Старинное слово «оттепель» вошло в сегодняшний политический лексикон и никого не отталкивает своей архаичностью. Да, вот так, знаете ли как-то: ждем новых маленьких свобод, в надежде славы и добра, дней анатольича прекрасное начало.
Вот только непонятно, что будет размораживаться и с какой целью. При Хрущеве все было ясно. При повторной оттепели – когда размораживали вновь замороженное, а оно, естественно, оказалось к потреблению непригодным, - тоже никто особенно от непонимания не страдал. А сейчас-то что? С какой стати все должны следовать за теми, кто навязывает этот термин в текстах нервных и бессвязных, публикуемых в рубрике «горбачевизм сегодня». Почему следует верить тем, кто утверждает: «политбюро Путина приняло решение об оттепели» . Кто-то со свечкой стоял на заседании этого политбюро?
И вообще: что это за язык? «Горбачевизм», «оттепель», «политбюро». Зачем эти пыльные слова? Почему ситуацию 2008 года надо описывать в терминах совсем другой эпохи, даже эпох, поскольку словечку «оттепель» в его политическом значении более пятидесяти лет, а «горбачевизму» нет и двадцати пяти. И почему никто не хочет вспоминать перестройку с гласностью? Слова-то более молодые.
Да понятно почему. «Оттепель» - она ведь никого ни к чему не обязывала, ее никто официально не провозглашал, Хрущев такого слова не употреблял. Это что-то такое непонятное, какое-то историческое нечто, которое было, но при этом его не было. Вроде как не историческое событие, у которого есть автор, актор и пассивные объекты его воздействия, а природное явление. Ветер подул, ветер стих, потеплело, ударил мороз. Бог дал, Бог и взял.
Необычайно удобное слово. Горбачев-то «перестройку», «гласность» и «новое мышление» проговаривал. А «оттепель»… Ну, от Ильи Эренбурга пошла. Читаешь повесть с этим названием и недоумеваешь: как так получилось. Еще большее недоумение вызывает утверждение «перемены начались с Эренбурга». Так называлась статья, опубликованная в связи с юбилеем повести «Оттепель». Вопреки тому, что там написано, не открыла она дорогу ни Виктору Некрасову, ни Юрию Трифонову. Оба получили Сталинские премии в самые глухие годы. Некрасов в 1947 году за повесть «В окопах Сталинграда», а Трифонов - в 1951-м за роман «Студенты».
Но слово прижилось. Оно оказалось достаточно безликим, потому и прижилось.
Хотя, конечно, сходство меж оттепелью и перестройкой имеется, да, имеется. В некоторых важных обстоятельствах, но не в результате. Обстоятельства таковы:
· расширение публично обсуждаемых тем и общественно-политического лексикона;
· изменение статуса первого лица государства (партии);
· существенные изменения во внешнем позиционировании страны.
Порождена была оттепель, равно как и перестройка, – вот тут принципиальное отличие в ее толковании от визжащих пророков – ценностным кризисом, который ставил (или мог поставить) под сомнение управление страной в условиях единой идеологической системы.
Но только оттепель была совершенно необходимым переходным периодом от сталинского единовластия к брежневскому консенсусу элит, а перестройка – неизбежной агонией изжившей себя системы.
Итак, пойдем по составляющим.
Расширение публично обсуждаемых тем и общественно-политического лексикона. При Хрущеве было, при Горбачеве было. А сейчас что расширять? В стране нет унифицированного, клишированного, гласно или негласно санкционированного языка описания действительности. И быть не может. Как уже было сказано, министерство правды бессильно без министерства любви, а то ныне интересуется преимущественно кровельными работами.
И потому нет никакой – ну, никакой угрозы тем, кто делает вид, будто вырабатывает язык власти. А они очень боятся того, что их, путинцев, заметят некие медведевцы. Опасность для них совсем в другом – имитационный характер их деятельности, наконец, будет адекватно оценен, что приведет к ликвидации соответствующих структур, должностей, сокращению социальных ниш.
Но это будет не оттепелью, не либерализацией, а рационализацией управления, не смягчением режима, а его ужесточением. Однако вряд ли это произойдет, скорее, режим будет инерционен, все останется на своих местах. Другое дело, что без силовой поддержки творцы «его идеологии» и «врагов Путина» окончательно превратятся в шутов, но власти от этого ни тепло, ни холодно. Она и так их числит по шутовскому ведомству.
А раз уж речь пошла о режиме, то надо поговорить о втором обстоятельстве. Об изменении статуса первого лица государства (партии). Это самое главное. Если исходить из того, что необходимо российскому государству, то, повторю , у Дмитрия Медведева для сохранения реальной власти будет только один способ — решительная политическая и экономическая либерализация и демократизация. И это будет необходимо не для него лично, а для сохранения института президентства и вообще российской государственности. Уйти в отрыв от тех, кто привел его к власти, по примеру Хрущева и Горбачева.
Но, во-первых, в отрыв Медведев ушел вместе с окружением Путина, утвердившего за восемь лет принцип кланового руководства страной. Ведь не было пока единоличного правления – была игра правящей группы в сильного президента. И есть компромиссная, пока несамостоятельная фигура – Дмитрий Медведев, задачи которого - по-прежнему блюсти групповые интересы.
А во-вторых, понятное дело, не видно пока никаких оснований для предположений о том, что Дмитрий Медведев чем-то недоволен. Что он хочет большего, стремится избавиться от влиятельного окружения. Что его интересует судьба российской государственности и института президентства.
Ну, и существенные изменения во внешнем позиционировании страны. Тут, кстати, с оттепелью не все так просто. Хрущевское мирное сосуществование было формой экспансии, особенно в третьем мире. Но и экспансия может быть трактована как способ выхода из изоляции. Скажем так, в отличие от сталинской сверхосторожности и брежневской разрядки, призванной закрепить границы в Европе и определенный уровень вооружений, хрущевский и горбачевский периоды во внешней политике были отмечены повышенным динамизмом.
Но нынешняя российская внешняя политика даже по сравнению с брежневской – это dolce far niente. Очень много патриотической риторики, но ничего такого, что меняло бы статус кво в мире, даже в бывших союзных республиках. И нет никаких – ни внешних, ни внутренних – стимулов к какому-либо действию. Единственное, что заметно, так это то, что, в отличие и от «оттепели», и от перестройки, успехи дипломатии оцениваются не по способности превращать врагов в друзей, а, напротив, по умению приобретать врагов. Особенно на постсоветском пространстве.
Но в целом во внешней политике происходит то же самое, что и в экономике, то есть ничего не происходит. Во время «оттепели» и во времена перестройки хоть что-то делалось, не все имитировалось. Хрущев пытался усовершенствовать социалистическую плановую систему, Горбачев законом «О кооперации» начал ее демонтаж. Но при Брежневе Косыгин остался реформатором без реформ, началась реализация сырьевой модели социализма.
И в этом отношении нынешняя правящая группа – наследники Брежнева. Причем это вещественное наследование – им досталась созданная при нем инфраструктура разведки, добычи и транспортировки углеводородов.
Так что никаких предпосылок ни для «оттепели», ни для перестройки не наблюдается. Ни внешних, ни внутренних. Оба эти термина устарели и к нынешнему положению дел неприменимы. Это если разбирать внешние обстоятельства обоих явлениях. Но есть еще и главная, глубинная причина перемен во времена Хрущева и Горбачева. Тот самый ценностный кризис, который может нести угрозу для управления страной.
Причиной подобных кризисов всегда становится несоответствие парадных ценностей (этот термин часто употребляют аналитики ВЦИОМа) реальным. При этом и «оттепель», и перестройку следует признать весьма сглаженными формами этого кризиса. С самого начала противоречие, его породившее, было вынесено в прошлое. Но перестройку это не остановило.
В обоих случаях разрешение этого противоречия объявлялось главной задачей власти. По-другому и быть не могло в обществе с одной идеологической системой. Нынешняя власть блестяще обходит эту проблему. Если рассматривать центральный для любой нации и страны комплекс ценностей, определяющий самоидентификацию и интеграцию нации, то именно здесь исследователи констатируют наибольшие расхождения меж декларациями и повседневностью, меж ценностями парадными и реальными. Ценности большой национальной общности, империи, даже православия – все они парадные. Да и для власти это все – риторика.
И опять же – так было именно в брежневскую эпоху. И никого до поры до времени не беспокоило. А уж сейчас тем более. Наоборот, радует. Вся нынешняя система управления построена на том, чтобы не происходила интеграция общества, чтобы не появлялись интегрирующие ценности. Мобилизационных задач власть не ставит, напротив, поощряет консюмеризм, как известно, сводящий на нет мобилизационный потенциал общества.
Ну, и с какого бодуна такой власти устраивать «оттепель»? А тем более баловаться перестройкой? И кроме того: ни то, ни другое невозможно еще и по самой главной, от власти уже не зависящей причине.
Население России разделено на две неравные группы. Одна никакой «оттепели» с перестройкой не заметит. И это вовсе не люмпены. Убежден, что значительное число людей, занимающихся бизнесом разного рода и уровня, не воспримет перемены как касающиеся их лично. Если, конечно, они не коснутся сферы их деятельности. Но тогда это не будет ни «оттепелью», ни перестройкой.
Другая группа с недоумением отнесется к тому, что власть займется дарованием мелких послаблений. У людей, повторю, есть возможности для свободных высказываний и даже политических действий. Советский и постсоветский страх ушел в прошлое. Экономический рост – палка о двух концах. Он действительно несколько смягчает социальную напряженность, но при этом способствует росту самооценки и общественных притязаний изрядного числа самостоятельных и активных людей. И их никакой «оттепелью» не обрадуешь.
Собственно, это и есть та самая ситуативная оппозиция, формирующаяся из профессионалов, о которой я говорил три года тому назад. И припоминал, что именно такие люди к началу восьмидесятых годов острее всего чувствовали необходимость перемен.
И нечего ходить вокруг да около. Вся эта многословная чушь, которая накручивается людьми, озабоченными сохранением своего привластного статуса, к тому, что реально может потребовать общество от власти, отношения не имеет. А требования эти просты:
· реформирование политической системы: отмена законов о референдуме, о политических партиях, о назначении губернаторов, об отмене выборов по округам;
· пересмотр уголовных дел, связанных с государственным рейдерством и политическими преследованиями бизнесменов, общественных деятелей, ученых, создание условий для возвращения в Россию политических эмигрантов;
· независимое расследование террористических актов, начиная со взрывов домов в 1999 году, политических убийств и загадочных смертей;
· начало широкой общественной дискуссии об экономическом развитии страны, отказ от огосударствления экономики в пользу ее эффективности;
· отказ от местечковой и клановой кадровой политики;
· восстановление цивилизованной партийной системы, прекращение сращивания государства и партии власти, при необходимости ее роспуск;
· роспуск молодежных организаций, находящихся под опекой госаппарата;
· выработка новой концепции внешней политики России и ее активное и эффективное осуществление;
· административная, военная и судебная реформы, создание новых Вооруженных сил, новых силовых ведомств;
· восстановление территориальной целостности и единого правового пространства, фактическое, а не формальное утверждение конституционного порядка на Северном Кавказе, реальная интеграция региона в состав России.
Конечно, тут не все. Но и этого достаточно, чтобы понять: подобные реформы нынешней политической элитой осуществляться не будут. И обсуждаться тоже. Поскольку все эти требования – в совокупности или в отдельности – будут выдвинуты, если власть и в самом деле решит устроить нечто вроде «оттепели». То есть инициирует свободную дискуссию о дальнейшем развитии страны. Согласится на независимую и гласную экспертизу своей деятельности.
Просто непонятно, что другое может быть названо «оттепелью». Не смена же говорящих голов на телеэкранах и авторов анекдотических брошюрок. Это ж получится нечто противоположное и несуразное – лепетто какое-то.
