На миру и смерть красна.
Народная пословица
Каждый умирает в одиночку.
Более точная народная пословица
Почти во всем можно найти хорошую сторону. И в кризисе тоже. Даже в слабых его проявлениях.
Почувствовав, например, недостаток кислорода, человек инстинктивно избавляется от того, что мешает ему дышать. В частности, от маски. И пока он не наденет другую маску – кислородную, – мы имеем удовольствие видеть его подлинное лицо.
Сегодня, в День народного единства, я констатирую рекордно резкое падение индекса народного единства за последние 49 лет (более ранней статистикой личных наблюдений не обладаю). То есть народ никогда не был на моей памяти единым – если, конечно, не называть народом то, что едино, а остальное – антинародными элементами. Всегда были скорее очаги единства; группы и слои, связанные общим опытом и мироощущением. Но последние годы эти слои только дробились и отдалялись одни от других. Теряя по ходу поводы для согласия и примирения, а потом – и поводы для спора, например, общий язык.
Несколько месяцев назад я стоял в маленькой толпе перед сберкассой в конце обеденного перерыва. Старик с печальными глазами говорил о богатых: «Они были миллионерами – мы были бедными. Теперь они стали миллиардерами – а мы стали нищими». За этими словами стояла какая-то страшноватая правда, хотя статистика пенсионных выплат им противоречила. А потом дедушка перешел на Сталина – и я не то что перестал его понимать и внутренне с ним соглашаться, а почти что перестал его слышать.
Если уж об имущественной оси. Трудно общаться с человеком в 10 раз беднее или богаче тебя. Физически трудно – тебе и ему свойственны разные привычки, вы ездите в разных поездах, кушаете разное в разных точках, по-разному проводите досуг. Краткие встречи толстых и тонких на, допустим, юбилеях курса в лучшем случае приводят к юмористическому итогу.
Но если немножко подумать, то речь идет не совсем о деньгах. Банкир может разориться – и его миллионы уйдут в отрицательную область. Профессор может получить нобелевскую премию и формально стать миллионером. Но (временно) бедный банкир все равно на молекулярном уровне остается банкиром, а богатый профессор – профессором. Человек не меняется со скоростью изменения своего кошелька. А в каком-то важном смысле не меняется вообще.
В лихие девяностые случалась такая ситуация, что курс покупки доллара в одном обменнике был выше, чем курс продажи в другом. То есть можно было накупить в первом долларов на тыщу рублей, кинуться, высунув язык, во второй, продать эти доллары – и получить примерно тыщу три рубля (курсовой зазор-то небольшой). А если начать не с тыщи, а с десяти, – и метаться день напролет, глядишь – вот и три сотни ниоткуда. А если к тому же на своей машине – минус бензин – экономия на троллейбусе… Двенадцать ходок вместо десяти пеших. Завтра надо будет перехватить в долг у Васи до вечера сколько даст.
Другие в это время точно так же бегали по городу, давая уроки – в вузе, в школе, частные. К вечеру примерно так же уставали и примерно столько же зарабатывали. То есть расслоение шло не имущественное, а скорее по способу получения денег. Другим нравилось зарабатывать своим трудом. Моральные дивиденды этого пути по сути скучны и подробно разжеваны в тысяче источников – начиная с Библии. А вот одних завораживало получение денег из ничего. Так сказать, их самовозрастание при некоторой попутной суете владельца. Так ведь только говорится – вырастил дерево. Ну, поливал, ну, боролся с паразитами. А дерево росло само, благодаря какому-то чуду в земле. И не случайно лиса и кот склоняли Буратино именно вырастить денежное дерево на Поле Чудес. Мошенники обманули модифицированное полено – но это не значит, что денежное дерево в принципе невозможно вырастить. Это как раз мораль для дураков.
В получении денег из ничего есть помимо чудесного характера еще одно преимущество перед заработком. Все время брезжит возможность увеличить итог в тысячу раз. Если ты лепишь котлеты или пишешь статьи, такая возможность не брезжит.
Из ста охотников разбогатеть посредством переливания из пустого в порожнее примерно пятьдесят разорились с разной степенью болезненности, сорок девять ухают туда-сюда около нуля, а один разбогател. Так как изначально их было не сто, а очень много, то этих разбогатевших тоже много. Сегодня они: заседают, инвестируют, определяют направление, говорят от имени. Страны, народа и в частности меня. Но я, к сожалению, не ощущаю с ними никакого единства.
Но, конечно, дело не только в деньгах – как тридцать лет назад дело было не только в коммунизме. Тогда дело было еще и в деньгах. Сегодня – еще и в коммунизме.
Три дня назад я ехал в такси по Ростову, и радио в кабине сообщило об инициативе т.н. «Молодой гвардии» - младших братьев «Единой России». Начинание примечательное – устраивать в Москве облавы на нелегальных иммигрантов с целью их последующей высылки на исторические родины. Обоснование такое – кризис, самим работы не хватает. Далее диктор сообщил, что инициативу одобрили радикальные националисты и некоторые старшие товарищи из титульной партии.
Я взглянул на профиль водителя. Несмотря на бытующие в Москве представления о национальных предрассудках в казачьей среде и вообще на юге России, именно этот профиль выражал исключительно брезгливость. И, позволю себе обобщить, за две поездки в Ростов ничего межнационального я не заметил.
Коли взялся обобщать, обобщу дальше. Сталкиваясь в Москве с разнообразной ахинеей, как-то опасаешься в провинции столкнуться с ахинеей еще больше и страшнее. Бывает – но чаще пальма первенства остается за невероятной и горячо мной любимой столицей.
Еще раз о народном единстве. Никто из моих детей, друзей моих детей, детей моих друзей и близко не подходил к Молодой Гвардии. Так же как те из нас, кто в принципе в состоянии голосовать, не голосовали за Медведева и Единую Россию. Я не найду десяти отличий молодогвардейца от скинхеда. Замечу только вскользь, что излюбленная азиатами-гастарбайтерами работа – мести улицы, таскать ящики с полугнилыми овощами и т.п. – вряд ли понравится нашим новым комсомольцам. А если кому понравится, то вакансии еще есть. Давно прошли те времена, когда люди охотились из пропитания. Обыкновенно охотятся из любви к охоте. Наверное, кому-то приятно прогуляться с факелами по вечерней Москве и поискать непохожих на себя, а потом – поучить их политике Единой России в пропорции 50:1. Но причем тут народное единство? И где внутри меня предпосылки для такого единства с младшими и старшими братьями?
А вот с гастарбайтерами это единство я частенько ощущаю. Народное? Вряд ли. Вероятно, человеческое.
Итак.
Я не люблю тех, кто последовательно и планомерно выстроил разнообразные вертикали, возродил по сути КПСС и соорудил что-то вроде вышки, чтобы спекулировать нефтью и газом. И не спешу с ними единяться.
Я не люблю переменчивых, у которых на поверхности каша из кусочков православия, советского морального кодекса, общего либерализма, а надо всем этим душок национальной идеи. Потому что не понимаю, не чувствую, что же на самом деле внутри. С чем, извините, единство. И если в основе всего коктейля просто личная корысть, нельзя было бы выражать ее менее витиевато?
Я уж не говорю о последователях Ленина, Сталина, Гитлера, Троцкого, Че Гевары и всего остального иконостаса. Пожалуй, я вообще не люблю последователей – за редчайшими исключениями.
Я не люблю тех, кто мне врет. В частности, про кризис и народное единство по отдельности. Потому что, как обычно, выиграют в результате кризиса те, кто так или иначе обманут большинство. Но тогда причем тут единство?
Вообще я не верю в единство волка и овцы – оно, как правило, длится недолго и заканчивается неблагополучно.
Есть сотня близких мне людей, с кем я могу поговорить на любую тему – и в шутку, и всерьез. Ну, еще сколько-то близких мне людей, которых я пока не знаю. Вот оно, мое хрупкое народное единство.
Что тоже, как подумаешь, немало…
