После первых сообщений о десятках, а потом и сотнях погибших уже к утру следующего дня на почту и на icq стали приходить предложения поставить свечу на окне в условленное время в знак солидарности с пострадавшими, время и дни при этом указывались разные. Множество идей по поводу выражения сострадания и поддержки жителям Беслана я нашла в livejournal.
К жертвам среди взрослого населения мы привыкли. Каждый новый взрыв - это уже не событие, а повторяющееся действие. Но в этот раз погибли дети…
Я видела, как люди в метро хмуро отворачивались от меня, точнее от фотографий погибших крупно напечатанных в газете, которую я держала перед носом. Я видела, как некоторые женщины плакали прямо в метро, по пути на работу. Я видела, как играли желваки у мужчин: они читали заголовки газет, проезжали свои остановки и выбегали из вагона, поспешно запихивая прессу в сумки и карманы одежды.
Две сумасшедшие недели вместили в себя гибель двух самолетов, взрыв у метро, захват школы, сотни и сотни погибших. Но митинг на Васильевском спуске был посвящен не жертвам войны, а войне.
“Снова ваш народ - стадо баранов”, - обращалась ко мне на русском, но с сильным акцентом, американская телевизионная журналистка. Мы вместе попытались пройти через кордон с помощью журналистских удостоверений и срезать таким образом значительную часть дороги на пути к Васильевскому спуску, но нас развернули. Дойти до места назначения оказалось непросто, главное – не лениться, слиться с толпой и идти, не интересуясь, почему дорога напрямую перекрыта и надо обходить кордоны в самых неожиданных местах. Вместе с толпой мы проделали огромный круг: с Кузнецкого Моста пришли на Никольскую, дошли до ГУМа, свернули в Ветошный переулок, очутились на Ильинке и снова пошли в обратную сторону - к Солянке – и уже там свернули на набережную, влившись в многотысячную толпу. На всем пути следования через каждые десять шагов стояли милиционеры и люди в штатском с повязкой “дружинник”. К ним подходили старики и спрашивали, как максимально сократить путь и подойти к Васильевскому спуску побыстрее, дружинники хмуро отвечали: “По дороге со всеми”.
Подготовка к митингу была заметна с самого утра: у Мещанской управы, на улице Чаянова, стояли автобусы, свернутые и прислоненные к стене транспаранты мокли под дождем. Люди тоже мокли, они готовились выразить свой протест дружно и организованно.
Конечно, не все “дружно”. Но значительная часть оказалась на Васильевском спуске “ по разнарядке”: сотрудники РЖД (Российских железных дорог), студенты некоторых московских вузов, врачи некоторых поликлиник и многие другие. Их привезли на муниципальных автобусах, на них же они организованно покинули Васильевский спуск.
На подходе к спуску толпа стала совсем плотной, и чем дальше в глубь людской массы, тем больше нарастало раздражение среди митингующих.
“Провокатор, вон его отсюда, подлец”, - истошно вопила женщина и угрожающе наступала на интеллигентного мужчину в очках, стекла которых были покрыты каплями от мелкого моросящего дождя. Он вызвал столь агрессивную реакцию женщины следующим монологом: “Этим подонкам нет оправдания, но зачем, объясните мне, зачем нам врал первый канал и говорил, что детей в школе сто пятьдесят? Я не верю. Я не могу верить ничему. И про штурм не верю, будто все так сложилось. А правды мы все равно не узнаем”. Их с трудом растащили, даму я видела потом у трибун, с горящими глазами она тянула вверх транспарант “Нас не сломить!”, которого во время скандала у нее почему-то не было видно.
На подходе к спуску через рамки металлоискателей проходили те, кто приехал не на автобусе, их сумки досматривали, но не слишком тщательно. В очереди перед металлоискателем громко нараспев восклицал старик: “Я знаю, что слова мне не дадут. Если бы коммунисты организовывали, я бы смог к микрофону подобраться, но ведь там изменники из “Родины”, но я послушаю по крайней мере, что скажут эти подлецы, вруны”.
Тексты на транспарантах написаны свежей краской, бумажных плакатов практически не было – дождь, текст тут же бы смыло. Видимо, организаторы, несмотря на спешку, это предусмотрели. “Террор не пройдет!”, “Граждане, будьте бдительны”, “Россия выстоит!”, - выведено зеленой краской на пластиковых дощечках. Я видела позже, как эти транспаранты лежали, сваленные в кучу, у автобусов.
На глаза попался единственный бумажный транспарант: “Скорбим за погибших. Нет слов.” Женщина в больших очках стояла без зонта, потому что держала самодельный бумажный плакат обеими руками, шел дождь, все ее лицо было в капельках – дождь смешивался со слезами.
Я не видела над головами ни одного политического транспаранта, но это не значит, что их не было. “Правительство в отставку” - красным фломастером неаккуратно написали два студента. Их на митинг никто не зазывал, пришли сами. Плакат ребятам развернуть так и не удалось. Один из них сказал мне честно, что как только увидел лозунги вокруг и людей с табличками “Тверская управа”, “Кузьминская управа”, Союз студентов Москвы, а также транспаранты “Россия победит!”, понял, что если развернет свой плакат, “на своих ногах отсюда не уйдет”.
Своих активистов прислали ЛДПР и какой-то православный союз, синие и черные флаги развевались над толпой. Больше было только российских.
Довольно долго выступал Юрий Лужков. Он читал текст по бумажке, очень эмоционально. “Мы должны противостоять, мы победим”, - хрипел в микрофон мэр города, в котором взрывались дома, вагоны метро и остановки...
Митинг закончился в шесть часов, сто с лишним тысяч человек стали разбредаться в разные стороны, многие стояли на месте и чего-то ждали, из динамиков неслись военные мелодии и, конечно, “Любэ”.
Когда толпа стала расходиться, на земле остались валяться грязные российские флажки и наклейки “Нет террору!” Люди шли, понурые и расстроенные, кажется, они стали узнавать в этом митинге события из своего недавнего прошлого. Четче всего высказалась старушка с тележкой и свежим номером “Лимонки” в руках: “Дожила, советский митинг, б**ди, устроили, лучше бы стояли как истуканы и молчали”.
Вчера по телевизору показывали, как скорбят итальянцы по погибшим в Беслане. Этого не было: просто тысячи людей прошли по городу Риму с горящими свечами в руках. Они шли молча, глядя себе под ноги.
