25 апреля утром заместитель директора одной из государственных школ на севере Москвы, в которой работает моя знакомая, сообщила сотрудникам: «сверху» пришло распоряжение выделить двух человек на похороны в Новодевичьем. Администрация здраво рассудила, что срывать учителей с занятий не стоит, и обратилась к психологам и воспитателям. И на место сбора плакальщиков и плакальщиц от Северо-Восточного административного округа отправились воспитатель и моя знакомая – психолог. У ВВЦ уже стояли автобусы и толпа рекрутированных. Психолог, девушка живого ума и темперамента, имела намерение зарегистрироваться во спасение своей школы и, немедленно растворившись в гуляющей публике, отправиться по своим делам. Но не тут-то было, акцией руководили опытные люди. Плакальщиков погрузили в автобус, да так ловко и споро, что моя приятельница при всей своей бойкости не сумела увернуться, и уже там подвергли подсчету и регистрации. Потом долго и нудно везли к Новодевичьему, укачивало – возможно, это была моральная тошнота. В монастырь ввезли сквозь плотный милицейский кордон и лишь на его внутренней территории выпустили, после чего раздали гвоздики.
Моя знакомая, оказавшись на свободе, немедленно направилась к выходу. У ворот стояли десятки людей с цветами, которые действительно хотели попасть внутрь, но их не пускали. Хорошо одетая бомондного вида девушка плакала, после беседы с милицейским начальником ее все-таки провели за оцепление. Остальные, искренне желавшие проводить в последний путь своего Президента, остались снаружи, у монастырских стен.
Насильственная отправка госслужащих на прощание с президентом-освободителем, как его многие величали в посмертных речах, – не просто кощунственный фарс, но и сюрреалистический комментарий к траурной речи ныне действующего президента, и своеобразная эпитафия эпохе, давно получившей имя «ельцинской». «Оступаясь, ошибаясь, греша, он вел и вывел страну к Свободе!» – такова основная риторическая формула многих благодарных и апологетических выступлений в СМИ, объединившая политиков, экспертов, журналистов, мастеров искусств; в концентрированном виде и без критических оттенков повторенная наследником на траурном приеме в Кремле. Обстоятельства похорон Бориса Ельцина придают всем этим речам особый оттенок.
Интересно, в чьи воспаленные головы пришла бредовая мысль: освобожденных, свободных собрать по разнарядке, свезти спецтранспортом как арестантов или солдат, поставить в массовку рядом с родными и друзьями покойного? Вообще-то, чиновничья логика понятна: никакое дело, а тем более государственной важности, нельзя пускать на самотек. Надо «организовать» – так спокойнее, надежнее. Сами ведь люди не сумеют, лучше отвести строем. Он их освободил, так пускай не отлынивают. И вообще, туфта, имитации, потемкинские деревни – одна из важнейших черт российской социальной действительности, настолько въевшаяся, что уже как бы входит в норму и почти ни у кого не вызывает возмущения. Правда, могли быть неувязки: недовольство, саботаж… бунт? Нет, это уж чересчур, освобожденные не бунтуют.
Есть, правда, мелкая проблема: многие служащие, особенно дамы, невзирая на объявленный траур, могли прийти на работу в яркой и легкомысленной одежде – весна, мода – не вполне соответствующей эстетике похорон. Их же не предупредили, что повезут на Новодевичье. Но и это не страшно. Мода на черное тоже не прошла, несколько мен ин блэк или просто скромников/скромниц можно сыскать везде. Легче всего – в школе. Видимо, организаторы исходили из допущения, что «училки» – наиболее пришибленные и послушные госслужащие, и одновременно сравнительно «культурные»: с одной стороны, ерепениться и чесать языком после не будут, с другой, – смогут себя «прилично вести» на похоронах. И опять же, «училки» эти, зачастую, –сердобольные русские женщины, к смерти относятся серьезно и жалостливо, будут иметь действительно печальный вид, могут даже всплакнуть.
Опять же, косвенный социальный эффект. Хочешь правильно воспитать подрастающее поколение – поработай сначала с воспитателем, и он все, что нужно, сделает сам, без подробных инструкций. Наставники юношества, прошедшие процедуру призыв-автобус-массовка, не пойдут, к примеру, за Каспаровым – и другим отсоветуют, ибо подобные процедуры пробуждают в людях не строптивость и буйство, а тихость и смирность. Смирённые воспитатели и учеников освободят по своему образу и подобию. Смирные преподаватели плохому не научат (На гусениц похожие училки/ учили нас не ползать, но летать – В.Кривулин), наоборот, – сами съездили куда надо и питомцев свезут куда будет нужно: опыт поколений должен передаваться, а не пропадать втуне.
Повторяю, в административной логике произошедшее – дело вполне привычное, житейское. Мы давно уже привыкли, что освобожденных свозят гуртом на официозные митинги и пикеты – поддержать, осудить, вознегодовать, поблагодарить. По пословице: что пороть таскать, что поротых оттаскивать. Так чего огород городить? Мне все же кажется: повод, по которому была собрана массовка – особенный. Гнать равнодушных на похороны – кощунство и надругательство, оскорбление покойного.
И ведь немало было людей, пришедших по собственному почину, включая тех, не вошедших в списки, которых свински оставили за воротами, пропуская автобусы с «мертвыми душами». Гуманнее и честнее было бы сделать манекенов из воска, папье-маше и расставить их по пути следования кортежа, чем превращать в марионетки живых людей, освобожденных, как слышится отовсюду, тем, кто лежал в гробу. Лучше заменить человека вещью, чем уподоблять его вещи, превращать в вещь.
Понравилось бы такое самому Ельцину? Не думаю. Покойный не был равнодушным и холодным тщеславцем, жадным до фальшивых ледяных почестей. Я не смотрел знаменитого новогоднего обращения, но те, кто видел, рассказывают, что человек каялся и сокрушался по-настоящему, без лицедейства. Ему действительно хотелось оставить по себе добрую память и, наверное, хотелось, чтобы за гробом шли не согнанные дураками марионетки, а действительно благодарные и сокрушенные сердцем.
Ельцин, при жизни бывший заложником многочисленных обстоятельств, частью им же созданных, и после смерти остался заложником своего положения. Царь Борис не мог избежать царских похорон с ужасным военным катафалком, артиллерией, архиереями, эскортом первых лиц, успевших уже частично похоронить его дело, а теперь хоронящих тело, с массовкой. Пушкинские мужики, дабы изобразить умиление от восшествия на престол Бориса Годунова, искали луковицу – потереть непослушные очи. Сегодня луковица не нужна – излияний никто не заказывал. Телеоператоры сами отыскивают нужные лица – действительно или профессионально огорченные. И все идет по плану.
