Словно какой-то рок висит над судебным процессом по делу полковника Буданова. Казалось бы, уже неизбежное помилование осужденного с возвращением ему воинских званий и наград должно было положить конец этой истории — к возмущению как правозащитников, так и самых ярых ястребов: последние-то считают Буданова невиновным, а следовательно, по их логике, и прощать его не за что. Но вчера в дело вмешалась прокуратура Ульяновской области и дело пошло на новый круг.
Министерство юстиции обратило внимание на приложенную к ходатайству о помиловании справку о возмещении материального ущерба, нанесенного преступлением. По документам, представленным семьей Кунгаевых, полковник возместил 11 тысяч рублей вместо 380 тысяч. В прокуратуре говорят, что есть и другие неувязки.
Можно было бы увидеть в этом рядовую судебную «зацепку» диккенсовского толка, если бы речь не шла об одном из ключевых для страны процессов последних лет. Похоже, что судебные органы в очередной раз пытаются создать хотя бы видимость объективности в этом деле. Ранее, в октябре прошлого года, осуждающий приговор Северо-Кавказского окружного военного суда был оставлен в силе военной коллегией Верховного суда, что должно было выглядеть символом беспристрастности российского правосудия.
Ситуация с помилованием осложняется еще одним — и, возможно, главным, — моментом. Помилование (или отказ в прошении), по сути, — личное решение президента России. В обстановке, сложившейся после недавних терактов, отказ в помиловании явно не будет понят «широкими массами». Положительное же решение может вызвать крайне негативную реакцию на Западе. А в сложных ситуациях традиционно кажется, что лучше подождать в надежде на русский авось — может быть, что-нибудь случится, может быть, удастся помиловать Буданова не «громко», а незаметно. Беда в том, что «авось» вывозит не всегда.
