В последнее время оживились разговоры о целесообразности обложить поборами роскошь – с таким рецептом выступила «Справедливая Россия». Депутаты планируют внести в Думу законопроект о федеральном налоге на эксклюзивное потребление.
Что попадает в категорию роскоши? Наряду с самолетами, вертолетами и яхтами, сюда отнесли катера от 2 млн. рублей, дома и земельные участки дороже 15 млн. рублей, автомобили, ювелирные изделия и произведения искусства стоимостью свыше 300 тысяч.
Кое-что в списке удивляет. К примеру, не ясно, автомобиль класса Хенде Акцент – это в представлении депутатов, роскошь или средство передвижения? Если первое, то неровен час в список излишеств попадут подвенечные платья ценой от 2000 у.е. или платное обучение в вузе. Это сделало бы абсурдность градации «роскошь – не роскошь» еще более очевидной.
Социальная справедливость или, говоря иначе, общественное благосостояние – тонкая, малопонятная субстанция. Великие экономисты много размышляли над критериями ее приращения, позволяющими предсказывать, чем для общества обернется то или иное нововведение. Не сказать, чтобы их поиски увенчались успехом и дали простую, вразумительную формулу. Одно стало ясно как день – кавалерийские наскоки на социальный процесс не ведут ни к чему хорошему.
Однако, может быть, с роскошью все проще? Но вот незадача: чтобы облагать нечто налогом, надо четко прописать, с чего он взимается. Ценовым ориентиром тут не отделаешься – он может дрейфовать из-за инфляции или по каким-то другим причинам. Нужен простой и понятный всем индикатор того, что считать роскошью. А его пока не находится. Даже передовая культурология не располагает в настоящее время хорошей рабочей гипотезой.
У экономики по этому поводу имеется весьма определенное суждение: она относит к роскоши товары, чья стоимость в три и более раз выше, чем у товаров класса люкс (к последним относят изделия с наивысшими функциональными качествами). Но такое понимание роскоши практически обессмысливает законодательную инициативу, так как резко сужает налоговую базу. Ведь если прислушаться к экономистам, то BMW 7-й серии стоимостью $150 000 – это люкс, а никакая не роскошь. А ради одних только Феррари и Ламборджини, которые, безусловно, – роскошь, ломать копья не стоит.
Точно так же вряд ли правомерно относить к роскоши 75-метровую квартиру на Кутузовском проспекте, хотя ее цена переваливает за установленный норматив в 15 млн. рублей. На этой площади может проживать семья среднего достатка из пяти человек, не готовая платить исчисленного депутатами налога. Никто, конечно, не строит козней специально против этой категории граждан, но пострадают именно они. А увертливые, скользкие в налоговом отношении персонажи выкрутятся. Социальная система, как за ней водится, перераспределит нагрузку на плечи слабейших, и эффект будет противоположен намерениям.
Но отвлечемся на минуту от спорной ценовой планки и налоговых лазеек. Допустим, что все пройдет гладко. Так ли хороша инициатива "Справедливой России" даже при идеальном раскладе? Верно ли, что если кто-то, не стесняясь, тратится на прихоти, то его следует принудить делиться с теми, кто лишен самого необходимого? Получится ли скрестить липосакцию с анорексией?
Может, депутаты настолько поднаторели в роскоши, что ведут какую-то сложную игру-перевертыш? Можно предположить следующее: если цены рванут в заоблачную высь, скорее всего выиграют богатые. Механика здесь такова: от допналога роскошь станет менее доступна, а стало быть, еще более роскошна и привлекательна для статусных игр. Это иезуитство сто лет назад вывел на чистую воду экономист Торстейн Веблен. Он подметил, что праздные классы потребляют не вещи, а в первую очередь, их цену: самое важное для них не удобство и польза от покупки, а чтобы она сигнализировала кому следует о потраченной сумме. Тогда все смогут оценить удачливость и значимость человека, совершившего трату.
Веблен откровенно недолюбливал богатых, и оттого был особенно наблюдателен и придирчив к их слабостям. Но, строго говоря, он не открыл ничего принципиально нового. Траты напоказ бытовали испокон веков, и пустым фанфаронством они представляются лишь очень наивным людям. Вожди, императоры, удачливые купцы и фабриканты – все знали толк в бросании денег на ветер. Они не просто потакали мимолетным прихотям, а сигнализировали о своем статусе, капитале, положении. И не могли, не имели права не произвести блистательной траты, которая узаконивала бы их амбиции в глазах общественности. Статусная трата – почти императив. Она точнейшим образом маркирует, кто есть кто, и стоит ли иметь дело с этим человеком. Если рассуждать таким образом, нет ничего дурного в том, что барьеры обладания роскошью подрастут. И, стало быть, в затее «справедливых россиян» есть рациональное зерно: богатства перераспределятся, и при этом никто не останется в накладе.
Однако депутаты не сделали поправки на эпоху: со времен Веблена многое изменилось – игра в статусы и показное потребление стала всенародной. Все страты вовлечены в складывание точно таких же шифров и семиотических кроссвордов, что и богатые, только меньше об этом задумываются. Имиджевой игрой и самопрезентацией забавляются все до единого слои социальной пирамиды, она сделалась содержанием и острием повседневности.
На статус тратятся едва ли не более охотно, чем на физиологию, это съедает значительную часть бюджета даже у самой скромной семьи. Поэтому, строго говоря, мытарям нашлось бы, чем поживиться – ведь у каждой социальной группы свой минимум и своя точка отсчета для излишеств.
Вопреки распространенному мнению, объективный минимум потребления нисколько не объективен. Он поразительно относителен. Человек адаптивен к условиям, для него главное – чтобы было не хуже, чем у людей. Нет такого урезанного до предела набора благ, про который можно было бы сказать, что хуже некуда. К примеру, пшенная каша на воде, кирзовые сапоги и электрокипятильник – это что ли минимум миниморум, без которого не жить? Однако живут, и еще как! Воображаемый, пугающий всех минимум или черта бедности отмеряется от стандартного пакета, а сам этот пакет (или норма) зависит от социальных, а вовсе не базовых, физиологических потребностей. К тому же удовлетворять последние столь же неинтересно, как утолять голод пищей, лишенной запаха и вкуса (вероятно, когда в Средневековье в Европу стали завозить пряности с Востока, это излишество послужило заметным толчком к развитию капитализма и эпохи потребления). В этом смысле роскошь относительна, как относительны привычки, типичные для данного региона, от которых эта роскошь отсчитывается. Для кого-то сытное фастфудовское меню – роскошь. Ее тоже можно налогооблагать по полной.
Но если у всех излишества, значит, и стричь следует всех? Тогда к чему этот налог, дискриминирующий данный вид потребления? Смею полагать, наиболее продуктивный.
Ведь с роскошью и осуществляемым с ее помощью перераспределением богатств дело обстоит очень хитро. Сверхпотребление – это замаскированная благотворительность. Минимум девять десятых цены роскоши платится сверх производственной себестоимости. Куда идут эти 9/10? По сути это добровольные пожертвования в адрес производителей и дистрибьюторов, живущих с продаж прекрасного. Авторы, дизайнеры, подмастерья, обслуживающий и торговый персонал, еще масса рабочего люда кормится от щедрот состоятельной публики.
Как ни странно, сами любители роскоши не в курсе альтруистичной стороны дела. Иначе кичились бы своей социальной ответственностью и благотворительностью. Однако ничего подобного не происходит. Две стороны одной и той же монеты – социально-статусные игры и социальная благотворительность – распараллелены в их сознании. И это чудо как хорошо! Играют себе, а окружающим прямая польза.
Вот и не ворошить бы медоносный улей. Но глас народа не знает удержу: депутаты ведут себя так, будто отнять и поделить – плевое и априори праведное дело. Хотя двинься социум на йоту в сторону принудительного перераспределения – улетучится не только то, что намеревались делить, но и кое-чего посущественней. Мотивация к зарабатыванию и трате – это сук, на котором покоится общество. Подави ее – увянет спрос, а вслед ему сдуется предложение. Без производства роскоши и шика зачахнет производство высших, эталонных образцов, начнет сворачиваться система качества, исчезнут школы мастеров, способных его воспроизводить. За этим последует размывание иерархии, всеобщее равнение на отстающих и регресс.
Проще говоря: когда поблекнет красота, что же спасет мир?
