В Санкт-Петербурге возбуждено уголовное дело в отношении замначальника колонии №3 УФСИН Петербурга и Ленобласти, подполковника внутренней службы, 49-летнего Николая Павленко за получение взятки. Павленко в ноябре 2010 года находясь на территории колонии, расположенной в поселке Форносово Ленинградской области, потребовал от осужденного заплатить ему $2 тысячи на создание благоприятных условий «отсидки», предоставление внеочередных свиданий, передачу продуктов питания сверх положенных норм. 30 ноября Павленко получил от знакомой осужденного деньги, после чего был задержан сотрудниками оперативного управления УФСИН.
Дело Павленко показательно тем, что практика такого рода, как утверждают многие наблюдатели, не просто широко распространена, но практически повсеместна. За деньги заключенные (иногда совершившие опасные преступления) получают возможность получать послабления в режиме - пользоваться мобильными телефонами, получать посылки с воли и т.д.
Строго говоря, эта практика не плоха и не хороша сама по себе. Она важна в том смысле, что те, кто охраняет, не так уж сильно отличаются от тех, кого охраняют. А особо символическое значение принимает все это в контексте того, что вообще государство собирается делать с тюрьмами. Это мы не про идею их ремонта и вообще всякого осовременивания, а про желание снизить число лиц, в тюрьмах содержащихся.
О вредности большого тюремного населения часто говорят представители власти. По словам Людмилы Альперн, экс-глава ФСИН Юрий Калинин считал, что «в тюрьме должно остаться не более 10-15% имеющегося населения, потому что эти люди являются криминалитетом. Остальные же — просто наполнитель, который сильно портится от соприкосновения с криминалитетом и получает от тюрьмы все те качества и свойства, которые в конечном итоге не способствуют снижению уровня влияния этой субкультуры на общество».
Дмитрий Медведев во вчерашнем Послании (просто последнее выступление, он часто об этом говорит) так говорил о необходимости гуманизации законодательства: "О том, что это законодательство должно быть жестким, но в то же время современным и гуманным в разумном смысле этого слова, а восстановление справедливости посредством правосудия и защита прав потерпевших не должны приводить к пополнению преступного мира большим количеством новых кадров". То есть, по мысли президента, тюрьмы плодят новых преступников. Посему предлагается средство — гуманизировать уголовное законодательство, чтобы в России меньше сажали.
Вообще-то тюрьмы — это исправительные учреждения. В Минимальных стандартных правилах обращения с заключенными, принятых на первом конгрессе ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями в 1955 году, указывается, что целью и оправданием приговора к лишению свободы является в конечном счете защита общества и предотвращение угрожающих обществу преступлений. Этой цели можно добиться только в том случае, если по отбытии срока заключения и по возвращении к нормальной жизни в обществе правонарушитель оказывается не только готовым, но и способным подчиниться законодательству и обеспечивать свое существование.
По концепции развития УИС до 2020 года предусмотрен переход от колоний к тюрьмам, раздельному содержанию осужденных в зависимости от тяжести совершенных преступлений. «Перевоспитывать» там вроде никого не собираются, зато обещают больше применять домашний арест. Ну и еще всякие спортзалы, бассейны и так далее.
По сути, власти, предлагая гуманизировать законодательство и разгрузить тюрьмы, прежде прочего расписываются в недееспособности российской пенитенциарной системы. И перекладывают функцию защиты общества со своих плеч по сути на плечи общества, что бы ни означал этот странный термин. То есть пока если и перекладывают, то очень постепенно перекладывают: в феврале численность тюремного населения составляла 862 тысячи человек этим летом, по данным ФСИН, 842 тысячи человек, на 1 ноября — 829 тысяч.
Верховная власть говорит, что 800 тысяч много. В этом есть некоторая доля истины, но имеется и изрядная доля лукавства. В работе «Тюремное население в СССР» Виктор Лунеев подробно описывает динамику численности заключенных в СССР. «Перед амнистией (1954-55 годов — «Полит.ру») в системе МВД СССР находилось 1463 ИТК и лагерных подразделений, 147 обычных и 11 особых лагерей. В них содержалось 2 043 040 мужчин (82,3%) и 439 153 женщины (17,7%), а всего 2 482 193 человека. Осужденных на срок до 3 лет - 227 397 человек (9,2%), от 3 до 10 - 1 497 286 (60,3%), от 10 до 20 - 569 409 (22,9%) и свыше 20 лет - 188 101 человек (7,6%)... После амнистии в 1954-1955 годах абсолютное число заключенных в стране сократилось практически вдвое, и этот уровень с небольшими отклонениями удерживался до 1970 года, тогда как коэффициент в расчете на население в связи с его ростом уменьшался».
«К 1986 году число заключенных вновь удвоилось и составило 2 356 933 человека, или 846 заключенных на 100 тысяч населения. Во время перестройки, несмотря на рост преступности, снижалось не только число выявленных правонарушителей и осужденных к лишению свободы, но и число заключенных. В 1991 году число заключенных в СССР, находящихся в ИТК, ВТК, тюрьмах, следственных изоляторах, ЛТП, ВТП, ЛВП, а также под надзором спецкомендатур в местах принудительного привлечения к труду, составило 433,8 субъекта на 100 тысяч населения, а в абсолютных показателях - 1 254 247 человек, т.е. она вновь вернулась к уровню 1936 и 1970 годов, хотя преступность в последний год существования СССР была в 3-4 раза выше, чем в 30-е или 70-е годы», - пишет исследователь. Таким образом, Россия пытается в очередной раз сделать то же, что делалось всегда в периоды сильной наполненности зон — сократить радикально население тюрем. Волнообразный процесс «гуманность-ужесточение-гуманность» характерен и для других стран мира. У нас ныне под это подводится модернизационная и «не-надо-кошмарить-бизнес»риторика», как ранее гуманистическая или «преодоление перегибов».
Сущностно «количество заключенных» — странный фактор оценки успеха или неуспеха работы государства по борьбе с преступностью. «Количество заключенных в разных странах не зависит ни от уровня преступности, ни от национальных особенностей, ни от чего вообще. Оно определяется каким-то странным образом. Скажем, Мексика и Канада имеют одно и то же количество заключенных на сто тысяч человек. Америка, которая, казалось бы, и культурно и по юридической системе близка к Канаде, имеет в пять раз больше», - утверждает видный исследователь российской пенитенциарной системы, директор Центра содействия реформе уголовного правосудия Валерий Абрамкин.
Проблема, на которую указывают власти ("тюрьмы плодят преступников"), существует и даже диагностируется. «Это тюремная субкультура, это очень жесткое иерархическое устройство общества внутри тюрьмы, которое накладывает на человека неизгладимый отпечаток. Человек, который три-четыре года отсидел в тюрьме, никогда не станет таким, каким он был раньше. Он будет влиять и переносить эти, так сказать, вирусы и микробы дальше. Он будет влиять на свою семью, если она у него осталась, на окружающих, и так далее», - так ее описывает Людмила Альперн. Правда, в описании писателя Сергея Довлатова («зона представляет собой модель государства». «Здесь есть спорт, культура, идеология. Есть нечто вроде коммунистической партии.(Секция внутреннего порядка.) В зоне есть командиры и рядовые, академики и невежды, миллионеры и бедняки. В зоне есть школа. Есть понятия карьеры, успеха) субкультура зоны не выглядит таким уж непременным злом.
Однако властям нельзя забывать, что гуманизация не ведет к понижению преступности. «Не следует также думать, что если мы искусственно (к чему сейчас безоглядно стремится Министерство юстиции РФ при согласии высших властей) уменьшим коэффициент призонерсти до европейского уровня, то у нас улучшится криминологическая обстановка в стране. Наоборот, при современном уровне реальной преступности в стране такой подход правонарушителями, да и всем народом, будет расцениваться и уже расценивается как безнаказанность, которая чревата еще более высокой криминогенностью», - считает Виктор Лунеев. Далее произойдет в перспективе на несколько лет рост преступности, который приведет власти к мысли о необходимости ужесточения законодательства.
Гуманизация наказания в России, таким образом, чревата именно ростом преступности, а не разрушением тюремной субкультуры, которая, как показывает и пример надзирателя из Ленинградской области, вполне передается и обслуживающему персоналу зон. Да и прочие силовики не избежали влияния криминалитета. Власти вроде бы понимают системность проблемы. «Все эти звенья (суд и правоохранительные органы — «Полит.ру»), безусловно, тесно связаны, и реформировать нужно всю систему, а не отдельные институты. Именно поэтому наряду с развитием законодательства о судебной системе, что мы делали и продолжаем делать, мы начали проведение реформы МВД», заявил в Послании Дмитрий Медведев. Однако шаги властей разноплановы. В сфере МВД реформа грозит остаться в рамках переименования милиции. А в сфере системы ФСИН — мероприятий по сокращению числа заключенных.
Для самих властей гуманизация тоже может выйти боком. Согласно довольно радикальному тезису Валерия Абрамкина, «тюрьма во всех странах используется отнюдь не для обеспечения нашей безопасности... Существование “удобного врага” (термин Нильса Кристи) служит удобным способом для бездарных политиков прикрыть свою бездеятельность в отношении решения реальных социальных проблем». Какими бы одаренными ни были руководители современной России, в решении социальных проблем у них не очень получается выглядеть достойно.
