В начале зимы 1259 года с Юго-Запада в пределы Литовскогогосударства вторглось мощное монгольско-русское войско. Возглавлял его бывшийбатыев темник Бурундай (тот самый, что разбил неожиданным маневром армиюВладимирского Великого князя Юрия на реке Сить в 1238 году). Сейчас, послесмерти Батыя и захвата власти в улусе Джучи – будущей Золотой Орде – его братомБерке, Бурундаю были отданы в управление огромные территории на Юго-ВостокеРуси, включая Киев. Правивший там до того ставленник Батыя – хан Куремса – былот власти отстранен. Русскими же в бурундаевом войске были дружинники Даниила РомановичаГалицкого, командовал которыми брат Даниила – Василько.
Поход, видимо, удался: значительная часть Литвы быларазорена, а собственно литовские войска под предводительством Миндовга, непосмев оказать серьезного сопротивления, отступили на Северо-Восток. Неудачабыла тем обиднее для литовского властителя, что сводила на нет едва ли неглавный политический гамбит его жизни: принятие правящим литовским домом и егоокружением католичества в обмен на устранение угрозы вторжения соединенных силхристианских соседей молодого государства. Действительно, Тевтонский орден,ливонцы, Рижский архиепископ, Новгород, Псков и др. с 1251 года оставили Литвув покое – однако, не тут-то было. Все оказалось разграбленным, разрушенным ипреданным огню. Католический епископ после бурундаева нашествия покинул Вильнюси больше в Литву уже не возвратился…
Впрочем, не сильно рады были победоносному походу игаличане. Дело в том, что союз с Бурундаем был для князя Даниила подневольным.И даже не просто вынужденным шагом, а символическим действием, ознаменовавшимнеуспех довольно длительной и последовательной политики сопротивления монголам.В самом деле, появившиеся в 1258 году на границах галицких владений полчищаБурундая не оставляли Даниилу шансов на военный успех даже ценой тяжелой идлительной борьбы – наподобие той, что он небезрезультатно вел с 1252 годапротив Куремсы. Усилия же по привлечению к антимонгольской коалиции русскихкнязей Северо-востока, Римского Папы и монархов Западной Европы никакогорезультата не дали. Пришлось покориться, не вступая в прямое военноестолкновение, – как результат, галичане приняли участие в походе противМиндовга – своего традиционного союзника, а полутора годами позже принялитребования Бурундая о разрушении укреплений вокруг основных своих городов:Луцка, Кременца, Львова, Владимира Волынского. Лишь каменные стены основанногоДаниилом города Холм удалось отстоять. Старому князю Даниилу осталось прожитьна свете пять последних лет – непривычно спокойных и унылых, – столь непохожихна предыдущие десятилетия непрерывных походов сражений.
Так, непосредственно после Батыева нашествия, Даниилигнорирует настоятельное приглашение хана посетить его ставку, а вместо этогоначинает силой оружия в очередной раз восстанавливать свою полураспавшуюся"отчину". Это занятие целиком занимает его в 1243-1245 годах: борьбас конкурентами – князьями черниговского дома и их союзниками – вынуждала еговоинов доходить до Люблина. Завершилось же все 17 августа 1245 года, когдапольско-венгерско-русское войско князя Ростислава Михайловича было наголовуразбито под Ярославом галицко-волынской армией Даниила. (Союзные ему литовцы иполяки к битве не успели). Чуть позже князь все-таки принял очередноеприглашение Батыя и 26 октября 1245 года на праздник святого Дмитрия двинулся кмонголам. Предприятие было крайне рискованным – шансов на благоприятный прием монголамиу князя, столь дерзко их игнорировавшего, было немного. Однако все обошлось:Батый встретил его предельно дружелюбно, подтвердил своим ярлыком его власть ичерез 25 дней отпустил восвояси. Разумеется, и Даниил выразил полную лояльностьновой власти.
Следующие несколько лет наполнены были исключительноактивной военно-политической деятельностью галицкого князя. Он участвует вовнутрилитовском конфликте между Миндовгом и его племянниками, деятельновстревает в разборки между польскими князьями, а в 1248 году ввязывается ввойну за австрийское наследство, пытаясь сделать австрийским герцогом своегосына Романа. Параллельно Даниил пытается сколотить единый антимонгольский фронтс Владимирским Великим князем Андреем, получает из рук Папы королевскую корону,а в пятидесятые годы, как мы уже сказали, противостоит вторжениям хана Куремсы, одерживая едвали не первые в нашей истории победы русских над монголами. И лишь вторжениеБурундая положило конец этой активности.
В определенном смысле, Галицко-Волынский Великий князьДаниил Романович (1201-1264), перефразируя известное ленинское изречение,"является наиболее важным для нас из всех русских князей XII века".Ибо является членом очень характерной бинарной оппозиции, противопоставляемымникому иному, как св. благоверному князю Александру Ярославичу Невскому. Вжизни эти люди действительно были политическими противниками, однако важнеедаже не их реальный конфликт, а противостояние данных князей какполитико-исторических символов. И если имя победителя Ледового побоища всегдабыло начертано на соответствующих знаменах, то, напротив, герой битвы подЯрославом едва ли ныне известен широкому кругу русских людей. Это, как ни кинь,говорит о многом. Обычно противопоставление Даниила и Александра формулируетсяв следующих терминах. Первый – западник, сторонник активного сопротивлениямонголо-татарам в союзе с европейскими государствами. Второй – категорическийвраг «латинян», убежденный, что эта-то католическая зараза стократ хуже союза сОрдой. Оба при этом – сторонники общерусского единства, однако история,дескать, рассудила, кто прав и кто ошибался: линия Невского в конце концовпривела к объединению русских земель вокруг Москвы, тогда как линия Галицкого –к переходу его княжества под Литовскую власть и последующую утрату русскойидентичности. Вариации апологетики Александра Ярославича при этом простираютсяот полного замалчивания его «подвигов» по подавлению антимонгольских восстанийи всяческому продвижению монгольской власти в Новгороде и других городахВладимиро-Суздальской системы до заявлений о тягостной необходимости проливатькровь соотечественников во имя высокой цели/избежания еще большей крови. Приэтом Александр неизменно является фактическим символом русских военных успехов,одаренным и опытным военачальником.
Разумеется, таковой подход – не более чем привнесение впрошлое наших сегодняшних понятий и представлений. Само собой, ни о какомобщерусском единстве в форме централизованного государства ни тот, ни другойполитик не помышляли иначе как в самой теоретической либо мифологической форме.Впрочем, как и подобает средне- и не средневековым властителям, оба стремилисьрасширить и углубить свою власть настолько, насколько это возможно. Причем,задачи, разумеется, ставились вполне реалистические: достаточно сказать, что,получив в 1239 году фактический контроль над Киевом, Даниил, однако, тут же покинул «матерь городов русских»,вернувшись в преддверии нашествия монголов в родную галицкую вотчину. Так жеточно и Александр, получив в 1252 году от Батыя формальный ярлык на КиевскоеВеликое княжение, никак его не реализовал, сосредоточившись на укреплениивласти в качестве Владимиро-Суздальского князя. Вел Александр – так же, как иДаниил, – одно время и переговоры с представителями папского престола обантимонгольском союзе. В концеконцов его политический выбор был сделан в пользу монголов – однако это был еголичный выбор, выбор в пользу себя персонально и своих династических потомков.Нет никаких оснований приписывать ему более возвышенные побуждения.
И в самом деле, все его потомки, последовательно занимавшиемосковский трон, – от сына Даниила Александровича до Ивана III включительно, – были на удивлениеудачливыми, даровитыми политиками, всякий раз переигрывающими своих болеесильных и даровитых в военном отношении оппонентов благодаря опоре накакой-либо неожиданный для противника ресурс. Это могли быть людские ресурсы элиты разгромленного монголами Брянскогокняжества (Даниил Александрович), родственные связи с ордынским ханом (ЮрийДанилович), опека над русской митрополией (Калита), тактические союзы сНовгородом против Твери, с Псковом против Новгорода, с Тверью против Суздаля, сЛитвой против татар и т.д. И первенство принадлежит здесь по заслугамАлександру, решившему использовать ордынский ресурс для захвата и удержаниясобственной власти во Владимире. Чем отличался от него Даниил Галицкий?Обстоятельствами, прежде всего. Ставя перед собой, в принципе, аналогичныецели, Даниил не имел нужды опираться на татар: на Южной Руси у него после 1245года и без того фактически не было конкурентов. Точнее, сами татары и былитаким конкурентом, лишая смысла борьбу за расширение княжеского домена. Отсюдаи усилия по сколачиванию объединенного антитатарского фронта путем выдачидочери Анны замуж за Андрея Ярославича – того самого брата Невского, которогоАлександр сверг с помощью ордынской «Неврюевой рати». Это было серьезное политическоепоражение галицкого князя, однако тот воспринял его опять-таки вполнереалистично, сосредоточившись на делах своего региона. И все-таки сущностнаяразница между Даниилом и Александром достаточно велика, чтобы оправдатьисходное противопоставление. Это, прежде всего, разница средовая – то есть,разница атмосфер, в которых большую часть жизни существовали два этих князя.Первым делом отметим, что жизнь Даниила была жизнью воина, полководца. С самыхранних лет вовлеченного в нескончаемые военные предприятия против самыхразнообразных врагов: русских князей, польских, литовских, венгерских, чешских,даже немецких властителей. А также – моголов и половцев. Приходилось испытыватьгоречь поражений, вроде знаменитой битвы на реке Калке в 1223 году, но было немалои побед, самой яркой из которых стала битва под Ярославом. Причем имеетсядостаточно сведений, чтобы считать Галицкого одаренным полководцем, мастероммолниеносного маневра и вообще новатором военного дела: он, например, первый наРуси стал применять западноевропейские арбалеты и, похоже, первым сталзаковывать в доспехи боевых коней. А что же Александр Невский, чей профильглядит на нас с советских боевых орденов? Как ни странно, этот князь особымибоевыми заслугами похвастать никак не может. Сам факт детального описания вапологетических биографиях князя т.н. "Невской битвы" уже говорит обэтом с исчерпывающей прямотой: столь незначительная стычка, одна из десятков,случавшихся тогда ежегодно, не стоила бы упоминания в летописи, если б имелось,чем ее заменить. Это артефакт того же сорта примерно, что и полумифический бойу Почхонбо в 1937 году, когда пара десятков партизан Ким Ир Сена атаковала сумеренным успехом провинциальный полицейский участок ,– это событиесеверокорейская агиография величает одним из крупнейших сражений мировойвоенной истории. В самом деле, помимо "Ледового побоища" – помасштабу весьма среднего для тех лет и не особо значительного по результатамсражения, когда возвращавшаяся из грабительского набега на эстов дружина князябыла неудачно атакована наспех сколоченными силами Ливонского ордена иТартуского епископа, – семнадцатилетний Невский, возможно, принимал участие вотцовском походе на Смоленск в 1239 году. Вот, собственно, и вся его военнаябиография: остальное – почти исключительно карательные походы по русскимгородам совместно с татарами. Сравнения с послужным списком Даниила она никакне выдерживает, однако вполне объясняет разницу в оценке непобедимостимонгольского войска. Галицкий князь на высоте своего опыта имел основания несчитать монголов принципиально непобедимыми…
Однако, не только в боевом опыте дело. Князь Даниилдействительно жил в несколько иной Руси, чем его коллега Александр.Галицко-Волынская земля не только непосредственно граничила с государствамиЦентральной Европы, но и, по сути, сама была одним из таких государств. Вполной мере вовлеченным в культурную, политическую и династическую жизньЦентральной Европы. Здесь стоит привести сравнения с Псковом или Новгородом –наиболее "вестернизированными", если так можно сказать, образованиямиСеверной Руси. Эти города-государства тоже, конечно, взаимодействовалиполитически со своими европейскими соседями – скажем, псковский военныйконтингент совместно с ливонскими рыцарями потерпел в 1236 году серьезное поражениепод Шауляем от жямайтов, Новгород подписывал договоры со шведским королем,воевал с ливонцами и Литвой. Но это все были непосредственные реакции надействия непосредственных соседей. От них до политических пасьянсовГалицко-Волынских князей – как до Луны. В самом деле, еще отец Даниила, РоманМстиславович, к примеру, вел переговоры с Фридрихом Барбароссой об участиигаличан в крестовом походе в Святую Землю. Да и погиб этот князь, ввязавшись вдовольно отдаленный от его домена польско-чешский конфликт. Что же до самогоДаниила Романовича, выросшего при венгерском дворе, то для него, допустим,династические споры за краковский трон были естественным местом приложенияполитических интересов и военных усилий. Он тоже хаживал в Чехию воевать, аконфликтуя с венгерской короной, заключал союз с враждебным ей австрийскимгерцогом. Приходилось ему и простраивать серьезные политические отношения стакими крупными игроками, как германский император Фридрих II или чешскими королямиПршемыслом-Отакаром I и II.А междинастические браки южнорусских князей с представителями правящих домовВенгрии, Мазовии, других польских земель, Византии и т.д вообще были правилом –что довольно резко отличало их от князей русского севера, с начала 13 веказамкнувшихся в этом отношении внутри потомков Рюрика со слабой примесью, развечто, половецких ханов…
Не было, разумеется, стены и в культурном взаимодействииГалицко-Волынской земли с Европой. Таким образом, можно сказать, что "западничество" ДаниилаГалицкого было обусловлено не столькоего личными нравственными или политическими предпочтениями, сколько общемировоззренческимиобстоятельствами. Коронованный римским папой "галицкий король" простопредставить не мог свое государство надолго обособленным от Европы властьюпришедших с Востока кочевников – для него это, по-видимому, означало бы вэкзистенциальном смысле обособление от самого себя.
Стоит, однако, сказать, что бурная и долгая жизнь ДаниилаГалицкого оставила гораздо меньше сообщений о масштабных зверствах, чем нестоль бурная и вполовину более короткая жизнь Невского. Что, в общем-то,закономерно, учитывая поколенческую разницу: известный исследовательсредневековой Руси А. А. Горский подметил, что общий уровень гуманности русскойжизни заметным образом поступательно возрастал все два домонгольских века и,однако, тут же резко понизился после Батыева нашествия. Данииил в нравственномотношении был, несомненно, продуктом домонгольской Руси, а Александр –постбатыевской, когда сильному можно все.
