После жесткого разгона митингов в центре Москвы, полиция изымала у задержанных телефоны и брала пробы ДНК, а прокуратура потребовала лишить родительских прав пару, которая пришла на митинг с маленьким ребенком. Правозащитники Наталья Таубина и Александр Черкасов рассказали корреспондентке «Полит.ру» Ане Гольдман, почему силовики стали действовать более жестко, чем во время протестов на Болотной.
Наталья Таубина, директор фонда «Общественный вердикт»:
Ситуация последних недель выглядит в разы более жесткой, чем то, что было семь лет назад после массовых задержаний на Болотной. Складывается ощущение, что сегодня власти используют весь имеющийся потенциал средств подавления, вплоть до привлечения органов опеки. Вся репрессивная машина работает на то, чтобы люди боялись выходить протестовать.
На мой взгляд, сами по себе московские выборы были только поводом, сейчас на первый план вышла протестная активность в целом. Но поскольку столица стала эпицентром протестной активности, и именно на Москву равняются регионы, власти боятся, что это распространится на всю страну и стараются все задушить на корню.
Мы видим выступления чиновников федерального уровня, которые говорят о массовых беспорядках, нарушениях и провокациях. Это косвенно свидетельствует о том, что отмашка на жестокое подавление протестов в Москве была дана сверху. Полиция и Росгвардия — это федеральные ведомства с выстроенной вертикальной подчиненностью, и это тоже свидетельствует в пользу того, что решения по московским протестам принимаются на федеральном уровне.
На перспективу развития ситуации я смотрю пессимистично, у меня нет никаких иллюзий. Я думаю, что нас ждут процессы по так называемым «массовым беспорядкам», которые превзойдут Болотное дело по политизированности и безосновательности обвинений. Обвиняемые получат реальные сроки, и боюсь, немалые.
Александр Черкасов, председатель Совета правозащитного центра «Мемориал»:
Во-первых, казалось бы, у нынешнего протеста и у протестов 2011-2012 годов одинаковый генезис — нечестные выборы. Но тут важно отметить, что если в прошлый раз речь шла о значительных фальсификациях в ходе парламентских выборов и о безальтернативной передаче власти от Медведева Путину, то на этот раз повод для протестов, вроде бы, ничтожный — всего-то выборы в городской парламент. Однако на улицы тоже вышло очень много людей. Дело в том, что в подписную кампанию за выдвижение оппозиционных кандидатов было вовлечено около 100 тысяч москвичей, и когда их подписи признали недействительными, они восприняли это как личное оскорбление.
Во-вторых, со времен Болотной у нас существенно ужесточилось законодательство и заметно усилились и без того гипертрофированные силовые структуры. Штраф за участие в несанкционированном митинге увеличился с 500 рублей до 20 тысяч, при повторном задержании в течение года могут назначить штраф 300 тысяч, а на третий раз может наступить уголовная ответственность. Также была создана Росгвардия, которая получила очень широкие полномочия.
В 2013-2014 году на Украине случился очередной Майдан. Российские власти очень боятся повторения украинского сценария. Сейчас, в 2019 году, когда силовики говорят о том, что в Москву съезжаются оппозиционеры из регионов, которые хотят захватить площади и поставить там палатки, они буквально слово в слово повторяют украинский сценарий 2013-2014 года. Понятно, что это их больное воображение, что недопуск оппозиционных кандидатов на выборы в городской парламент — это сугубо московская проблема, вообще никак не связанная с регионами, но, как говорится, генералы всегда готовятся к прошлой войне. И не даром разгоном митингующих в центре Москвы руководил бывший командир украинского «Беркута» Сергей Кусюк.
Говоря о повторении Майдана в Москве, силовики сами генерируют реальность. Эти проекции полностью подменяют реальную проблематику московского протеста. В результате силовики начинают действовать и принимать решения, исходя из ими же самими вымышленной реальности. Основания для возбуждения уголовных дел формулируются не на основании фактов, а на основании версий силовиков. И уже на основании этого они начинают вести следственные действия.
В законе достаточно четко прописано, что такое массовые беспорядки. Никаких признаков массовых беспорядков в событиях 27 июля и 3 августа в Москве не было. И если уж кто и пытался устроить массовые беспорядки, так это были сотрудники МВД и Росгвардии, а не граждане, которые вышли мирно выразить протест.
Но фабула уголовного дела, под которую сейчас собирают показания, выглядит совсем иначе — якобы протестующие вступили в сговор с целью фальсификации выборов и организовали массовые беспорядки. Именно этот, с позволения сказать, конструкт и должна теперь подтвердить следственная группа. Под это сейчас собирают показания и вещдоки.
В-третьих, что касается изъятия телефонов и сбора проб ДНК., то для Москвы это в новинку, но, например, в Дагестане это рутинная практика, при помощи которой силовики осуществляют так называемый профилактический учет. Это кодифицированная и отработанная практика профилактики экстремизма, которую, впрочем, особенно не афишируют. В Дагестане экстремистами считают салафитов, которых предпочитают называть ваххабитами, а в Москве — участников акций протеста.
Сейчас в Москве Следственный комитет и полиция применяют механизмы и практики, отработанные в последние годы на Северном Кавказе. Следить за людьми можно не только при помощи электронных устройств, но и при помощи прикладной генетики. Это XXI век, дивный новый мир и, если хотите, киберпанк. Сейчас мы все немного почувствовали, в какой стране мы живем.
