В последний день ноября после двухмесячного отсутствия еду в Грозный. Рано утром в Назрани, пока целый час – в час по чайной ложке – наполнялась маршрутка, я сидела на переднем сидении, сложив руки на коленях и чуть откинувшись назад, терпеливо, почти бездумно, ждала отправления, и чуть посмеивалась над собой. Это я, дома, в Москве, не способная спокойно отстоять и пятиминутную очередь, сижу сиднем в выстуженной, пропитавшейся сомнительными запахами машине, никак не реагируя на течение времени, не заводясь, не испытывая даже лёгкого раздражения…
Помню, когда первый раз ехала из Ингушетии в Чечню, взялся вести меня один коллега, и он же назначил для меня несколько встреч, первая из которых должна была состояться прямо на трассе Ростов-Баку, возле поворота на Урус-Мартан. Чтобы попасть на эту встречу, от которой потом выстраивался весь дальнейший день, договорились с этим самым коллегой: выезжаем в 8 утра. За пять минут до назначенного времени я уже мерила шагами просторный гостиничный холл. Прошло четверть часа… полчаса… полтора часа… Я уж и не знала, что думать, и только как заведённая набирала номер мобильного телефона непонятно куда запропавшего человека. Когда стрелка часов подползла к десяти, он вдруг появился в дверях, широко улыбаясь. Моей нервозности он явно удивился, а на поток вопросов невнятно пробормотал что-то про посты, проверки на дорогах и что-то еще в этом роде... Затем, как ни в чем не бывало, предложил выпить чайку перед отъездом. “Да вы что, с ума сошли?” - взорвалась я: - “Какой чай? Нас же люди посередь дороги ждут! А мы уже на два часа опаздываем. Они и так, наверное, плюнули и ушли. Как мы без них работать будем?” “Да ты не волнуйся”, - покровительственно похлопал меня по плечу коллега. - “Подождут они”. Я махнула рукой и выбежала на улицу к машине, хотя, честно говоря, не понимала уже - куда и зачем в этой неприличной ситуации теперь еду.
Но когда мы добрались до поворота на Урус-Мартан, оказалось, что нужные нам люди действительно там стоят! Спокойно и непринужденно… И нашему двухчасовому опозданию как бы и не удивились. Даже слова не сказали... Я глазам своим поверить не могла. Ведь такого не бывает! Оказывается – бывает. В определенных местах и в определенные времена. И я довольно быстро узнала про перекрытые дороги, про операции “стоп-колеса”, про “ограничение доступа в населенные пункты”, про опаздывающий на полдня или вообще не приходящий транспорт. Похоже, за последние полтора года частые поездки на этот эксклюзивный курорт научили меня, по крайней мере, одному – ждать, смиряться с тем, что от тебя ничего не зависит. И уже один этот простецкий навык дорогого стоит.
*****
Пока стояли в очереди на проезд через пост “Кавказ”, собирали десятирублевые бумажки, “чтоб пропустили без проблем”, тоже ждала, лениво разглядывая в грязное окно плавающие в голубо-оранжевой дымке силуэты гор. Но когда маршрутка, набирая скорость, двинулась по трассе к городу, сонное спокойствие уступило место неожиданной мысли: “Скорее бы! Уже скорее бы доехать! Скорее бы кончились эти поля, придорожные базарчики, неизменные десятилитровые стеклянные банки с ядовито-разноцветным конденсатом. Скорее бы увидеть Грозный!” Подумала и удивилась – что ж это за радость такая: побыстрее встретиться с этими развалинами, которые весной и летом еще кое-как прикрыты, залатаны зеленью, а в начале зимы более депрессивное зрелище надо поискать?..
Отчего меня так туда тянет, что, растеряв всё свое долготерпение, невольно считаю посты и развилки? Сильно соскучилась по друзьям? Безусловно. Но дело не только и не столько в этом, а именно в том, что – да! – хочу скорее увидеть город, со всеми его разрушенными домами, непролазной грязью, вонючими канавами, горами мусора. Странно сказать, но ведь получается - люблю этот город, в котором никогда не жила и который никогда не видела до войны. Люблю таким, какой он есть сегодня, и эта любовь замешана на неподдельном восхищении, подобное которому испытываешь перед человеком без ног, пытающемся ходить.
В центре, на проспекте Победы, автомобильная пробка. И это хорошо.
На рынке бойкая торговля, с лотков переливаются светофором яркие мандарины, огурцы и помидоры. Замечательно!
Женщины на высоких каблуках как по воздуху перелетают через грязевые водоемы, девчонки в дутых белых курточках – последний писк моды, это вам не хухры-мухры! – пересмеиваются и картинно встряхивают волосами…
Я улыбаюсь от радости. От радости, что в этом аду люди смогли сохранить человеческое достоинство, что десять лет войны не отняли у них мужества и самого желания жить.
*****
Десять лет этой войне то ли исполнилось неделю назад, то ли исполнится через неделю.
Как встречает Чечня юбилей?
Лоточница, от ветра замотавшаяся в толстый шарф, пожимает плечами: “Чего ждем? Да хорошего ждем! Плохое все и так уже есть. Когда-нибудь это должно кончиться? Хотя все пока не кончается. Но если не думать, что когда-то закончится, так вообще с ума сойти можно”.
Сорокалетний журналист одной из районных газет рассуждает за чашкой чая в придорожном кафе: “Чем встречаем круглую дату? Так ведь сами видите. У нас идет гражданская война. Когда русские после первой войны ушли, здесь, конечно, был беспорядок. Мы не скрываем. Но когда они вернулись, сотрудничать с федеральной властью никто не пошел. В смысле – из нормальных людей. Ну и власть набрала тех, кто соглашался с ней работать. А соглашались воры и подонки. Необразованные, равнодушные, которые только о том и думали, чтобы урвать себе побольше. Ну и еще те, которые с гор в силовые структуры приходили под амнистию. Нет, я понимаю, у кого-то из воевавших на той стороне, наверное, действительно, есть желание искупить кровь. Но ведь искупают они ее тоже кровью! Как можно таких брать во власть, в органы? А ведь органы сплошь ими укомплектованы. В конце концов, хотят они воевать против своих бывших товарищей, брали бы их по контракту в специальные военные батальоны, что ли?.. А так они правопорядок охраняют, а сами такое творят!.. Личные счеты сводят. Деньги гребут. А иногда убивают просто по дурости, не разобравшись даже, кого порешили. У нас в селе, в Мескер-Юрте, таких вот погибших, вообще невинных, чистых людей, за последнее время человек десять насчитать можно. Вот, мой друг Абдулбек – у него так отца убили. Не просто ни во что замешан не был – а прямо святой человек”. До сих пор молчавший красивый светлоглазый парень лет тридцати улыбается мне через стол, но продолжает сохранять молчание. “Абдулбек, он вот умный, порядочный, верующий. Если какие конфликты, его всегда зовут людей примирить. И таких как он ребят еще несколько есть. Но разве ж их кто до власти допустит? Так когда у Абдулбека эти кадыровцы, или кто они там, отца убили, они ему потом записку в окно подбросили: извини, мол, зря убили, не за того приняли, неправы были...” Абдулбек согласно кивает головой. И снова улыбается, как будто даже виновато: “Да, вот так мы и живем”.
Наделенные официальными полномочиями бандиты не просто убивают, но даже этого не могут сделать с умом. Разумный убийца осмысленно выбирает жертву, продумывает свои действия. Эти же сначала стреляют, потом задумываются. И иногда даже разводят руками – ну, извините, обознатушки получились.
*****
Война - это хаос.
И это верно во всём и про всё. Не только про смерть, а в большой степени именно про жизнь, про цепь абсурдных бытовых ситуаций. Помнится, мне очевидец рассказывал, как в одном из переполненных грозненских подвалов, когда федералы в новогоднюю ночь штурмовали город, на радость соседям скандалила немолодая семейная пара; жена обвиняла мужа во всех смертных грехах, перечисляла всех его любовниц, проклинала их последними словами, размахивала руками, а сгрудившиеся вокруг люди забывали про бомбежку, про трясущиеся стены, и только досадовали, что адский шум взрывов и выстрелов не дает им разобрать каждое обвинение, брошенное в лицо старому развратнику… Это и про бесконечные часы ожидания. Про холод, сырость, темноту. Про невозможность вечером прогуляться по улице, пойти к друзьям или в кино. Про то, что такие обыденные вещи, как горячая вода и электричество, вдруг становятся недостижимыми, вспоминаются как сон. Сейчас, на исходе десятого года войны, электричество в Грозном дают с перебоями. Равно как и газ. А вода из крана не течёт почти нигде – ни горячая, ни холодная.
Ночевать иду к подруге, обосновавшейся на окраине Ленинского – центрального – района города. Эту квартиру, от которой оставались только голые бетонные стены, она за последние пару месяцев отремонтировала своими руками. Как ей это удалось – не знаю. Теперь горделиво показывает голубоватые обои, свежепобеленные потолки, новенькую кухонную мебель. Только вот дверь врезать ни в комнату, ни в ванную пока не удалось. И стильные обои обрываются рваными краями серого бетона, из которого торчат подозрительные железные прутья. Квартира на десятом этаже. Воды нет. Лифт, конечно, не работает. И воду нужно таскать со двора. Подругу это, впрочем, не смущает – дело привычное. Только вот во дворе нет постоянного источника воды – ни тебе колонки, ни тебе колодца. До сих пор воду привозили частники на продажу – рубль за ведро. Вроде недорого, но при всех попытках расходовать живительную влагу экономно, на семью рублей по двести в месяц набегает. А при местной безработице, зашкаливающей по официальным данным за семьдесят, а на деле - за девяносто процентов, это сумма очень и очень значимая. И некоторые граждане в силу неплатёжеспособности стали злостно уклоняться от оплаты. Встанут со всеми вместе в очередь, ведра свои подставят, а потом возьмут их тихонько – и юрк в подъезд. Народу возле цистерны собирается целая толпа, вёдер понаставлено, и ускользнуть, не расплатившись - дело нехитрое. Так вот, неделю назад случилась форменная катастрофа. В очередной раз разлив по ведрам и канистрам всю цистерну, и обнаружив, что денег явно не додали, водовозы обиделись и сказали, что больше обслуживать дом не станут. “Нет, ты понимаешь, уже неделю воды набрать не могу!” - жалуется мне подруга. - “У меня и раньше с этим проблемы были. Я ведь работаю, а они воду подвозят днем. Иногда специально задерживаюсь. Иногда дочка натаскает. Но тут целую неделю – вообще ничего. Нам с дочкой даже пару дней назад в соседний ПВР [пункт временного размещения для утративших жильё] за водой пойти пришлось. Боялись – прогонят. Им и самим часто не хватает. Но там знакомых много оказалось – и ведра набрали. Но нельзя же так! Хотя сейчас опять идти придется – делать нечего. Все запасы кончаются”.
Я предлагаю себя в попутчики, и мы под покровом ночи идем к “источнику”. Впрочем, там нас ждет разочарование. Из крана не каплет. А рядом валяются ведра, брошенные отчаявшимися местными жителями. Побрякивая своими пустыми вёдрами, скорбно влачим свои стопы обратно к дому и вверх по лестнице, на десятый этаж. Второй за полчаса подъем на эти высоты даётся мне не без труда и, стараясь дышать ровнее и вида не подавать, с ужасом думаю: “Господи! А как же с полными-то ведрами покорять этот Эверест?”
Устраиваемся было на кухне за чаем – подруга уверяет, что все-таки до завтра с грехом пополам её запасов хватит – но тут соседка колотит в дверь: “Воду привезли! Правда, привезли! Спускайся быстро! А то не хватит!” Мы снова хватаем ведра и бежим вниз. Цистерна не у нашего подъезда, а у соседнего, и возле нее уже толчётся огромная, неупорядоченная очередь, громыхая ведрами, канистрами, кастрюлями и тазами. Женщины суетятся, возбужденно кричат на вооруженного шлангом водолея: “Ты что все направо льешь и направо! В нашу сторону-то направь! Да, мы дольше стоим!” Мальчишки угрями протискиваются к шлангу, пытаются впихнуть свои емкости под струю. Бабы возмущаются. Один особо наглый добытчик получает звонкий шлепок по затылку.
Мы с подругой топчемся в грязи на периферии. Она – от интеллигентского нежелания толкаться и скандалить. Я - от общей растерянности. Счастливцы тащат мимо нас полные ведра, на ноги плещет ледяная вода. Так проходит минут 15-20. Вечер холодный. Мы выскочили почти раздетыми. Впрочем, как и все остальные. По мере того, как жидкость в цистерне идет на убыль, страсти накаляются. Где-то совсем рядом воздух разрывают автоматные очереди, но на них, естественно, никто не обращает внимание. Есть дело поважнее. “Оля, ты куда лезешь?! Ты куда без очереди! Что значит - тебе бы только два ведра? Да ты вообще одна живешь, а у меня семья, и мне еще ни капли не досталось!” “Нет, вы только посмотрите на нее, она же всюду пролезет!” “Люди! Деньги платите! Чтоб никто не вздумал! Я слежу! Я всех вижу! Из за таких, которые не платят, весь дом страдает! Нечем заплатить, так не подходите к воде!” “Да ты уже шестую канистру подставляешь! Куда тебе столько! Тебе всё, а другим ничего?”
Вода кончается. Мы с еще несколькими товарищами по несчастью плетемся домой, несолоно хлебавши. По лестнице на встречу нам скатываются две хорошенькие девчушки, потрясая только что опустошенными канистрами. Они надеются сделать второй заход, но, глядя на наши кислые лица, останавливаются, как вкопанные, и разочаровано выдыхают: “Что, уже кончилась?” “Да, девочки! - сокрушенно киваю я, -- ‘А счастье было так возможно…’ “Не то слово!” - смеются девчонки, разворачиваются и идут обратно наверх. Я плетусь за ними и ловлю себя на том, что каким-то укромным уголком души постыдно радуюсь, что нам воды не хватило, потому что не знаю, как бы занесла на десятый этаж два полных десятилитровых ведра. Пыхтела бы, останавливалась на каждой третьей ступеньки, расплескала бы половину. И все бы косились на меня с недоумением – вот слабачка. А может, чем больна?.. Пусть уж лучше без воды, но не потеряв лицо… Да о чём это я? Сквозь землю провалиться! Вот перед этими самыми девочками, которые идут впереди, хихикая над брошенной мной цитатой, девочками, которые так живут из дня в день вот уже десять лет, которые, наверное, даже не помнят толком, как жилось по-другому, как оно бывает без войны...
Грозный, 1 декабря 2004г.