Вплоть до 1994 года, когда на территории Чечни развернулся открытый вооруженный конфликт, сюда на переработку и дальнейший экспорт переправлялись миллионы тонн нефти, 90% которой незаконно продавалось в страны ближнего и дальнего зарубежья. Именно нефть, а точнее контроль на нефтеперерабатывающими заводами и нефтепроводом, зачастую называлась и в качестве причины начала Первой чеченской войны. "Полит.ру" публикует статью Александра Черкасова из сборника "Жизнь на войне", готовящегося к выходу в центре "Демос", в которой автор предлагает свой взгляд на нефтяную подоплеку чеченских конфликтов.
См. также: Победа варварства над варварством: Террор и контртеррор в чеченских войнах
Когда речь заходит о причинах начала первой чеченской войны, нередко говорится, что главным фактором была нефть — ее добыча, переработка и транспортировка. И в Чечне, и в России в целом едва ли не господствующей религией стала «вера в трубу» — в то, что чеченские войны велись за контроль над чеченскими нефтепромыслами, или над нефтеперерабатывающими заводами, или над возможным маршрутом перекачки нефти.
Это объяснение весьма живуче — хотя нефти в Чечне мало, почти нет.
На первый взгляд, казалось бы, все обстоит совершенно иначе: за последние годы мы привыкли к телевизионной картинке, где из сотен неглубоких колодцев черпают «конденсат» — настолько качественный, что его можно напрямую заправлять в бак автомобиля. Этот «конденсат», добычей которого в Грозном занялись после разрушения нефтеперерабатывающих заводов во время войны, на самом деле является продуктом деятельности тех самых заводов.
Нефтедобыча и нефтепереработка в Чечне насчитывает уже 115 лет, и за это время в почву утекло немало светлых углеводородов — легких фракций переработки нефти, теперь наиболее ценных. Но в первые годы существования нефтяной отрасли целевым продуктом был керосин, а бензин выливали в землю. В результате над уровнем почвенных вод образовалась и достигла изрядных размеров состоящая из «конденсата» линза. Такие линзы при отечественной герметичности стыков, культуре труда и учета, обычно сопутствуют крупным хранилищам топлива. Линза медленно двигалась, и если бы из нее начался выход «конденсата» в реки, это стало бы экологическим бедствием для региона. Однако за последние годы усилиями жителей Чечни уровень «конденсата» в почве упал на много метров, и серьезность этой угрозы для природы региона была существенно снижена.
Чечня как район нефтедобычи не имеет перспектив, промышленные запасы нефти здесь в значительной мере исчерпаны[1] и составляют менее процента от разведанных на территории России[2]. В последнее десятилетие советской власти добыча нефти в Чечено-Ингушетии неуклонно сокращалась: в 1980 году в республике добывали 7,4 млн тонн нефти, в 1985 году — 5,3 млн тонн, в 1990 году — 4,2 млн тонн, в 1991 — 4,1 млн тонн. В 1992 году, уже во времена независимости, в Чечне было добыто 3,6 млн тонн[3], а за 11 месяцев 1994 года было добыто 1180 тыс. тонн — 29 процентов от добытого в 1991-м[4].
Крупные запасы нефти в свое время были обнаружены здесь и на глубине 4,5–5 километров, но их разработка нерентабельна, и не только из-за глубокого залегания и больших затрат на бурение. Дело прежде всего в высоком содержании сероводорода, что неизбежно влечет не только высокие затраты на очистку нефти, но и высокий риск экологической катастрофы.
Другое дело, что в середине XX века в Чечне был построен гигантский нефтеперерабатывающий комплекс, который к 1991 году включал в себя 54 предприятия.
Версию о том, что именно нефтеперерабатывающие заводы хотели захватить, и потому не бомбили и не обстреливали, неоднократно озвучивал, например, Асламбек Аслаханов, отставной милицейский генерал, многие годы занимавший высокие посты в федеральных органах законодательной и исполнительной власти, а в 2003 году назначенный советником Президента Путина по Северному Кавказу. Однако такие утверждения не соответствует действительности: промышленную зону Заводского района «накрыли» бомбами еще в последних числах декабря 1994-го. Конечно, силуэты крупных заводов — особенно вид с расстояния нескольких километров — трудно изменить, но и бомбежки, и обстрелы, а главным образом муравьиный труд «черных металлургов», растаскивавших все, что можно увезти и сдать в металлолом, привели предприятия в полный упадок.
Так что ни нефтедобывающий и перерабатывающий комплекс Чечни в его нынешнем состоянии, ни любые мотивы, связанные с сырьевым и производственным потенциалом республики, никак не объясняют и тем более не оправдывают вторжение российской армии.
Но есть еще одно объяснение преувеличения роли нефти в чеченских событиях девяностых — объяснение коррупционное.
Еще в период противостояния Ельцина с Горбачевым, федерального и союзного центров, и тот, и другой апеллировали к автономным республикам в составе России, а российский президент Ельцин произнес: «Берите суверенитета столько, сколько сможете». Республики не замедлили этим воспользоваться. Но в 1991 году, после прихода к власти Общенационального конгресса чеченского народа (ОКЧН) во главе с Джохаром Дудаевым Чеченская Республика получила статус, странный даже для «парада суверенитетов». Граница республики была прозрачной и всерьез не охранялась. Финансовые операции с Чечней проводились так, как будто она была частью Российской Федерации. В то же время, на территории Чечни не было ни одного контролирующего подразделения, подчиненного Москве — ни силового, ни экономического. Фактически в республике была создана зона, по сравнению с которой любой оффшор являлся зоной жесточайшего налогового регулирования. Причем удобствами, предоставляемыми этой «черной дырой», пользовались по большей части не чеченские, а как раз российские структуры.
Необходимо напомнить, что в то время в России не существовало мало-мальски серьезных нефтяных компаний, — ни ЮКОСа[5], ни ТНК, ни Роснефти, ни других. После распада СССР за разработку и эксплуатацию нефтяных месторождений в стране отвечало Министерство нефтяной и газовой промышленности РСФСР под руководством Виктора Черномырдина.
В 1992 году[6] в Чечню для переработки поступило по нефтепроводам более 6 млн тонн сырой нефти. При этом и речи не шло о возвращении нефтепродуктов из «оффшора» государственным российским предприятиям. Продукты переработки шли либо в коммерческие структуры, либо на экспорт, причем формально экспортером выступала не Россия, а Чечня. Можно было бы предположить, что таким образом сепаратистов подпитывали за счет российской нефти, но более вероятно иное объяснение: Чечня использовалась как «оффшор» для ухода от налогообложения. В течение 1992 года за пределы республики было вывезено[7] 4031,1 тыс. тонн дизельного топлива, 1631,5 тыс. тонн бензина, 125,5 тыс. тонн осветительного керосина и 36,6 тыс. тонн дизельного масла. Основными «адресатами» экспорта были прибалтийские государства, Турция, ряд других стран. В то же время ни сельхозтехника, ни продукты питания, ни новейшие технологии в Чечню не поступали. Деньги оседали где-то в другом месте. «При этом на встрече двух министров топлива и энергетики — B.C. Черномырдина и 3. Дурдиева, — состоявшейся 6 июля 1992 года, с российской стороны не только не было предъявлено каких-либо претензий, но активно рассматривались вопросы дальнейшего «сотрудничества» и заключения международных договоров»[8].
По утверждениям представителей МВД РФ, 90 процентов нефтепродуктов незаконно продавалось в страны ближнего и дальнего зарубежья. По оценкам экономистов, их реализация приносила ежегодно порядка 800–900 млн долларов. 3 мая 1993 года на встрече с прибывшими из Москвы представителями чеченской диаспоры Дудаеву было предложено отчитаться перед народом о местонахождении денег, полученных от продажи нефтепродуктов. Дудаев признал, что на счетах заграничных банков находится свыше 70 млн долларов, но отказался назвать эти банки и расчетные счета, сославшись на государственную тайну[9].
Впрочем, те же слова и действия чеченских властей можно интерпретировать совершенно иначе: не как коррупцию, но, напротив, как попытки предотвращения коррупции и хищений топлива.
В рамках общего курса на сохранение государственного контроля за ресурсами и финансами руководство Чечни пыталось сохранить монополию на продажу добываемой на территории республики нефти. Сделки проводились под личную ответственность высокопоставленных лиц, прежде всего самого Дудаева[10]. Государственный таможенный комитет РФ[11] не фиксировал случаев продажи чеченской нефти за рубеж в обход российской таможни, при этом зарегистрированные объемы поставок в 1992–1993 годах были почему-то значительно ниже, чем квоты, выделенные Чечне федеральным центром. В 1994 году республике была выделена экспортная квота — 278 тыс. тонн, — но официально продажа нефти за рубеж вообще не велась[12].
Построенный в советское время в Грозном комплекс нефтеперерабатывающих заводов уже давно не мог быть загружен чеченской нефтью и в основном работал на сырье, поставляемом из других регионов России. Однако объем этих поставок сократился на порядок к 1993 году и более чем в 100 раз — в 1994-м[13].
Можно услышать утверждения, что в последний год перед войной Россия уже просто гнала транзитом через Чечню сырую нефть, по-прежнему подпитывая режим Дудаева нефтедолларами[14].
Отметим противоречие в «версии заговора»: заинтересованность федеральной власти в чеченской нефти или нефтепереработке никоим образом не объясняет начало войны — напротив, сохранение «оффшорного» статуса Чечни было выгодно околовластным коррупционерам с обеих сторон.
Однако при более внимательном рассмотрении очевидно, что причины стагнации добычи, переработки и экспорта нефти были скорее не экономическими, а политическими.
В справке, направленной 16 июля 1993 года Сергеем Шахраем Борису Ельцину, предлагалось полностью прекратить поставки нефти в Чечню и поручить жесткий контроль поступления нефтепродуктов из Чечни Министерству безопасности России. Предлагаемые меры обосновывались не только экономической опасностью чеченского «оффшора» для России[15], но, прежде всего, причинами политическими — опасностью усиления режима сепаратистов[16].
Авторы справки не питали иллюзий относительно «большой чеченской нефти» и рассматривали нефтяной комплекс Чечни не как цель или средство, но как помеху на своем пути. Статистические данные о нефтедобыче и нефтепереработке 1993–1994 годов говорят о том, что этот документ стал руководством к действию.
Разумеется, сторонники «теории заговора» могут возразить, что в российской жизни всегда сосуществуют два уровня — «государственный» и «коррупционный», — при этом истинные мотивы власти проявляются именно на этом заднем, «коррупционном», плане. То есть настоящие решения принимаются в бане или где-то еще и не находят отражения в документах — равно как мотивы принятия решений и приводившиеся аргументы. Как правило, с этой логикой трудно спорить, но в то давнее «доолигархическое» время любые коррупционные решения могли быть осуществлены лишь за счет бюджетных ассигнований, решение о которых должно было быть оформлено и обосновано на уровне государственном, в документах профильных ведомств.
Но может быть нефтедобычу и нефтепереработку планировали возобновить и расширить сразу после разгрома сепаратистов в «маленькой победоносной войне»? Это сомнительно.
Поздней осенью 1994 года Минтопэнерго подготовило для Совета Безопасности РФ справку, в которой были рассмотрены различные варианты развития нефтяного комплекса Чечни: сохранение добычи и переработки на уровне 1994 года; удвоение при условии значительных инвестиций (а инвестиции на тот момент были возможны только государственные!), и даже «не исключается возможность полного отсутствия нефтепереработки в Республике в 1995 г., что повлечет необходимость завоза всех видов нефтепродуктов из других регионов России». При этом никакие программные и стратегические цели документ не ставил: нефтяники выступали в пассивной роли, даже не формулируя свои пожелания и предложения, но лишь стоически оценивая различные варианты развития событий.
Наконец, утверждают сторонники «теории нефтяного заговора», если в Чечне нет нефти и нефтепереработки, то есть же «труба» для перекачки нефти с Каспия. Между тем в последние годы стало окончательно ясно, что слухи о «большой каспийской нефти» оказались сильно преувеличены. Понятно, что для бывших республик бывшего советского Закавказья, для Азербайджана и Грузии, трубопровод «Баку–Джейхан» стал своего рода соломинкой, за которую грех не ухватиться. Но в России тоже почему-то «поверили в трубу»[17]. В итоге иностранные кампании фактически потеряли полмиллиарда долларов, вложенных в разведку нефтяных месторождений на каспийском шельфе Азербайджана[18].
Но, может быть, главное здесь именно в том, что в «трубу» верили: и политики в Москве и в Грозном, и журналисты, и непосредственные участники вооруженного конфликта — а в итоге «труба» наполняла смыслом события чеченской войны?
«Верующие в трубу» утверждали, в частности, что отряд Шамиля Басаева захватил буденновскую больницу именно 14 июня 1995 года потому, что через Буденновск должен был проходить нефтепровод, а как раз на 14 июня были назначены важные переговоры по этому вопросу. А отряд другого террориста, Салмана Радуева, укрепился с заложниками в селе Первомайском у дагестано-чеченской границы потому, что там тоже должна была пройти «труба». При этом оба полевых командира преследовали-де одну и ту же цель: показать, что без участия чеченской стороны невозможно обеспечить безопасность будущего нефтепровода.
Правда, при ближайшем рассмотрении оказывается, что у отряда Басаева в пути сломался один из «КАМАЗов», вследствие чего они на два дня задержались в пути, и совпадение по датам случайно. Кроме того, Шамиль Басаев вел свой отряд отнюдь не на Буденновск, а куда-то дальше — в Минводы и чуть ли не в Москву, а в несчастный город его (на свою голову) привели бдительные милиционеры с поста у села Прасковея, остановившие и развернувшие его машины. В итоге — еще одно случайное совпадение.
Точно так же, боевиков Радуева в январе 1996 года в Первомайское загнали сами «федералы»: автобусы с террористами и заложниками было уже проехали по мосту в Чечню, но там их начали расстреливать ракетами, и они отошли обратно в Дагестан, где и заняли круговую оборону. Правда, в рамки «теории заговора» можно вместить и действия «силовиков». Переубедить верующего в «заговор» в принципе невозможно.
В итоге, добросовестному наблюдателю покажется фантастической любая из «нефтяных» версий начала войны, будь то «скважина», «завод» или «труба». Но, кроме нефти, был ещё мотив куда более сильный — власть, власть в России.
[1] Теперь нефтедобыча в Чечне восстановлена, — но, даже при благоприятных обстоятельствах, добычу можно лет пять удерживать на уровне 2 миллиона тонн, затем она неизбежно пойдет на спад (Известия, 8 апреля 2004 г.), а вообще нефти хватит лет на 12-15 (РИА Новости, 14 мая 2004 г.). Не тот масштаб (если, например, сравнивать с «распиленным» в последние годы теперь «ЮКОСом»), — может быть, неплохо для местных лидеров, элит и мафий — но не для федерального центра.
[2] Подробнее смотри также: В.В.Коган-Ясный, «Политический аспект отношений федеральных органов власти Российской Федерации с Чеченской Республикой в 1990-1994 гг.», в: «Россия — Чечня: цепь ошибок и преступлений», М.: «Мемориал» — «Звенья», 1998.
[3] Что соответствовало уровню 1930-40-х годов, и составляло менее 1 % общероссийского объема и около 30% северокавказского.
[4] Сведения Минтопэнерго РФ.
[5] ЮКОС в то время был государственным предприятием.
[6] Как раз тогда, когда шло массовое разграбление военных складов.
[7] По данным Юсупа Сосланбекова, ссылающегося на «различные и хорошо осведомленные источники».
[8] Из материалов комиссии С. Говорухина.
[9] Федеральные источники обвиняли Джохара Дудаева и его ближайшее окружение в коррупционном использовании этих средств: якобы его ближайшие помощники до начала первой чеченской кампании имели многомиллионные валютные счета в Швейцарии и Швеции, один приобрел за 100 млн долларов отель на Кипре, другой — дачу в Швейцарии и ресторан в Москве, многие имели коммерческие фирмы, и т. п. Впрочем, достоверность любых обвинений федеральных ведомств сомнительна, а сам Дудаев пытался бороться с «крохоборами», — впрочем, без особого успеха.
[10] Как пишет в цитированной выше статье В.Коган-Ясный, «в списках внешних получателей значились различные покупатели в России и странах СНГ, но их юридические наименования, за исключением Московской Патриархии, ничего не говорят исследователю-непрофессионалу».
[11] Справка от 1 марта 1995 г.
[12] Сведения Минтопэнерго РФ.
[13] 1991 г. — 11 077 тыс.т, 1992 г. — 6433 тыс.т, 1993 г. — 1063 тыс.т, 11 месяцев 1994 г. — 89 тыс.т.
[14] Переработка нефти в то время практически прекратилась, что обычно объясняют отъездом специалистов
[17] И не только в России: именно на трассе трубопровода происходит действие 19-й серии «бондианы», - фильма «И целого мира мало», выпущенного в 1999 году.
[18] «Потеряли» — не совсем верное слово: для геологии как науки это было, несомненно, полезно. Была начата эксплуатация газоконденсатного месторождения «Шах-Дениз», а на месторождении «Пирсат» на середину 2004 года действовали целых две нефтяные скважины, с суточным дебетом в десять и в одну тонну, чего явно не хватало для наполнения нефтяной «трубы» (Интерфакс, 3 декабря 2003 г.).
