Мы публикуем резюме регулярного вторничного «Открытого семинара» «Полит.ру» и Института национальной модели экономики, созданного для обсуждения позиции и содержания нашего экспертного круга и сообщества. 23 октября в качестве основного докладчика выступил филолог, историк, профессор МГУ Алексей Песков, только что в издательстве ОГИ выпустивший новую книгу "Русская идея" и "русская душа": Очерки русской историософии». (Приходите также сегодня на публичную лекцию Алексея Пескова). Участники обсуждения (кроме собственно "Полит.ру") – Виталий Найшуль, Вячеслав Широнин, Михаил Арсенин, Татьяна Малкина, Ольга Лобач, Ольга Гурова, Григорий Глазков, Олег Мудрак.
В эпоху Просвещения происходил процесс эмансипации общества от государства или граждан от идеологии, от веры во власть. Общество, осознавшее себя достаточно интеллектуальным и внутренне свободным для того, чтобы высказывать свои суждения о государстве, оказалось свободным настолько, что государство не могло его подавить. У нас последние лет 15 постепенно происходит обратный процесс – эмансипация управляющего класса от общества. По словам Григория Явлинского, "сейчас власть на разные лады толкует один и тот же императив: "Не трогайте нас. Не мешайте нам работать, и мы вам не будем мешать. А если будете мешать, то мы вам покажем, кто здесь есть власть".
Если быть корректным, ускользающим является сам феномен власти, основанный на вере и согласии. Властный приказ исполняется подвластным по собственной воле, в результате веры, добровольного признания власти – заранее признано, что лучше подчиниться. В отличие от этого, административное указание исполняется в результате каждый раз возобновляемого насилия или манипуляции, когда управляемый и не знает, что им управляют.
В России всякое просвещение, начиная с Екатерины, возглавляла именно верховная власть. Именно власть определяла то, как должно вести себя общество и на каком языке оно должно говорить. Власть всегда имела про запас достаточное количество риторических приемов, кодов и программ, с помощью которых она осуществляла власть и перемены в стране, реформы. Это не только императоры и их "администрация", но и идеологи власти. В советские времена правители всячески поддерживали существовавшие риторические дискурсы, которые и были частью механизма собственно власти. Власть всегда заботилась о том, чтобы общество имело язык, на котором оно должно разговаривать. Сейчас общество имеет целый ряд культурных языков, языков культурных сообществ.
Раньше в истории оппозицией считалось любое выступление против существующего идеологического языка. Сейчас любой риторический дискурс, идущий от власти (или против нее), будет на утро деконструирован в газетах. Нет смысла употреблять риторику, когда назавтра газеты объяснят, что это все риторика и что за ней скрывалось. Риторика будет легко деконструирована из позиции прагматики, административной игры, из соображений кто и за кем стоит. По факту это означает отстранение правящей группы от претензий на сильную власть, на длительную легитимность. Как у Жванецкого – «я выполню любой его приказ мгновенно. Мгновенно, но как только он докажет, что умнее меня».
Для русской истории эта ситуация уникальна. Поэтому некоторая растерянность интеллектуалов вполне очевидна: не с чем сравнивать. Структура вроде бы остается той же, но тип отношений между властью и обществом сложился принципиально другой.
В чем тут причина? Разумеется, за прошедшие 15 лет произошли радикальнейшие изменения, за небольшое историческое время легитимность власти, вера в нее несколько раз разрушалась, на развалинах идеологий существует множество различных языков и представлений, никак не соотнесенных друг с другом. Их много. Сильно возросла экономическая самостоятельность населения, народ от власти зависит гораздо меньше, чем раньше.
Что очень важно – власть на протяжении веков транслировала прогресс, власть была интерпретатором прогресса. Сейчас человек не нуждается в такой интерпретации, частично и сам зашел дальше в «прогрессе», чем государство, он более современен. Вдобавок народ не связан обязательствами. В результате общество забегает вперед, а государство отстает. Вряд ли власть этого не понимает, но она связана обязательствами. Она не может принимать какие-то идеи, которые уже возникли в обществе, потому что общество обязательствами не связано, а государство ими связано.
Если уточнить особенности этой "ничейной земли" между государством и обществом, то можно повсеместно, не только в России, обнаружить, что в последние десятилетия область, которая контролируется процессами управления, вытесняет ту область, которая раньше всегда была занята властью. При этом власть раньше должна была как-то риторически взаимодействовать с населением, а теперь его вполне можно "упаковать" и с помощью управления. Целые области мира общественных отношений, которые контролировались властью (верой, ценностями, идеологией), оказываются объектом управления и манипулирования.
Всякое новое правление имеет некоторый знаковый поступок, который потом реализуется на разных уровнях. Это нечто вроде исторических примет, которые можно назвать приметами семиотики и дебюта власти. Как начинает власть? Елизавету Петровну вносят во дворец на плечах гвардейцы. Физическая причина ясна – глубокий снег перед Зимним дворцом. Но, тем не менее, она на плечах своего двора и сидит все царство. Управляют государством Шуваловы, Разумовские и др. Но Екатерина в день переворота сама едет на коне в Петергоф и сама руководит переворотом.
Таких примеров можно привести много, но вспомним, с чего начинается нынешнее правление. Что больше всего поразило и "завело" общество? Конечно, слова "мочить в сортире" – этот факт вполне подтвержден социологами. Строго говоря, это и есть тот дискурс, который был нам предложен в самом начале. Он короток и ясен. На разные лады он подтверждается в разных последующих ситуациях. Зачем долго объяснять ситуацию с Грузией, когда достаточно нескольких слов, адекватных той самой первой фразе? Этот дискурс подтверждает эмансипацию власти от общества: пусть общество занимается своими делами, а власть – своими. Если общество будет выступать против конкретных персон, то будет делаться так, как было объявлено в начале правления.
Однако в подобной рамке власть не должна иметь личного самопроявления. А сейчас она его имеет. Потому что в отсутствие принятой государственной риторики то, что мы называем властью, оказывается с той или иной степенью справедливости обобщения собранием частных лиц.
Легко обнаружить, что одним из основных лозунгов Перестройки был "Так дальше жить нельзя". Это было отрицанием того, что существовало. Так и на выборах Зюганов – Ельцин выбиралось от противного.
С другой стороны, определенная позитивная идеология задана, начиная с 1991 года, и она экономическая. Эту жизнь делали экономисты и чиновники. Формула, при которой государство делает свое дело, а другие не должны лезть, оправдана исходя из этих экономических целей, эмансипацию государства от общества оправдывала идеология экономического освобождения. Если все свободны иметь свой экономический интерес, то чем высшие чиновники хуже?
И сейчас все-таки есть процесс навязывания некоторых идейных конструкций со стороны государства. Идет достаточно жесткое промывание мозгов студенческой молодежи. Не случайно именно в студенческой среде вполне насильственным образом создаются организации типа "России молодой".
В книге Алексея Пескова приводится цитата из текста Уварова, где, среди прочего, говорится очень знакомая нам сейчас вещь: мы уже освоили за последние сто лет передовые достижения Запада, и сейчас мы можем и сами разобраться с тем, что хорошо в них и плохо, – без внешних советов. Это тезис сейчас идеологически наследуется, другое дело, что он не доведен до настоящей идеологемы вроде "Православие, самодержавие, народность".
Уваров тогда перехватывал инициативу у того дискурса, который складывался в образованном обществе. И значительная часть этого общества вольно или невольно оказалась апологетами этой официальной государственной идеологии. Уваров не объяснил, например, что такое «народность», и на протяжении всей второй половины 30-х гг. не было номера журнала, в котором не рассуждали бы об этом. Сейчас конструкции «суверенной демократии» тоже обсуждают, но вполне не всерьез, основная риторика государства и президента нарочито неидеологична, «прагматична».
Может ли быть, чтобы было только управление? Государство целиком упаковано в административную систему, и этого достаточно, чтобы поддерживать функционирование страны. Вроде бы то, что снизу идет запрос на идеологию и риторику, говорит о том, что этого мало. Возможно, присутствует просто логическая ошибка – в том, что власть должна что-то придумать. В той мере, в которой она существует, она уже все «придумала».
Но за пределами административной прагматики и прагматики крупного бизнеса есть другая экономика и другая жизнь, и жизнь административной системы не сможет быть независимой от нее. Поэтому есть предположение, что большинство потребует свою риторику. В России есть большой контингент населения, который никем не обслужен. На одном политтехнологическом совещании года четыре назад выяснилось, что 70% населения просто просятся, чтобы их взяли в руки, тоскуют по власти, которая не просто пенсии распределяет, а с которой понятно, в чем порядок, в чем правда и как жить.
Основы православия начались не как централизованная инициатива, а как инициатива среднего уровня. Основы ислама вводились тем же образом. При этом общественное мнение всех поставщиков идей в этих направлениях помещает в маргиналы. В такой ситуации надо обсуждать систему табу и запретов или то, с какой скоростью они будут сметаться. Совсем недавно мы видели, как было сметено табу на обсуждение тем национальных и этнических общин в русских городах.
Есть три вопроса, которые обычно стараются объехать: национальный, религиозный и имущественный. Тот, кто научится с ними работать, будет иметь претензию на власть.
Ситуация, когда некто угадывает подходящие риторики, в принципе означает упрощение общественной ситуации, она становится менее разнообразной и более определенной. Например, та же уваровская идеологическая формула сузила поле мнений, на основе упрощения объединила в одном разговоре образованный класс.
До того как упростится общество, иногда происходит упрощение некоторых других сфер. США, которые возникли в результате американской революции, были гораздо проще Великобритании, что на долгое время определило и простоту американской культуры. Но эта простота в дальнейшем позволила создать очень эффективное государство.
Если рассматривать не культурные и технологические последствия, а общественные, то очевидно, что наша страна сейчас устроена не так, как США. Резервов для упрощения, конечно, очень много. Посмотрите на российскую милицию, она же очень сложная – слишком много зависит от конкретных «жизненных» обстоятельств, очень сложно понять, когда она будет действовать защищая, а когда нападая. В США в чем заключается простота? Дурак Форест Гамп может быть там успешным человеком, и это правильно.
В Америке не надо быть хитрым и умным, чтобы ориентироваться в системе правил, она ясна. Там есть фундаментальные ценности, которые очевидны. Чем меньше надо помнить условий, тем лучше построена управленческая ситуация. Есть система правил, которая просто действует. У нас сейчас система правил очень сложная, причем она старается быть именно такой. Самый эффективный бизнес строится на неформализуемых вещах.
Причем можно точно заключить, что если в управленческой сфере упрощение не происходит, то оно обязательно должно произойти в идеологической сфере. Обилие не связанных общин, сложность, не формальность правил жизни увеличивает запрос на силу власти и идеологии – управление не справляется.
В какой области значений, символов и смыслов совершалась революция 1991 года, что водружали на место статуи Дзержинского? Водружали российский триколор. Не государство, а общество объявляло о том, что наступает эпоха национального государства. Более того, был на какой-то момент зафиксирован союз националистов и демократов против СССР.
Тему национализма в современной России очень легко раскрутить. Во-первых, потому что после краха СССР естественным образом в этой сфере должен быть начаться поиск новой картины мира. Кроме того, национализм легко переводим на базовые архетипические модели: свой – чужой, свет – тьма. Когда власть кончается, важнейшим способом организации являются общинные, догосударственные, упрощенные модели.
Образованный класс выиграл после Перестройки потому, что идеологические конструкции рухнули, открылась большая область свободы мышления. Может быть – наибольшая, мало кому в современном мире достается свобода от принципов и ценностей, навязанных вместе с образованием. Но понятно, что свобода не означает еще самого мышления, и за возможностью публикации многих прекрасных книг закрылась возможность общего, большого обсуждения. Если свобода – то она для всех: для книг и про мировые заговоры, и про пришельцев.
Брезгливость и боязнь нового усиления власти и новой идеологии у образованного класса очевидна. Но эта брезгливость приводит к тому, что национализм и прочие табуированные темы (собственность, религии и пр.) отданы в руки неприятных маргиналов и циников. Власть в России случится вместе с идеологией, простыми ценностями, с нормой, навязываемой через образование (или посредством прямого насилия). Вопрос в том, будет ли это – наша страна.
Данный текст содержит следы полемики, дискуссии, различных реплик, но никакая фраза или тезис в нем не могут быть однозначно соотнесены с кем-то из участников или с мнением редакции, если об этом специально не сказано. Отдельные линии, позиции и оппозиции, возможно, найдут отражение в других жанрах и формах нашей работы.
