Проект «Психология за права человека» оказывает экстренную психологическую помощь людям, которые были задержаны на протестах, пострадали от полицейского насилия или просто тяжело переживают то, что происходит сейчас в стране. Психологическая инициатива началась еще в прошлом году, когда команда специалистов «Психология за права человека» помогала гражданам Белоруссии. Татьяна Стекольникова поговорила с психотерапевтом и соосновательницей движения Ольгой Размаховой о том, как движение помогает людям и что делать, если новости сильно тревожат.
Основные запросы — про тревогу, паническое состояние, высокий уровень стресса. В первую очередь, я говорю о тех людях, которые были задержаны, но потом отпущены. Но я предполагаю, что мы еще столкнемся с большим наплывом заявок от тех, кто сейчас сидит. У людей, которые либо были задержаны, либо даже не участвовали в митингах, сильно поднимается уровень тревоги, наблюдаются панические атаки и в принципе паническое состояние, то есть такое тревожное расстройство может закрепляться, особенно у тех, у кого тревога уже была свойственной чертой.
Вторая тема — ощущение уязвимости и потеря ощущения безопасности. Одни люди не чувствуют себя в безопасности в своих городах, потому что если просто пойдут по улице, не знают, чем это закончится. Другие боятся за своих близких, которые могут сейчас сидеть или которые просто оказались где-то на протестах, или в городах, где большая политическая активность. Люди даже могут бояться находиться у себя дома, потому что много новостей про обыски, про системы распознавания лиц, то есть никогда не знаешь, где тебе прилетит. Общее напряжение у тех людей, которые, опять же, могут не разделять мнение активистов про Алексея Навального или даже в принципе могут поддерживать Владимира Путина, но уровень напряжения всё равно высокий, потому что они видят: эта система сейчас может ударить по любому, не очень разбираясь в политических взглядах.
И еще один параметр — это ощущение беспомощности. Люди не знают, что еще сделать, они пытаются мирным образом выйти на диалог, но их не слышат, а сажают и избивают. Мирные попытки не работают, и это еще больше сковывает людей, потому картина будущего неопределенная. Это переводит людей уже не в тревожный, а в депрессивный спектр.
Еще есть запросы про суицидальный риск, но их чуть меньше. Этот риск повышен в связи с ощущением безнадежности. Люди не понимают, зачем им жить, если не получается наладить диалог с государством.
У нас много кейсов, когда обращаются юристы, которые очень сильно выгорают профессионально. Ощущение работы в никуда: их клиент прав по закону, но они не могут ничего сделать.
В том числе к нам обращаются наши коллеги-психологи. Их профессиональная возможность изучать личностные особенности человека или его эмоции фактически бьется о контекст, в котором всё находятся. Намного проще было бы работать не с эмоциональным состоянием человека и с его установками, а с законами государства. Это прямой дорогой повлияло бы на изменение качества жизни людей.
Насилие всегда подразумевает того, кто имеет власть, и того, кто влияет на человека, тогда он оказывается в уязвимой позиции. В данном случае власть институционально выступает глобальным абьюзером, и здесь очень сложно, потому что у человека нет прямого доступа. В той же ситуации домашнего насилия мы можем выйти из отношений, а куда мы выйдем с вами из государства, не очень понятно. Мне нужно переехать, а почему я должна переезжать, если я здесь родилась, здесь живут мои друзья и родители. Либо мы можем пойти с партнером на семейную терапию, пытаться разбираться, налаживать контакт. В данном случае люди и пытаются протестами наладить этот контакт, но это невозможно.
Это усугубляет нашу работу. Мы можем работать с состоянием человека, но это такой бесконечный процесс: каждый новый вызов, давление со стороны государства — это очередная новая пощечина людям. Их состояние ухудшается, и человека невозможно вывести из ситуации полностью.
Мы стараемся считывать разные возможности людей. Кто-то в состоянии тревоги, в котором даже не способен связаться по телефону или по видеосвязи, поэтому мы пытаемся работать через чаты поддержки, или когда специалисты могут записать голосовое сообщение.
Первая рекомендация — это информационный детокс. Когда мы выделяем час для чтения новостей, но в другое время не подбегаем к телефону от каждого сигнала и не чувствую постоянную информационную тревогу. Очень важно определить для себя комфортный формат. Мне, например, комфортнее всегда быть включенной в новости, и я не чувствую тревогу, когда они постоянно ко мне приходят. Но я, наоборот, могу начать беспокоиться, если что-то пропущу.
Вторая рекомендация — подумайте о вещах, которые в данной ситуации могут дать вам какую-то поддержку. Например, позже выходить на работу, больше высыпаться, видеться с друзьями и больше обмениваться какой-то информацией о своем состоянии с теми людьми, которые более разделяют наши взгляды и ценности, или принять горячую ванну, организовать себе хороший ужин из любимой еды, подумать, в какие места имеет смысл походить, сесть поработать в библиотеке, пойти в кино, погулять по улице не удастся, но придумать для себя какое-то safe space. Это могут быть любые банальные вещи, которые помогут лучше о себе позаботиться, стать более ресурсным.
Третья рекомендация — меньше уходить в провокационные каналы, не читать комментарии людей, которые не разделяют наши мнения, не вступать с ними в диалоги, конфликты, иначе это повышает ощущение несправедливости и тупика. Лучше общаться с людьми, которые разделяют нашу позицию, чтобы чувствовать, что мы не одни, есть огромное количество людей, которые проживают что-то подобное.
Я в своей практике не очень много сталкиваюсь с переживанием вины. В большей степени это люди, которые чувствуют вину за то, что не могут сделать чего-то большего, что допустили такое, а не вина «за то, что я выхожу». В таком случае мы больше опираемся на ценности человека, вытаскиваем из него ценностное обоснование, за какие ценности он или она там были. Здесь также помогает осознание, что такие же ценности разделяет какое-то количество людей. Например, такие общечеловеческие ценности, как «я за свободу и против насилия», могут поддержать человека и снизить ощущение собственной беспомощности.
Также мы даем понять, что они имеют право там находиться, высказывать свое мнение относительно происходящего, и здесь абсолютно однозначно неправы те, кто поднимает оружие на безоружных. Людям дает поддержку то, что правда на их стороне, что в каком-то историческом контексте они здесь правы, ничего не нарушают и никому не причиняют боль.
Когда человек понимает, что он всё делал правильно, но получилось так, что в его сторону было оказано физическое насилие, человек осознает, что это не из-за его действий по сути, а из-за того, что кто-то отдал кому-то такой приказ. Это несправедливо, но так людям намного проще чувствовать себя, когда они понимают, за что борются и с чем.
Во-первых, может развиться посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР). Когда мы получаем какую-то травму или испытываем травматичный опыт, когда нас избивают палками или даже когда мы просто в этом информационном поле, мы никогда не знаем, где точка нашего эмоционального предела,а значит, не можем спрогнозировать, при каких условиях она может быть достигнута.
В связи с этим очень важно своевременно купировать эмоциональное напряжение, чтобы оно в итоге не закрепилось и не стало чем-то более серьезным. Например, чтобы тревога или страх не перешли в фобическое и паническое расстройство, а депрессивное состояние не вылилось в депрессию. Именно для этого организуется экстренная психологическая помощь. Мы не можем предоставлять помощь прямо на месте, но стараемся как можно быстрее.
Всегда ли удается помочь людям, и как вы понимаете, что помогли?
Есть несколько маркеров. Во-первых, мы руководствуемся тем, что человек приходит к нам в состоянии определенной тяжести, а после взаимодействия с нами это его состояние становится несколько лучше, более стабильным, чуть менее тревожным, как мы можем субъективно это оценить. Во-вторых, после сессии человек начинает обладать, например, техниками, как справляться с тревогой. В-третьих, диалог сам по себе сделал ему/ей несколько лучше и облегчил состояние.
Безусловно, мы не всегда можем быстро что-то изменить и не всегда у нас есть возможность работать с человеком несколько месяцев.
Мы изначально стараемся брать тех специалистов, которые далеки от протеста, то есть сами не выходят на акции и сами не пострадали. Лично я мало работаю с пострадавшими, потому что сама участвую в митингах. Я как соосновательница движения «Психология за права человека» выступаю координатором, общаюсь со СМИ, распространяю информацию, организую обработку заявок, даю интервизии, супервизии специалистам, которые работают с людьми.
Сложность в том, что у нас не то чтобы есть люди, которые живут не в России, говорят на русском языке и готовы в большом количестве помогать. Когда то же самое было в Белоруссии, сами белорусы активно работали со своими гражданами, а нам было важно помочь коллегам со стороны страны, которая была в тот момент в безопасности. Хоть мы и очень сильно переживали о происходящем у соседей, но все-таки мы были со стороны и не были так включены, как сейчас. В нашей ситуации белорусы не могут нам помогать, потому что у них самих там всё еще продолжается. Но всё-таки есть коллеги из Украины, Молдовы, Германии, Америки, которые помогают.
В целом нам приходится не очень экологично для себя поступать и работать, но мы не видим здесь других вариантов. Мы, естественно, стараемся защитить специалистов от выгорания, проходим интервизии, разбираем друг с другом какие-то моменты, в том числе собственное состояние, организуем просветительские вебинары, где делимся знаниями.
Насколько получается помогать клиентам — сложно сказать, потому что на войне не до того, чтобы активно об это думать.
Если вам нужна психологическая помощь специалистов движения «Психология за права человека», вы можете записаться на консультацию в Telegram @funambulist_ak или @olga_raz.