Вот уже полгода продолжается параноидальная установка памятников Сталину по всей России. Ветераны требуют вернуть вождю законное мемориальное место, а городские администрации радостно исполняют волю народа. Ялта, Краснодар, Белгород и уральский поселок Тайгинка уже ставят фундамент и рассчитывают размеры – кто в ожидании 60-летия Победы, кто по душевной склонности.
Сообщения нарастали постепенно. Сначала никем, казалось бы, не замеченные коммунисты возложили цветы на могилу у кремлевской стены и произнесли ряд слов про “важность роли” и “память о вожде”. Потом спикер Госдумы и лидер “Единой России” Борис Грызлов сообщил, что Сталин был “незаурядным человеком” и лидером международной борьбы с фашизмом (хотя и с “перегибами”). Далее, опросы о Сталине выявили, что почти треть российского народа считают Сталина главным победителем 1945 года. Но вчера, после скандала с членом Совета федерации от Москвы Олегом Толкачевым, заявившим в прямом эфире “Эха Москвы”, что на Поклонной Горе в Москве тоже будет стоять генералиссимус (правда, не один, а с друзьями), все эти разрозненные сообщения достигли критической массы и сложились в тенденцию. Потом, правда, выяснилось, что на Поклонной поставят не Сталина, а четырех солдат союзных армий с “характерными национальными чертами внешности”, и Толкачев все перепутал. То ли ошибочка вышла “по Фрейду”, то ли общественность еще не готова воспринимать подобные сообщения, но слова насчет памятника Сталину пришлось взять обратно. Во всяком случае, в Москве его пока не будет. Но сама мысль удивила совсем не так сильно, как хотелось бы.
Память об исторических событиях, особенно тех, которые прямо относятся к “национальной идее” или государственному строительству, подвергается и должна подвергаться постоянной ревизии. Понятно, что оценки роли личности лидеров в истории иногда кардинально меняются, и что количество жертв и причины репрессий осознаются не сразу и не всеми. Подгнившие куски представления об отечественной истории должны со временем заменяться новыми. Но в нашем случае они лишь покрываются новым толстым слоем краски. Чтобы переоценивать было не больно, и чтобы издали было не видно.
Великая Отечественная война прошла уже не один цикл памяти. Сначала ничего не было. Точнее, был шок, осмысление потери и фанфары. Затем поколение сменилось, наступило время развенчания культа личности – появилась песня “Журавли”, кино про часы убитого командира, но почти сразу это сменилось “монументализацией” военных подвигов. Мамаев курган, Брестская крепость и деревня Дубосеково стали обрастать гранитом, а бронзовая фигура отца народов оказалась в музейных фондах, на помойке, а еще в потаенном уголке сознания части элиты. Еще лет двадцать спокойного и счастливого неведения, как случается перестройка и вскрываются ужасающие факты преступлений советской власти, в том числе, во время войны. На фоне перестроечного голода самой большой трагедией массы социально незащищенных россиян становится развал Советского Союза. Наконец, приходит Путин и становится ясно, что единственным утешением остается тот факт, что войну “мы” все-таки выиграли и мир от фашизма действительно спасли. Ну да, не без репрессий, говорят россияне, зато какую державу отстроили? И весь мир “нас” боялся. А теперь, говорят, курим их “Мальборо” и продаем им свои леса и реки. В этой ситуации самым ясным выходом становится возврат в родную хату, где всегда понятно, кто отец родной и где мать-сыра земля. В общем, Сталин как личность незаурядная, хоть и с перегибами, - это комфорт и спокойствие, совсем не то, что либеральная безотцовщина.
Когда издательство, специализирующееся на модной интеллектуальной литературе, издает советские книжки о Ленине и революции; когда на открытии выставки самого продвинутого актуального искусства выступают члены НБП; когда архитекторы возвращаются к сталинскому ампиру, потому что им надоел буржуазный функционализм; когда на смену Мэрилин Монро на постерах в киосках появляется Леонид Брежнев,– это говорит о том, что выросло новое поколение, и прошел очередной цикл памяти. В этом “дивном новом мире” персонаж Сталина страшно привлекателен, потому что несет в себе печать настоящего большого стиля. Но за этим стилем уже не видно содержания, и поэтому история теряет смысл. В такой вакуум легко проникает любая “мощная” идея - о закрытии государственных границ, о чрезвычайных полномочиях, о беспощадной антитеррористической войне и чистке рядов. Не пенсионеры и ветераны, а веселое поколение 1990-х становится целевой аудиторией нового – строгого, но по-отечески справедливого – режима.
Мы хорошо помним о том, что каждая семья понесла потери на войне, и потому ирония по отношению к военной истории кажется кощунством. Однако благополучно забываем, что практически каждая семья так или иначе пострадала от репрессий, и потому продолжаем радостно потреблять старую идею в новой упаковке. Пора отправляться лет на сорок в пустыню, подлечить амнезию. Но у нас нет ни сорока лет, ни пустыни, так что придется остаться и восстанавливать память на месте.
См. также:
