Итак, к концу ХVII века Долгоруковы заняли едва ли нелидирующие позиции среди тех, кого в России было принято считать первокласснойзнатью. Этому, помимо обширности рода, способствовало и наличие среди нихнескольких действительно ярких людей, чья государственная деятельностьоказалась значимой и заметной. Упомянем в этом качестве в первую очередьбоярина Юрия Алексеевича Долгорукова, усмирителя Разинщины и воспитателяцаревича Федора Алексеевича (ставшего в 1676 г. царем). Этот человек былрастерзан стрельцами в мае 1672 г. во время Хованщины – что, безусловно,позднее возвысило и его память, и его род в глазах Петра. Еще большее уважениепитал Петр Первый к Якову Федоровичу Долгорукову (1639-1720). Именно он привезюному царю из парижского посольства знаменитую астролябию, с которой, попреданию, началось увлечение Петра морским делом. Яков Федорович действительнобыл незаурядным человеком с незаурядной судьбой. Попав в плен под Нарвой в 1700г., он бежал из Швеции в 1711 при следующих анекдотических почтиобстоятельствах: шведы из каких-то своих соображений решили перевезти 44нарвских пленников из Якобштадта в отдаленный городок Умео. На нанятом дляэтого торговом корабле их охраняло около 20 солдат. В пути пленники жили сосвоим конвоем "душа в душу": устраивали совместные попойки,соревнования, даже охоту на одном из попутных островов! Но вот, в один из дней,после утренней молитвы эти коварные русские вдруг скрутили свою охрану ипринудили шкипера, изменив курс, идти в уже захваченный Петром Ревель. ЯковФедорович якобы пообещал капитан-лейтенанту Яну Эллерсу, главе охраны,"познакомить того с царем". И слово свое сдержал: офицера представилиочам Петра, однако, назад из Ревеля не отпустили – лишь через год ему позволилиуйти прочь куда угодно, но только не в Швецию! Несчастный начальник конвояотправился, кажется, в Померанию и откуда уже вернулся на родину – где,понятно, угодил под суд за неумеренную расслабленность при исполнении важногозадания. Пикантным моментом являлось то, что и без побега Яков Федорович вплену бы не задержался – готовился его обмен на попавшего в плен под Полтавойфельдмаршала Рёншильда. В преддверии данного события Долгоруков даже позаимствовалу жены шведского военачальника 3000 далеров, каким-то образом обусловив отдачудолга этим самым обменом. Иначе говоря, после побега Яков Федорович отдаватьденьги отказался – ссылаясь на то, что обмена не было. Скандал был по темвременам довольно серьезным – впрочем, для тогдашней русской знати это быловполне типичное отношение к собственной долговой репутации. На родине же ЯковФедорович был принят более чем радушно и сразу же назначен на весьмаответственные посты (со странным званием "генерал-пленипотенциар-кригс-комиссара").Из всего петровского окружения это был человек, наиболее свободно высказывающийв присутствии царя свое мнение. Именно к нему Петр как-то прилюдно обратился сознаменитой просьбой – сравнить себя в деловом отношении со своим отцом, царемАлексеем Михайловичем. И Долгоруков ответил тогда Петру, не слишком заботясь окомплиментарности. В целом, во время царствования Петра Долгоруковы (часто объединяясьс Голицыными) представляли собой один из самостоятельных центров силы – достаточный,чтобы противостоять, допустим, группировке Меншикова, создавая для последнегообстановку непреходящего дискомфорта: довольно сказать, что их стараниямиСветлейший был фактически под следствием как минимум 10 последних лет жизницаря Петра!
Детей мужского пола ЯковФедорович не оставил, однако в последние петровские и первые послепетровскиегоды на политической сцене страны клан Долгоруковых был представлен егобратьями – Лукой и Григорием - и, в большей степени, их сыновьями: ВасилиемЛукичем, Иваном, Сергеем и Алексеем Григорьевичами. Старейшиной же рода привоцарении Петра Второго в 1727 г. считался Василий Владимирович Долгоруков(1667-1746).
Теперь собственно о тронно-матримониальных амбициях. Таковыеу Долгоруковых вновь прорезались при воцарении в 1727 г. внука Петра Великого –Петра II Алексеевича. Однако не они одни желали породниться с этимдвенадцатилетним мальчиком. Меншиков, которому Петр II, в общем-то был обязан своимвоцарением, планировал женить его на своей дочери Марии и имел для подобногопредприятия много более благоприятные шансы, чем Долгорукие. Все для него шлохорошо, малолетний царь уже переселился в Меншиковский дворец, а 25 мая (ст.ст.) состоялось и обручение молодых… Однако, Долгоруковы не сдавались –внимательно отслеживая ситуацию в ожидании ошибки, которую бы допустил ихудачливый оппонент. И таковой час настал – захворавший Александр Данилович лишьна половину месяца выпустил царя из своей плотной опеки – и этого оказалосьдостаточным для разворота ситуации на шестнадцать румбов. Роковую ошибку,впрочем, Меншиков совершил много раньше – когда, отправив в Соловки Толстых, ав Сибирь Дивиера, Скорнякова-Писарева и др., остался, по сути, единственнымсерьезным игроком в своей группировке. Стоило ему прихворнуть – и партияоказывалась начисто парализованной. В общем, уже 11 сентября 1727 г. Меншиков сженой и нареченной царской невестой отправился в ссылку, из которой всем им непридется вернуться, а опустевшее место царского наперсника занял ИванАлексеевич Долгоруков (1708-1739), внучатый племянник Якова Федоровича. Опекаюного царя продолжилась с прежней интенсивностью, но в ином несколько стиле –теперь это было времяпрепровождение среди шлюх и бутылок исключительно. Цель женовой опеки была та же, что и опеки старой: женить Петра II на нужнойперсоне. Каковой стала сестра Ивана Алексеевича – Екатерина. 30 ноября 1729 г.молодые обменялись кольцами – при этом торжественная церемония обручения не обошласьбез досадной неприятности, выросшей задним числом в зловещий символ. Каретаневесты при въезде во дворец зацепилась за арку ворот, в результате чего с нееупала на землю позолоченная императорская корона!
А вечером 6 января 1730 г. юный царь неожиданно слег – и ужечерез несколько дней легкая простуда превратилась в весьма серьезную болезнь -оспу. 18 числа, накануне назначенной свадьбы, состояние больного стало сочевидностью безнадежным. В этот день Долгоруковы собрались на клановый совет вдоме Алексея Григорьевича. Именно на нем Иван Алексеевич предложил составить отимени умирающего императора завещание, в котором трон передавался бы егонареченной невесте. Надо сказать, что единства в рядах Долгоруковых этот проектне вызвал – фельдмаршал Василий Владимирович просто поднял его на смех какабсолютно фантастический и, поругавшись с родней, покинул совет. Тем не менее,завещание изготовили: один экземпляр подписал за императора Иван Алексеевич,пользуясь сходством почерков. Другой оставили чистым – тот же Иван Долгоруковсидел с ним всю ночь возле постели умирающего, в надежде, что тот придет всознание. Но этого не произошло, и 19 января 1730 г. Петр Второй, императорРоссийский, скончался.
Сразу же после кончины императора здесь же, в Лефортовскомдворце (двор тогда переехал в Москву, где оставался до 1732 г.) состоялосьрасширенное заседание Верховного Тайного Совета – высшего коллективного органагосуправления тогдашней России. Из семи участников этого историческогозаседания четверо представляли клан Долгоруковых. И, тем не менее, затея споддельным завещанием не проканала и там – в полном соответствии спредсказанием Василия Владимировича. Зато председательствующий – Д. М. Голицын– выдвинул иной проект, более приземленный, но не менее захватывающий. Нацарство призывалась Анна Иоанновна – вдовствующая курляндская герцогиня, дочьцаря Ивана Алексеевича, единокровного брата и соправителя первых летцарствования Петра Первого. При этом, однако, власть новой императрицы серьезноограничивалась кондициями, передававшими ряд первостепенных полномочий ВерховномуТайному Совету и некоторым другим органам коллективного управления. Такимобразом, монархия в России становилась, по сути, конституционной. В этот жедень в курляндскую Митаву (ныне – латвийская Елгава) отбыла депутация во главес Василием Лукичем Долгоруким – именно из его рук Анна Иоанновна принялакондиции и ему вручила их после подписания.
Дальнейший ход событий проходит, фактически, по разряду невыученныхрусским народом уроков собственной истории. Мы плохо помним этот "месяцсвободы" – когда вплоть до февраля1730 г. в России не было самодержавия, и в верхах общества развернуласьневиданная с 1612 г. политическая дискуссия. Столь же смутно мы помним о тойдюжине конституционных проектов, один другого полнее и лучше, – и о том, какборьба хорошего с лучшим ввиду личных амбиций и неумения достигать компромиссаобернулась полным провалом. Пользуясь разобщенностью реформаторов, консервативныесилы, замешенные на оголтелом клерикализме и привычном русском холуйстве,перехватили контроль за ситуацией. 25 февраля императрица Анна изволилапублично изорвать кондиции верховников – и под пьяное гвардейское ликование вРоссию вернулось ничем не ограниченное самодержавие.
Беда же Долгоруковых состояла в том, что политическая жизньв России вплоть до 1964 г. строилась по принципу "проигравший выбывает".В смысле – выбывает из списков живущих. Первые годы царствования Анна Иоанновнавела себя сравнительно сдержанно по части политических репрессий: оно и понятно– надо было утвердиться во власти, обрести надежные опоры, выполнить обещания,данные приведшим ее к самодержавию гвардейцам. Однако со временем все встало напривычные места, и о Долгоруковых, посмевших некогда заниматься высокойполитикой, вспомнили. Групповая опала на представителей княжеского рода былаположена указом от 14 апреля 1730 г. При этом Алексей Григорьевич и его сынИван обвинялись в том, что "не берегли здоровья" Петра II и"отлучали Его Величество от доброго и честного обхождения". (Что, посути, соответствовало действительности). Также пунктом обвинения стала изаурядная кража "нашего скарба… на несколько сот рублей". (Чем недело Ходорковского? столь же далеко отстоящие друг от друга реальная причина иформальный повод для осуждения политического противника.) Василия Лукича же ивовсе осудили за необъявленные публично "многие его Нам и государствуНашему бессовестные противные поступки". Видимо, не смогли при всемжелании ни за что зацепиться… Василий Лукич отправился на Соловки, а АлексейГригорьевич с детьми – сперва в дальние деревни, но почти сразу же по прибытиитуда – под конвоем в сибирский Березов (где в 1729 г. умер Меншиков). Этоманера была характерна для русских властей в ХVIII веке – в несколько приемовужесточать наказание уже осужденным лицам. Год спустя отправился в ссылку иВасилий Владимирович Долгоруков, однако на этом дело не закончилось. В конце30-х годов процесс Долгоруких возобновили (вновь похоже на судьбу Ходорковского,не так ли?) – изначальной пищей для нового следствия послужили изобильныедоносы, исправно поступавшие из Березова все эти годы. Благо жившие в атмосферепостоянных ссор и невоздержанные на язык князья создавали для них более чемпитательную среду. В 1738 г. начались новые аресты и репрессии: Долгоруковыхвывезли в Тобольск и стали допрашивать, применяя пытки. И уже там, к изумлениюследователей, Иван Алексеевич вдруг простер свои показания много дальше того,что спрашивали. В частности, прозвучала история с поддельным завещанием – апосле столь серьезных откровений предугадать исход было несложно. Долгоруковыхвывезли в начале 1739 г. в Шлиссельбург, где был проведен новый сыск, затемузников осудили к смерти и 8 ноября 1739 г. в Новгороде казнили. ИванаАлексеевича – колесовали. Ивана и Сергея Григорьевичей и Василия Лукича –обезглавили. Александра Алексеевича, по урезании языка и битью кнутом, сослалина Камчатку – характерно, что экзекуция происходила уже после смерти АнныИоанновны и подписания регентом Бироном отменяющего ее указа: информация вТобольск доходила тогда с известным опозданием. Николай и Алексей Алексеевичибыли сосланы в Охотск, а их сестры, включая "царскую невесту" Екатерину– пострижены в сибирские монастыри.
Впрочем, все в России непрочно – даже царский гнев. Уже в1742 г., при новой императрице, прощенные Долгоруковы начали постепенно возвращаться в Петербург.
