так уныло безграмотны? Понятно, почему грамотных надо объявить “суетящимися первертами”: сумятицу вносят, мешают играть в царя горы. “Лишь наиболее продвинутые интеллектуалы” способны понять Суркова: как по-вашему, зачем Данилин так льстит патрону, преподнося его текст как эзотерический? А я вам отвечу: это он не патрону льстит, а себе. Это он – наиболее продвинутый интеллектуал, и ему, например, все понятно. Но он никому не скажет, потому что текст не для всех.
Да чего уж там усложнять-то особенно, дорогие ребята? Весь пафос статьи Суркова банален, как вся российская политическая риторика эпохи позднего Путина, – “За все хорошее, против всего плохого”: у нас много нефти и газа, эти нефть и газ многим нравятся. Мы готовы ими делиться за деньги и без ущерба для своего права проводить такую внутреннюю политику, которая позволяет нам поддерживать население в состоянии и количестве, потребном для обслуживания трубы. При этом мы выделяем из упомянутого населения тонкий слой авгуров, который будет допущен к распределению верховных благ, и транслируем этим авгурам через журнал “Эксперт” систему паролей, с помощью которой будет осуществляться доступ и взаимное узнавание. Вот вам и вся стратегия, все интеллектуальные глубины и высоты. Любые попытки произвести что-нибудь более креативное, судьбоносное и зовущее к действию будут нами оцениваться как суета первертов и всяческая суета.
И вовсе не надо подсчитывать, сколько раз и в каком контексте употреблено у Суркова слово “справедливость”. Во многих ЖЖ я встречал бурные восторги по этому поводу: “Справедливость”, в кремлевской риторике появилось слово “справедливость”! “Часы, часы, он показал часы!” (К. Чуковский о Сталине). Весьма приятно ощущать себя приближенным к самому седалищу и толкующим оттуда: в слове “справедливость” 14 букв, оно употреблено 16 раз, это многое означает! (Понимающее перемигиванье). Сколько бы раз ни произнес Владислав Сурков слова “народосбережение”, “справедливость” или “халва” – никаких геополитических, нравственных или обонятельных перемен это в России ни произведет. Потому что в стране, в которой политика подменена менеджментом, а демократия – системой запретов и умолчаний, никакое благо само собой ниоткуда не возьмется. Изменение произойдет одно: Владислав Сурков и армия набранных им карьерных мальчиков, желающих позиционировать себя в качестве политологов, будет еще больше уважать себя.
Собственно, ради этого все и затевается.
Самое главное, что никаких особо кровожадных вещей в сурковском тексте не содержится. И призывает его автор вроде бы к правильным вещам: национальной солидарности, социальной справедливости, преодолению силовых соблазнов… Вопрос ведь в том, КТО призывает, КТО все это будет осуществлять. Если за дело возьмется человек с таким стилем, такой степенью самодовольства и таким отношением к оппонентам, – нет решительно никаких оснований утверждать, что “впервые в нашей истории есть шанс на излечение хронической болезни судорожного (революционно-реакционного) развития”. Судорожное развитие надоело, кто бы спорил. Но прервется эта традиция (циклическая, многажды описанная, в том числе и автором этих строк) не тогда, когда воцарится несуществующая суверенная демократия, то есть мягкий тоталитаризм на сырьевой базе, а тогда, когда все население страны наконец поверит в простейшие законы и начнет их исполнять. То есть почувствует себя людьми. При таком начальстве это, прямо скажем, маловероятно. Скорее можно предположить, что у нас (уж подлинно впервые в нашей истории!) есть шанс прекратить ВСЯКОЕ развитие. Это и есть стабильность по-ново-кремлевски, стабильность для людей, пишущих и думающих вот так:
“Синергия креативных гражданских групп (предпринимательской, научной, культурологической, политической) в общих (значит, национальных) интересах выглядит позитивной альтернативой самозванству офшорной аристократии с ее пораженческой психологией”.
Не выглядит, к сожалению. Не совсем понятно, при чем тут синергия, и не очень видны пока эти стройные ряды предпринимателей-культурологов, кладущих живот на алтарь национальных интересов. Очевидна пока лишь позитивная ценность, на основании которой они будут идентифицироваться и объединяться. Эта ценность – самоуважение. Немыслимая самоупоенность полуобразованных людей, составляющих сегодня российский политический класс и компанию его подголосков.
Эта самоупоенность сквозит во всем – в манерах, в аргументации, в полемике, в костюмах, лексике, интонациях; нет, ребята, не деньги им нужны и даже не сырье. Власть? – не нужна и власть, она уже есть. Им важно чувствовать себя ин-тел-лек-ту-алами, вот чего они теперь захотели. Это и будет главной победой русской демократии: создание такого контекста, чтобы сервильные ничтожества и многоречивые недоучки чувствовали себя солью земли.
Вот этого-то у них и не получится.
“Никогда твоя пасть не спросит как надо о том, “хорош ли был рейс””.