Старые люди помнят, какие были страшные фильмы про динозавров. "Чудовище из глубины океана" ("The Beast from 20,000 Fathoms"), ужасающе неправдоподобное с виду (53 год все-таки) пугало лучше, чем современные зомби. Их главным оружием были как раз неправдоподобность — и неожиданность. Один американский актер воскликнул: "I don't believe it!" ("Не верю!") — за секунду перед тем, как огромная рептилия раскусила его пополам. У него не было внутренностей, только кровь, да и той немного; смешно по нынешним меркам. Но ведь страшнее всего необратимость. А суть этого страха в том, что вот ты субъект, а с тобой поступят, как с объектом, прямо сейчас, и ничего нельзя сделать.
Переживание "расчеловечивания" было тогда центральным сюжетом не только в развлекательной литературе. Режимы Гитлера и Сталина реставрировали культуру человеческих жертвоприношений. Мао Цзэдун тоже много успел в этом направлении, и Культурная Революция была на подходе. Человек стоял на границе двух миров: в одном носили костюмы и садились в самолеты, в другом, очень близко, неопрятно разевал пасть оживший архетип из глубин "коллективного бессознательного". Время было такое — не спрашивай, по ком звонит колокол, успей только в свой черед воскликнуть: "Не верю!" — почти никто не удерживался.
Снобы любят рассуждать о том, что к сюжету расчеловечивания апеллируют самые тонкие политические технологии. На самом деле к нему апеллируют все политические технологии, как эффективные, так и те, что приводят политтехнологов к катастрофе. Есть ровно один способ за короткое время повернуть целое общество в наперед заданном направлении: нужно сначала превратить его в коллектив единомышленников или в стадо. Первое, может быть, действительно дело тонкое; второе проще, но и опаснее. Коллектив есть состояние метастабильное, в том смысле, что ему легко стать стадом, толпой; а вот для стада уже, говоря практически, назад пути нет.
Тонкость же технологий обычно заключается в том, что некоторые группы людей превращают в стаи, и тогда они работают, как пастушьи собаки. Остальные люди вроде бы и не ощущают себя стадом, а все-таки идут, куда их гонят, хотя многие сохраняют членораздельную речь, чтобы ворчать себе под нос.
С этой точки зрения законы против "разжигания ненависти к той или иной социальной группе лиц" суть законы против нелицензированного использования политтехнологий, монополия на которые принадлежит государству. Американские законодатели принимают меры для того, чтобы чистые мыслепреступления по этим статьям не преследовались. Обычно карается только результативное разжигание: если удалось доказать, что по результатам твоих призывов отрывать колеса велосипедистам действительно хотя бы одному велосипедисту оторвали его колесо. (С доказательством бывает сопряжено немало казуистики. Но есть чистые случаи — скажем, выдвижение известных законопроектов, ставших законами, повлекло за собой травлю и избиение двенадцатилетних детей, с вывешиванием роликов и призывами "делайте репосты, ломайте ему жизнь". Люди, которые сталкиваются с подобным впервые, всегда спрашивают: "Как такое возможно?" — не желая поверить в древнего динозавра. Однако, данное чудовище разбудили держатели законной монополии, так что жаловаться некому.)
Сейчас, на пороге нового воскрешения динозавров, можно наблюдать странный эффект — так называемый эффект поручика Ржевского. Именно, всякий законопроект с отчетливым обозначением той или иной группы лиц привычно разжигает в обществе ненависть к этой группе. Тема реформы РАН и передачи ее собственности в руки к комитету, в президиуме которого сидит М. В. Ковальчук, вызвала к жизни нижеследующие отзывы:
Начали было появляться "разоблачающие новости": "По словам Сафоновой, проверка здания РАН прошла рано утром 4 июля, после поступления ГУ МВД информации о том, что в подвале здания проживают около 200 мигрантов. [...] Сафонова добавила, что, по некоторым данным, часть людей, проживавших в подвале, вывезли на грузовике с надписью "Хлеб", а другие могли скрыться через выход в бомбоубежище или выход в центральной части здания РАН. Откуда поступили эти данные, пресс-секретарь не уточнила." Здесь эксплуатируется тема нелегальной иммиграции, а грузовик (лучше бы фургон) с надписью "Хлеб" взят не то из фильма "Место встречи изменить нельзя" — в нем, кажется, банда "Черная кошка" увозила похищенного Шарапова — не то сразу из романа Солженицына "В круге первом". (Там узников режима возили в фургоне с надписью "Мясо".)
Пока пользователи, читая это, ожидали появления в Интернете роликов, в которых избивают научных сотрудников, заставляя их признаться на камеру: "Я ученый!" — ученые, однако же, продолжали объединяться в коллектив. Кто-то считал, что структуру РАН необходимо реформировать, кто-то нет, но на откуп реформаторам, заявленным в текущем законопроекте, отчего-то никому этот вопрос отдавать не хотелось. Среди многочисленных писем иностранных коллег в поддержку протеста российских ученых есть обращение знаменитого математика Фабрицио Катанезе, в котором он напоминает министру Ливанову, что за 400 лет своего существования итальянская национальная Академия подвергалась реформе ровно один раз — при Муссолини.
Те, кто сомневался, что среди академиков и член-корров остались настоящие ученые, могут заглянуть в список отказавшихся вступать в новую РАН. Нетрудно проверить, что он в основном состоит из ученых международного уровня по любому из признаков, принятых в сообществе. Научный клуб с идентичным списком участников, вероятно, не знал бы отбою от желающих быть причисленными.
Объединились люди, о которых трудно было поверить, что они смогут договориться. По всей видимости, это следует считать побочным результатом применения политтехнологий: скорее всего, стремились к другому.
Пока разного рода коллективные процессы, инициированные реформой РАН, набирали обороты, появился очередной повод вспомнить члена-корреспондента Петербургской Акадении Наук Ф. М. Достоевского. Несколько дней назад на митинге ученых в защиту РАН озвучивалась в основном тема распила и захвата недвижимости: дескать, все это с тем и затевалось, чтобы отнять у Академии ее имущество и обогатить чиновников. (Наверное, в этом была какая-то правда, но только имущества этого не так и много. Интересно было бы сравнить его с совокупными владениями какого-нибудь спортивного клуба, скажем, "Динамо" или "Спартак".) Этого больше всего и боялись — и теперь многие известные ученые празднуют победу: дескать, Кремль отступил, организацию по управлению имуществом РАН возглавит ее президент, прямо сейчас все отбирать не будут. Конечно, суть реформы пока не ясна, конечно, открытого обсуждения с научной общественностью деталей ее не предвидится; конечно, директор РНЦ "Курчатовский Институт", которого до сих пор регулярно проваливали на выборах, теперь попадет в академики. Но все-таки есть повод для праздника. По такому случаю нам и кажется уместным процитировать одну малоизвестную новеллу Федора Михайловича Достоевского (по вопросам атрибуции см., например, работу И. Аврамец):
"...Одним словом, я вам навеки рекомендую, — заключил С., — если вам надо у кого-нибудь что-нибудь выпросить, и если это довольно трудно, то один из самых лучших приемов — это сделать вид, что пришли просить денег. Разумеется, судя по человеку: чем деликатнее были прежние отношения, тем лучше. Явитесь не в урочный час, удивите приходом, сочините себе такое лицо, заведите издалека, заставьте страдать, напугайте, истомите человека, — и вдруг совсем другим голосом, прямо изложите настоящее дело. Поверьте, до того будет вам благодарен, что ни за что не откажет. Всё, что хотите, получите. Это самый вернейший прием. Впрочем, я вам всё это сообщаю секретно."
* * *
Возвращаясь к политтехнологии "расчеловечивания", отнятия у врага права принадлежать к одному с "нами" виду, принесения его в жертву племенному божеству, олицетворяющему коллектив — следует сказать пару слов в ее защиту. Преувеличить ее значение для человеческого общества невозможно. Так, есть мнение, что именно ей мы обязаны феноменом сознания — и обязаны дважды.
Первым сформировалось не индивидуальное сознание, а коллективное. (Человек и до сих пор теряет способность адекватно моделировать реальность, надолго оказавшись в одиночестве.) Мощные ритмы возбуждения "зеркальных" нейронов (ответственных за обучение посредством имитации) у коллектива, точнее, стада высших приматов стояли за каждым совместным их действием. Обработка этого опыта в отдельном мозге могла дать начало рефлексии, что, в свою очередь, могло бы привести к формированию "отдельного" сознания, личности.
Но самое главное общее дело, на которое способны далеко не все стадные животные — это не только изгнание, но и убийство себе подобного. Для этого нужно преодолеть довольно высокий барьер, то есть, требуется очень сильное совместное возбуждение, которое объединяет особей и развивает зарождающееся коллективное сознание.
А личность формируется отпадением от коллектива. Известно, что у маленьких детей это переживается как травматический опыт: оказывается, что "мы", "ребята", и "я" — это не одно и то же.
Изгой, которого совместно убивают, хоть и отпадает от коллектива — вряд ли доживет до того момента, когда это поможет ему развить свою отдельную личность. Зеркальные нейроны, однако, позволяют переживать эмпатию: чувствовать то же, что и другой, если при взгляде на него те же наборы нейронов у тебя активируются.
Вот тот, кто вдруг по случайности начал переживать эмпатию к изгою по вине зеркальных нейронов — он тоже отпадает от коллектива. Но информация о коллективных процессах в среде нейронов в нем сохраняется, и отдельное сознание, а с ним и сам интеллект, может сформироваться.
