Как говорится, много всего на свете, непостижного нашему уму, друг Горацио. И я про то же. Всего не перечислишь. Но хотя бы немногое.
Вот, стоит человек, а рядом холодный безжизненный камень лежит. И говорят тебе: человек (и ты, неразумный, в том числе!) прямо от него и произошел. Ну, не совсем прямо, а через многие опосредования. Как тут понять? Вернее, поверить? А мы потихонечку. Сначала камушек на кусочки раздробим. Потом песочек, потом пыль, потом атомы-электроны. Потом молекулы разные. Инфузории-туфельки. Потом водоросли, растения и морошка холодная. Слизняки, червяки, рыбы, земноводные. Потом динозавры, слоны, львы-тигры. Потом обезьяны. А потом и человечек тут как тут. Вроде бы в такой растянутой последовательности и понятно. А что – оно может так и быть. Нет? Да? Может? Не может?
Или другое, не менее причудливое. Даже более. Как это, к примеру, из трогательных, ласковых невинных существ с мягенькими льняными волосиками и огромными очаровательно удивленно расширенными глазками, нежно жмущих пухлыми ручками к хрупкой грудке плюшевых зайчик и медвежат, вырастают эти огромные, страшные, лохматые, отвратительные, харкающие и плюющие, пьяные, вонючие личности. Убийцы, душегубы, тираны, насильники и развратники. Сталины, Гитлеры, Джеки Потрошители, Чикатилы, Иди Амины! Где они прятались там, в этих крохотных тельцах? Нет, нет, это совершенно разные, не принадлежащие друг другу существование. Детство как такой вот самоотдельный зверь – поживет, поживет в одном существе, да и на другого перескочит. А тот, оставленный, бредет по жизни уже другим, несвязанным со своим трогательным детством, смертным организмом.
Прямо, как в музее Чапаева:
- Это что?
- Это скелет Василия Ивановича.
- А это что?
- А это скелет Василия Ивановича в детстве.
Или совсем другое. Уже из наших близких времен и более понятного житейского обихода. Как это постичь слабым разумом – вот, они стоят по церквам и свои роскошные пиджаки и полулысоватые головы благостными крестами осеняют. Какое умиление, однако же! И чрезвычайно ведь чувствительные! Неимоверно как тонко чувствующие и ранимые. Их безумно оскорбляют всякие там недозволительные вольные рассуждения про религию и попов. А ведь совсем недавно еще с тем же рвением сносили главки у тех же самых церквей, всякие склады и клубы в них размещали, выслеживали и гноили крестящихся. Некоторых и в отдаленные сибирские лагеря загоняли, да по психушкам размещали – излечить от этого своего глупого и социально-вредного извращения. Стояли в изгаляющихся комсомольских ограждениях у церковных оград во время Пасхи. Что еще? Ах да, с высоких трибун поносили эти дикие и нелепые пережитки тяжелого прошлого. И тоже ведь – искренне. Ну, как бы искренне.
Да, широк, широк человек. Я бы сузил.
Вот и выходит: много всего непостижного бедному человеческому уму на сем белом и черном свете, друг Горацио.
