История чеченской школьницы Луизы Гойлабиевой (по-домашнему – Хеды), которая, возможно, не любила, да замуж все равно вышла, высветила гораздо больше политических противоречий в жизни современной России, чем многим кажется.
Тут дело не в скрытом насилии, или, точнее сказать, не только в насилии, о чем много написано. Потому что, если даже не обращать внимания на гуманитарный аспект проблемы и перестать спорить о том, по любви или не по любви взял чеченский полицейский в жены несовершеннолетнюю селянку, а сразу предположить, что все свершилось по обоюдному согласию и к всеобщей радости, то политический аспект проблемы выглядит от этого еще более запутанным.
Россия – страна если и не уникального, то, по крайней мере, довольно редко встречающегося культурного и религиозного многообразия. Это многообразие распространяется так далеко, что под одной государственной крышей сосуществуют сообщества, живущие в разных исторических эпохах, где на одном полюсе расположились постиндустриальные Москва и Санкт-Петербург, а на другом (среди прочих) – патриархальные, дофеодальные сообщества Северного Кавказа. Совершенно очевидно, что единообразное управление столь разными в культурном и религиозном отношении субъектами практически невозможно.
В Москве так же трудно представить несовершеннолетнюю школьницу в качестве второй жены начальника какого-нибудь УВД по какому-нибудь административному округу, как в Грозном толерантное отношение к гомосексуальной паре, решившей открыто оформить свои отношения (к чему Москва и Санкт-Петербург на самом деле давно культурно готовы, несмотря на всю конъюнктурную медийную истерику последних лет). Историческая асинхронность – для России объективная данность, от которой невозможно отмахнуться.
В то же время, Россия как была, так и остается унитарным, предельно централизованным бюрократическим государством. Настоящего федерализма здесь никогда не было даже в советское время. А сегодня об этой стороне российского конституционного строя вообще стараются не упоминать всуе. По умолчанию принято считать, что федерализм в России – это конституционный рудимент, что-то вроде не отпавшего до конца конституционного хвоста. Поэтому закон в России один на всех – и для продвинутых в постмодерн москвичей, и для задвинутых в средневековье горцев. Естественно, он входит в противоречие привычками и тех, и других. Это противоречие разрешается в России традиционным «дедовским» способом – по понятиям.
И, если русский юридический оксюморон Павел Астахов не видит в ситуации со школьницей Хедой никакой проблемы на том лишь основании, что она по его «экспертной» оценке созрела для брака (мы, безусловно, должны доверять уровню его квалификации в этом специальном вопросе), то для многих других эта ситуация кажется весьма проблемной. И не потому, что девушка Хеда «не созрела», а потому, что действующий закон не допускает многоженства и браков с несовершеннолетними.
В русском законе важно не то, что в нем написано, а то, как его исполнили. То есть, история про Хеду – это история не про то или, вернее, не только про то, что девушку могли насильно выдать замуж. Это история про столкновение закона и традиции. В этом столкновении закон оказывается бессилен, он превращается в пустой звук, в насмешку, в текстовое сообщение, которое чеченский чиновник прислал на мобильный телефон корреспондента «Новой газеты» после свадьбы: «Главное не как сыграли. А счет на табло». Счет на табло в России давно не в пользу закона, но редко когда это было так очевидно, как во всем, что касается Чечни. Ведь между свадьбой Хеды и укрывательством организаторов убийства Бориса Немцова нет никакой разницы. У этих ситуаций одна правовая природа, одна подоплека.
Как это ни парадоксально, но в том, что касается случая Хеды, скорее всего, действительно было бы и разумней, и справедливей учесть особенности регионов, где доминирует мусульманское население, разрешив ранние браки и даже многоженство. И то, и другое там и так присутствует, но в подполье. Вполне возможно, что легализация фактически существующего порядка вещей (я сомневаюсь, что случай Хеды является уникальным) позволит не хуже, а лучше защитить права женщины. Так, в Египте, хотя многожество разрешено, редкий мужчина пользуется этим правом. Там права вторых и третьих жен настолько четко регламентированы, что исполнить в равной мере обязательства перед всеми своими женами могут позволить себе очень немногие.
Это как с проституцией в Москве – ее можно сколько угодно запрещать, но нельзя уничтожить.
Однако, что хорошо в Чечне, странно смотрится в какой-нибудь Вологде или Ярославле, где доля русских превышает 90 процентов. Способность общества разрешать такие ситуации, какая возникла с Хедой, ограничена необходимостью подходить с единым лекалом к регулированию жизни и быта людей, проживающих не столько в разных регионах, сколько в разных исторических эпохах. Курс на создание унитарного государства терпит крах. По всей видимости, это, а вовсе не коррупция, станет главным триггером очередного развала российской государственности не в такой уж необозримой перспективе.
Ставка на унитарность и присущий ей универсализм приводят к необходимости постоянно совершать порочный выбор между целесообразностью и законностью. Очевидно, что федерализация, о которой так радостно сообщают российские государственные средства массовой информации, когда речь заходит об Украине, является насущной задачей, в первую очередь, для самой России. И это тот главный урок, который нужно извлечь из «казуса Хеды», даже, если предположить, что Рамзан Кадыров прав и мечтой всей жизни этой семнадцатилетней девушки было выйти замуж за убеленного сединами начальника местной полиции.
«Хеда» - это первый звонок. На самом деле, в такой огромной, расползшейся по телу целого континента стране, как Россия, в каждом регионе есть своя «хеда», своя особенность, которую можно учесть только на местном уровне. Живут же люди в США, где в одном штате есть смертная казнь, а в другом ее нет. О том, насколько вообще различаются законодательство, административная и судебная системы в различных штатах, можно писать бесконечно. Россию не удержать долго на коротком поводке. Чем короче сегодня будет ошейник универсального государства для регионов, тем скорее они сорвутся с цепи. Тот, кто всерьез думает о сохранении единства России, должен заботиться не о том, чтобы все было внешне одинаково (а на деле как Бог (Аллах) на душу положит), а о том, чтобы свобода учета местных особенностей сочеталась с неукоснительным исполнением основных законов и соблюдением базовых принципов.
А тем, кто не способен соблюсти баланс, разумно было бы предложить либо принять правила игры, либо цивилизованно и организованно покинуть пределы единого конституционного и правового пространства России.
Опыт, накопленный за пятнадцать лет так называемого «мирного урегулирования» на Кавказе, показал, что удержание таких анклавов как Чечня внутри России выходит русской государственности боком. И дело вовсе не в том, что Россия кормит Чечню. Есть много примеров в мире, когда центральная власть инвестирует в тот или иной регион больше, чем получает от него, руководствуясь политическими соображениями и, прежде всего, интересами сохранения единства государства. Великобритания и Шотландия – один из таких примеров (который на слуху из-за недавно прошедшего в Шотландии референдума о независимости). Дело в том, что Чечня разлагает российское правовое пространство.
Боюсь, что даже федерализм здесь окажется бессилен. Потому что федерализм позволяет учитывать особенности, но не может справиться с тотальным правовым нигилизмом.
