«Мои доводы расходятся по основным вопросамс теорией модернизации, в правильностикоторой я сомневаюсь, и, как я полагаю, мне удалось продемонстрировать, чтоочень редко предоставляется возможность действия в направлении модернизации иликаком-либо ещё направлении».
Р. Лахман. Капиталисты поневоле: Конфликтэлит и экономические преобразования в Европе раннего Нового времени
Под эпохой модерна часто понимаютпросто Новое время – время победившего капитализма и демократическогополитического устройства. С тех пор Запад живёт в состоянии постоянноймодернизации, а другие страны, воспринимающие этот образец, вынуждены осуществлятьмодернизацию. Последнее обстоятельство ставит проблему соотнесения понятий«демократии» и «модернизации». Если страна является демократическим государством,этого достаточно для модернизации? Или требуются какие-то дополнительные усилиясо стороны политической элиты? А если без этих усилий модернизация непроисходит, то не означает ли такая ситуация какого-то особого, ущербногодемократического устройства, блокирующего инновации? Этим проблемам посвященаданная работа.
Начнём с данных одного недавнегосоциологического опроса, проведённого Аналитическим центром Юрия Левады[1]. «43%россиян, "скорее, не чувствуют" себя защищенными от возможногопроизвола властей, милиции, ГИБДД, налоговиков, судов, прочих госструктур. "Определенноне чувствуют" – 28%». Другимисловами, 71% жителей России полагают, что государство в отношении них можетдопустить всё что угодно безо всякого на то основания, – именно так следуетпонимать термин «произвол». Далее. «47% опрошенных, скорее, согласны с тем, чтомногие госчиновники сегодня практически не подчиняются законам. Определенносогласны с этим 35% россиян». Т.е. 72% выделяют госчиновников в особоесословие, для которого общие законы не писаны. Это логично вытекает из первойцифры – действительно, иначе кто же будет все эти безобразия учинять.
Но чиновники не с неба свалились,у рядового гражданина с ними могут быть как родственные, так и дружеские связи.Используя их, можно попытаться добиться справедливости. «38% участников опроса "скореене могут" отстоять в России свои интересы или права в случае их нарушения."Определенно нет", не могут – 23%». То есть в сумме 61%. Что,естественно, вызывает вопрос о том, насколько справедлива наша судебнаясистема. «Если суд будет рассматривать дело простого гражданина противпредставителя власти, то решение "скорее будет вынесено не в пользугражданина, независимо от того, кто прав на самом деле" – так думают 37%респондентов. "В любом случае в пользу представителя власти, независимо оттого, кто прав на самом деле" – 26%. "В пользу того, кто дастбольшую взятку судье, независимо от того, кто прав на самом деле" – 17%."По справедливости, в соответствии с законом" – 11%». Другимисловами, в справедливость вердикта суда у нас верят 11% населения.
Как может существовать такоегосударство, где большинство граждан уверено в его несправедливости? Налицоразница между легальностью и легитимностью. Государство как форма политическойорганизации общества оформлено Конституцией, законами, другими юридическимиактами (в этом смысле любое государство – всегда правовое), деятельностьгосударства, осуществляемая в соответствии с законами – легальна. Но если«закон, что дышло», то такая деятельность может быть несправедлива, с ней можетбыть не согласно большинство граждан. И тогда государство, сохраняялегальность, теряет легитимность.
Оговоримся, что легитимность –понятие сложное, многозначное. Она, например, есть внешняя и внутренняя –ельцинская Россия была вполне легитимна для западных партнёров, а для собственныхграждан, судя по данным опросов, – нет. Иранское государство легитимно длясобственного населения, но не вполне признаётся «мировым сообществом», именно вэтом случае и возникает ситуация «суверенной демократии». Другие страныпризнают суверенитет Ирана, но к легитимности его правителей «есть вопросы». Ксожалению, это касается и России.
Граждане страны, признающиелегальность действующего порядка, но отрицающие его легитимность, по мнению К.Шмитта, – партизаны[2]. В случае радикальногополитического противостояния, крайней вражды, они рассматривают власти как«оккупантов» и переходят к террору. После этого к ним уже становятсянеприменимы легальные нормы политики, в т.ч. – правил военных действий иобращения с военнопленными, отсюда – взаимный захват заложников: с однойстороны, среди «оккупантов», с другой – среди гражданского населения,карательные операции и прочее. У партизан нет гражданских прав уже в силу того,что сами они отрицают права, определённые в рамках нелигитимного государства.
В этой связи далеко неоднозначнойвыглядят и позиция защитников прав таких партизан. Если легальные власти страныявляются нелегитимными, то неизбежна апелляция через их голову к «мировомусообществу», которое, таким образом, получает санкцию на вооружённое вмешательствов любой точке земного шара. Это противоречие между национальным суверенитетом и«правами человека» является объективным в сегодняшней мировой демократическойсистеме и разрешается, вообще говоря, с помощью силы (политической,экономической, военной).
Принципиальная разница междупартизанами и правозащитниками заключается не в их отношении к насилию (изнедавних примеров можно вспомнить, как правозащитное сообщество приветствовалобомбёжки Югославии и Ирака), но в источниках легитимности. Легитимностьпартизан лежит в «местной почве», в местных обычаях и ценностях, которые онизащищают. Последнее обуславливает поддержку партизан гражданским населением,без которой их деятельность становится невозможной. Напротив, источник легитимностиправозащитной деятельности зачастую находится вне той страны, правовой порядоккоторой считается несправедливым. Естественно, что в таком случае их деятельностьподдерживается не только группами людей с одинаковыми политическими ценностями,но и мировыми державами, заинтересованными в дестабилизации правового порядка вгосударствах, которые эти державы не рассматривают как своих союзников илисателлитов.
Другая, «мягкая» формапартизанских действий – коррупция. Граждане предпочитают платить чиновникам зато, чтобы не соблюдать законы нелегитимного государства, заодно будучи уверены,что и сами чиновники их не соблюдают. В результате коррупции в каждой местностиформируется свой, особый правовой порядок, существенно отличающийся от явного, легального.Такой порядок основан на консенсусе местных элит и уже в силу этого являетсягибким и стабильным. В городах и регионах, где действуют институты,устанавливающие «цену вопроса», участникам консенсуса не нужно открытоеполитическое противостояние, партизаны и правозащитники им только мешают.Провинциальные демократы и борцы с коррупцией маргинализируются и за глазаполучают статус «городских сумасшедших». Несмотря на то, что они отстаиваютофициальные нормы федерального законодательства, в глазах местного сообщества ихдеятельность становится иррационально разрушительной, к ним формируетсяамбивалентное отношение.
Столичная реальность сильноотличается от провинциальной, в связи с чем тезис об амбивалентности нуждается хотябы в кратких пояснениях. Например, за пределами Московской области и узкихгравитационных зон притяжения региональных столиц с коттеджными посёлками, вбольшинстве сельских поселений износ инженерных сетей составляет 80-100%.Монтировались последние в колхозные времена, от них остались в лучшем случаесхемы закладки этих сетей. Поэтому для подготовки тендерной документациинеобходима геодезическая съёмка и составление подетальных планировки такогосела, что обойдётся дороже, чем сами ремонтные работы. Но оплатить ремонтнепосредственно подрядчику без проведения тендера муниципалитету нельзя, таккак это – коррупция и запрещено законом ФЗ-94, в соответствии с которым безторгов одинаково невозможно построить мост через Обь или закупить несколькоавторучек.
Степень дотационности бюджетовмуниципалитетов с численностью до 100 тыс. человек составляет, как правило,свыше 80%. Увеличение собственной доходной базы приводит к снижению дотаций присохранении прежнего уровня бюджетных расходов на душу населения. Вдобавокполная уплата налогов сильно подрывает возможности развития местногопредпринимательства. Поэтому с ведома и согласия местных властей в районах идётнеподотчётная налоговым органам и статистике, но бурная хозяйственная жизнь.Естественно, что вмешательство «борцов с коррупцией», отстаивающей в первомслучае нормы ФЗ-94, во втором – правоту Налогового кодекса ведёт, наряду сторжеством закона, к коллапсу такой жизни.
Наряду с вышеописаннымиситуациями существуют и острые проблемы сохранения памятников, экологии, защитыот милицейского произвола, которые пытается решать на местах указаннаясоциальная группа. Однако в этих случаях их действия получают одобрениеместного сообщества. Так и формируется амбивалентность, мешающая как полностьюигнорировать «этих демократов», так и считать их своими. Получается, что местнаявласть, «решающая вопросы» граждан, оказывается понятнее и ближе, чем люди,полагающие, что они отстаивают права населения.
Но если действующая властьоказывается нелегитимной, то почему избиратели на выборах голосуют за техлидеров, которые сохраняют прежнюю систему? Возникает парадокс – получается,что на выборах граждане подтверждают легитимность власти тех чиновников,которыми сами же и недовольны. Чем это объясняется?
Обывательредко анализирует форму политического устройства общества. Вместо этого онверит – в доброго царя, социализм и коммунистическую партию, демократию иличто-то ещё. Эта вера основывается на мифе – внешне правдоподобной конструкции,принимаемой аксиоматически, без доказательств. Люди поступают в соответствии слогикой мифа – и их поступки укрепляют действенность мифа, а получение полезныхрезультатов снимает вопрос об истинности посылок, лежащих в основе их веры.Напротив, разочарование результатами действий разрушает миф – при этом он неопровергается критикой посылок, лежащих в основе мифа, он именно отбрасываетсяобщественным сознанием вследствие своей непригодности для жизни и забывается.
Представление о демократии как ополитическом рынке достаточно прочно устоялось не только в обыденном сознании, нои в экономической теории. С лёгкой руки Й. Шумпетера схема выглядит так, что голосуя,мы выбираем «лучших». Как на рынке за самый качественный и редкий товар платятнаивысшую цену, так на выборах лучшие представители народа получаютмаксимальное количество голосов. Модель демократии как эффективно работающегорынка включает в себя следующие взаимосвязанные основные положения:
1. Все субъекты, принимающие участие в голосовании, хотятодного и того же (роста доходов, безопасности, низких налогов и т.д.) – т.е.субъекты однородны.
2. Большинством голосов в правительство и парламентизбираются те кандидаты, которые наиболее способны удовлетворить желания этогобольшинства.
3. Если деятельность политического руководства неудовлетворяет чаяниям большинства, то впоследствии таких деятелей можно будетзаменить другими уже на следующих, очередных выборах.
Все эти положения представляютсяневерными с точки зрения социального анализа:
(a) Все субъекты хотят разных вещей, и их желания могутбыть прямо противоположны (одни приветствуют прогрессивное налогообложение ирост государственных расходов, другие заинтересованы в пропорциональномналогообложении и низких государственных издержках). Договориться между собойсоциальные субъекты не могут, реализация интересов осуществляется черезполитическую борьбу[3].
(b) Большинства как такового в обществе не существует (этопросто более слабая посылка однородности). Существует только коалицияменьшинств, которая на основе компромисса по определённому наиболее важному вданном месте и в данное время вопросу обеспечивает победу определённомукандидату. В дальнейшем становятся более важными другие вопросы, – и коалициянеизбежно распадается.
(c) Политика выбирают (и выдвигают) не из «народа вообще»,но из набора тех кандидатур, который может предложить электорату дляголосования элита. В связи с этим замена одной персоны (или группы персон) надругую (других) либо ничего не меняет, либо может поменять ситуацию в худшуюсторону.
Демократия –это один из механизмов селекции элит. Разница с другими аналогичнымимеханизмами отбора в том, что в условиях монархии действует своего родаполитическая монополия – абсолютная власть передаётся в рамках одногоцарствующего рода, в условиях олигархии правящая элита рекрутируется изнескольких родов. Чем ограниченнее, чем уже «политическое предложение», темсильнее такая демократия напоминает монархию (авторитаризм) или олигархию.Напротив, чем шире круг социальных групп, которые имеют возможностьпретендовать на власть, тем больше это соответствует «идеалу демократии», формируяу обывателя ощущение, что он может «изменить власть».
В последние пять лет в Россииизбирателю на выбор предлагается стандартизированный набор фигур, которыепридерживаются примерно одинаковых взглядов на все проблемы общественной жизни.Это результат строительства «вертикали власти», консолидации господствующегокласса, работы с бизнесом по регулированию финансирования политических партий,которая началась с «дела ЮКОСа». Их оппоненты – неважно, правые или левые – неимеют ни финансовых ресурсов, ни относительно значимых каналов коммуникации сизбирателями. Их символический капитал разрушен: левых связывают с банкротствомСССР, правых – с «лихими девяностыми». Фактически они маргинализированы.
Прямые выборы мэров игубернаторов, мажоритарные выборы депутатов, которые во многом выгляделианахронизмом с точки зрения западной политической культуры, в российскихусловиях имели ту ценность, что существенно расширяли политическое предложение.Их отмена привела не к укреплению партий и оживлению партийных дискуссий поосновным проблемам общественной жизни, но к выталкиванию харизматичных фигур снестандартными взглядами из легальной политики. В результате выбирают не лучшихпо Шумпетеру, а стараются сохранить знакомое зло, чтобы взамен не получить ещёбольшее. Отсюда – общероссийская уверенность в невозможности сколь-нибудьсущественного изменения характера власти электоральным, демократическим путём,что и является ответом на вопрос предыдущего раздела. Однако какова перспективаразвития такого общества, в котором легальность и легитимность расходятся всёдальше?
Усталость обывателя от «демократии»,не оправдывающей его запросы на равенство всех перед законом, на защиту правсобственности, на предоставление качественных услуг в области образования,здравоохранения, культуры, приводит к тому, что он разочаровывается в первуюочередь в выборных органах власти, в самих электоральных процедурах. Депутат вобщественном сознании отождествляется с эгоистичным, коррумпированнымполитиканом, пекущимся только о благе своей семьи и большого бизнеса, которыйему платит за получение в собственность государственных ресурсов. Он «ни за чтоне отвечает», в отличие от президента, премьера, губернатора.
Представим себе следующую политическуюконструкцию «вертикали власти». Президент избирается всенародным голосованием(если очень хочется, можно избрать Земским собором, в который делегируютсяизбиратели от разных социальных групп, и назвать такую политическую личностьцарём). Он формирует правительство, назначает первых лиц регионов и городов инепосредственно отвечает за результаты своей деятельности перед народом.Парламента и «дармоедов-депутатов» всех уровней нет. Вместо этого естьполитическая партия (новые дворяне, аристократы, православное или исламскоедуховенство, etc.),которая в дополнение к стандартной отчётности контролирует исполнение решенийпрезидента на местах и через организационный аппарат информирует центр о том,как идут дела. Это – демократия? Да, конечно – как обычно, официально гражданеимеют одинаковые права перед законом, место фюрера… простите, вождя непередаётся по наследству, как, впрочем, и другие места в государственной элите.Заодно в такой демократической системе за ненадобностью отменяютсясоциологические опросы – церковники или члены правящей партии лучше знаютнастроения народа, и государство становится легитимным навсегда.
Именно эта политическаяконструкция лежала в основе итальянского фашизма или немецкогонационал-социализма, являющих собой пример тоталитарных форм демократии.Интересы буржуазии, с которой обычно связывают фашизм, здесь вовсе не при чём,это форма именно «народного правления». Она очень сильно напоминает «советскуюдемократию», где Советы народных депутатов служили лишь декоративным украшениемпри комитетах КПСС. Эти политические устройства признавались гражданамисоответствующих государств и легальными, и легитимными, что до сих пор делаетневозможным, по большому счёту, осуждение «культа личности» в России. Массовыерепрессии в отношении социальных групп или личностей, объявленных «врагаминарода», осуществлялись по советским законам (легально) и с полного одобренияшироких народных масс (легитимно). Одно дело – списывать это на злодея Сталинаи «красных демонов», очевидно, заброшенных в богоизбранное отечество германскойразведкой, а другое – осудить собственного деда (прадеда), который воевал вгражданскую, потом в Отечественную, и так или иначе голосовал за Советскуювласть.
Тоталитаризм обычно отождествляютс национализмом. Это вполне естественно, так как если демократия – властьнарода, то – какого народа? Критериев описания здесь может быть много – отформы черепа до вероисповедания, от сексуальной ориентации до чтения исключительно«правильных народных» книжек. Нельзя же относить к народу гомосексуалистов,обрезанных/необрезанных (нужное – подчеркнуть), читателей книжек В. Сорокинаили посетителей/устроителей выставки «Запретное искусство».
Как указывает Ф. Закария, тоталитарнаядемократия отличается от либеральной тем, что в ней не защищены праваменьшинств[4].Можно самым демократическим путём – через референдумы – добиться введениясмертной казни и черты оседлости для инородцев, конфискации имущества семейолигархов, чиновников и депутатов Госдумы всех созывов… Поскольку обществосостоит из меньшинств, то ни одно из них не будет в безопасности. В концеконцов, через референдум можно провести и решение о запрете на занятиеполитической деятельностью для бывших работников КГБ (ФСБ).
Эти обстоятельства, по-видимому,пока ещё останавливают российский политический класс. Эволюция современной«суверенной, управляемой демократии» к ликвидации парламентаризма иустановлению форм прямого тоталитарного контроля вызовет такие последствия, чтомало никому не покажется. Хотя обыватель, судя по опросам, похоже «уже готов» идаже жаждет «тоталитарной модернизации», в ходе которой, очевидно, сначаладолжны полететь головы у наиболее ненавистных социальных групп – «чиновников» и«депутатов». Поэтому так популярны разговоры о «консервативной модернизации», входе которой эволюционным путём, без радикальных изменений сегодняшней политическойструктуры Россия чудесным образом изменит свою экономику, перейдя к«инновационному пути развития», сформирует новую социальную структуру, вкоторой будет доминировать средний класс, и перейдёт к новому порядкусудопроизводства, в котором суды станут независимы, а граждане – равны передзаконом.
В своё время один партийныйлитератор выдвинул краткое определение новой общественно-экономическойформации: «социализм – это Советская власть плюс электрификация всей страны».При сколь-нибудь тщательном анализе эта формула потрясает цинизмом идемагогией: оказывается, обыватель должен был поверить в то, что новое обществобудет основано на власти коммунистов – т.е. монополии одной, несменяемойполитической партии – плюс некое передовое на тот момент техническоедостижение. Прошло девяносто лет, и будущей экономической элите Россииочередной партийный деятель не из последних объясняет, что главным вмодернизации страны является переход к шестому технологическому укладу, "сердцевиной которого являются нанотехнологии".
Концепция технологическихукладов, выдвинутая двадцать лет назад С. Глазьевым[6],имеет весьма примечательные особенности. Во-первых, из-за особенностейметодологии исследования, основанной на представлении о том, что техникаявляется самостоятельным актором, предопределяющим развитие, в этой концепцииотсутствует сама возможность анализа социальной структуры, интересов социальныхгрупп и их связей с процессом экономического роста. Последний здесь только функцияот технологических инноваций. Во-вторых, она соблазнительно проста: знаяключевые технологии «очередного уклада», государство обеспечивает ихфинансирование и внедрение – и этого достаточно, чтобы обеспечить«технологический рывок» и «догоняющее развитие». Отсюда можно записать новуюформулу российской модернизации, предлагаемую обществу представителямигосподствующего класса: «Моя власть плюс нанотехнологии».
Когда власть знает, что делать,велик соблазн тоталитарной модернизации. Она дополняется меркантилистскойэкономической политикой, основывающейся на том, что:
1. Выделяются приоритетные сектора экономики, в которыенаправляются государственные средства, создаются отечественные мануфактуры,или, говоря современным языком, государственные корпорации.
2. В эти сектора призывают иностранных специалистов,создают льготные условия для функционирования иностранного капитала. Особыйупор делается на необходимость достижения «мировой конкурентоспособности», длячего поощряется экспорт «передовой продукции».
3. За счёт иностранных инвестиций, новых технологий идешёвых местных ресурсов достигается быстрый экономический рост, которыйпровозглашается успехом модернизации.
Всё это и вотечественной, и в зарубежной истории было не раз. Нынешние организационныемероприятия российской власти пока вполне укладываются в рамки этого сценария.Однако также хорошо известны и последствия меркантилизма, на которыенеоднократно указывали его критики:
(a) Форсированное строительство государственных предприятийприводит к дефициту бюджета. Обычных национальных сбережений не хватает, ивласти вынуждены прибегать либо к иностранным заимствованиям, что приводит кчрезмерному росту внешней задолженности (страны Латинской Америки), либо кограблению собственного населения (СССР). Результат в обоих вариантах примерноодин и тот же – возрастает сопротивление граждан, власти отвечают репрессиями.
(b) Создание иностранных предприятий на льготных условияхпротиворечит принципам одинаковых условий для всех субъектов рынка.Отечественные предприниматели отвечают на это вывозом капитала. Те же самыероссийские инвестиции, пройдя «стирку» на Кипре и в других оффшорах, появляютсяв экономике уже как иностранные. Всё это способствует развитию коррупционныхсхем и существенно подрывает реальную эффективность функционирования такихиностранных или совместных предприятий.
(c) Меркантилистский рост сопровождается увеличивающимися диспропорциямии легко может сорваться в депрессию. Ускоренное развитие космических и ядерныхтехнологий в СССР сопровождалось сохранением огромной сферы тяжёлого ручноготруда в строительстве, лесном и сельском хозяйстве, отставанием в развитиитранспорта, сфер торговли и общественного обслуживания. Эти диспропорции и вкапиталистической России, к сожалению, ещё до сих пор не выправлены, что оченьярко проявляется и в огромном, в 5-6 раз отставании производительности труда встроительстве, и в средней скорости перевозок грузов железнодорожнымтранспортом, сравнимой со скоростью транспорта гужевого[7].
Последствиятакой «модернизации» всегда противоречивы в экономике, и однозначноотрицательно выглядят в социальном отношении. Поклонники сильной руки,отрицающие сталинский опыт, периодически призывают российского Пиночета. Однакопо мнению некоторых исследователей, Чили добилась бы куда больших успехов ивышла на ту же траекторию экономического роста без этого военного диктатора[8]. Ещёболее обоснованным выглядит это мнение применительно к России без Сталина,впервые высказанное А. Ноувом ещё в 60-е годы прошлого века.
Но если электрификация всейстраны могла бы произойти и без Советской власти, то как быть снанотехнологиями? Кто блокирует российские инновации? И можно ли с помощью «потешногополка» в Сколково отреформировать российскую науку и образование?
Мне уже доводилось писать о том,что любая инновация предполагает перераспределение власти[9].Предположим, что проект в Сколково реализовался в полной мере, и в Россиипоявилась некая территория с огромным федеральным финансированием, особымрежимом управления, льготами, иностранными и зарубежными компаниями и т.д. Чтодальше? Будет ли это распространено на территории компактного проживанияучёного поголовья, называемые наукоградами? Получат ли льготы предприятия,создаваемые российскими вузами? И если предприятия разрешено создавать вузам,то будет ли это позволено бывшим отраслевым НИИ, ныне федеральным ГНЦ, а такжеНИИ, входящим в системы РАН, РАСХН, РАМН? Какое имущество можно передавать вуставные фонды таких фирм – только интеллектуальную собственность, или частьосновных и оборотных средств? Если приветствуются совместные с иностранцами инновационныепредприятия, то что ждёт их основателей – государственные премии или судьба физикаВ. Данилова, объявленного китайским шпионом? Наконец, что будут делать свузами, которые не являются ни федеральными, ни инновационными университетами?
И внутри вузов, и внутри НИИсуществует ощущение, что «так дальше нельзя». Однако интересы социальных группвнутри образовательной и научной корпорации настолько различаются, чтодоговориться о совместных действиях не получается. В результате единственнымконсенсусным мнением является: «дайте побольше денег, и оставьте нас в покое».Отсюда и определение Сколкова как «потешного полка» – успешная реализация илиполный провал данного проекта не решает ни один вопрос в сфере организацииотечественных НИОКР.
Прежде чем перейти собственно канализу позиций элит, стоит коротко рассмотреть ещё один случай, который в своёвремя почему-то так и не попал в СМИ. Поэтому оговоримся, что речь в нём идёт вовсене о России, а о некотором «модельном государстве с суверенной демократией». Водном из его регионов был избран губернатором эстрадный клоун, любимый народоми поддержанный президентом. Новоиспечённый губернатор назначил своегоплемянника руководителем полугосударственной компании, которая отвечала запоставку угля в муниципалитеты: уголь в этой фантастической стране являлсяосновным энергоресурсом. Племянник стал вымогать откаты за завоз угля с главмуниципалитетов, они собрались и написали президенту, рассказав, что с нимиделают. Удалось собрать подписи большинства глав районов и городов. Президентдело уладил, но губернатора не снял, хотя последнему выразил недоверие дажетерпеливый региональный законодательный орган. Зато первое лицо государствасохранило симпатии всех столичных коллег клоуна, а чуть позже при всенароднойподдержке объявило войну с коррупцией.
Если не акцентировать внимание налицемерии главы этой суверенной демократии, то встаёт ряд неприятных вопросов.Снятие популярного артиста с должности привело бы к открытому и остромуполитическому противостоянию – столичные коллеги по цеху эстрады наряду счастью либеральной прессы очевидно использовали бы данный повод длядискредитации президента. Защищаясь, он вынужден был бы предать огласкеслучившееся. Далее логика конфликта неминуемо привела бы к повсеместнойпроверке снабжения топлива в провинциях, а заодно и к аудиту тарифов, которыезагадочным образом в этом модельном государстве кратно различались в местностяхс одинаковым климатом, но находящихся в разных регионах. И – что делать? Снятьотдельного наместника кажется делом несложным. А когда их десять? А если –больше половины от всех наместников? Не приведёт ли «возмущённаяобщественность» в действие ответный механизм с перекрытием федеральных трасс всуверенной демократии и инициированием досрочных выборов первых лицгосударства?
Вопросы, которые возникают как впервой, так и во второй ситуации, являются примерами пата элит. Каждая из сторон способна только на частичное улучшениесвоей позиции, в то время как радикальный открытый конфликт вследствиенепредсказуемости развития событий может привести к полному поражению и, посути, ликвидации участников такого взаимодействия как социальных акторов.
Либеральнаядемократия представляет собой такое устройство общества, в котором не требуетсяспециальных, особых усилий правительства по «модернизации». Это, само собой, неотменяет принятие каких-то отдельных социальных или технологических программ.Однако в идеальных условиях отсутствия привилегированных групп, права которыхзащищены законами и неформальными институтами, акторы, которые могли бы заблокироватьинновации, наносящие ущерб их положению, отсутствуют; или, точнее, для полнойблокировки у них не хватает сил. В результате капитализм представляетсясистемой, постоянно изменяющей и обновляющей свою социальную структуру, хотя исамая либеральная демократия всё равно периодически переживает острыеструктурные кризисы. Напротив, чем жёстче закреплены исключительные праваотдельных меньшинств на способы извлечения дохода, на ресурсы, тем больше у нихвозможностей для полной остановки инноваций. Такая система, несмотря на частнуюсобственность и демократическую форму управления, оказывается ближе кфеодализму с его сословиями, табелями о рангах и чинами, нежели к капитализму.Она достаточно стабильна, так как гарантированное получение ренты создаётзаинтересованность в сохранении сложившегося статус-кво, в то время как любыеперемены ведут к неприемлемым рискам. Это вполне гармонично совмещается с общимнедовольством чужими привилегиями и демократией в целом.
Основнойпроблемой «модернизационного развития» является сохранение баланса междулиберальными свободами – защитой прав отдельных меньшинств – с одновременнымнедопущением того, чтобы эти права превращались в привилегии, нарушая общееравенство прав. Каждая привилегированная социальная группа и её элитаестественным образом полагает свои интересы первичными по отношению к интересамобщества. Поэтому нет и не может быть никакого общего проекта модернизации, есть только действия отдельныхсоциальных групп, стремящихся увеличить объём своих привилегий для получениядополнительной ренты. Ни одна из элит не может предвидеть долгосрочныхпоследствий своих шагов в постоянно изменяющейся, активной внешней среде.
Степень свободы правительства ипрезидента при таком подходе к анализу представляется весьма ограниченной. Скажем,кажется очевидным, что политика интеграции Чечни в российское политическое иэкономическое пространство является неэффективной. И – что? какие естьальтернативы? Получение второго Афганистана на границе теперь уже не сТаджикистаном, но со Ставропольским краем, при дружной поддержке мирового правозащитногосообщества? Оговоримся, что последний вопрос не снимает необходимости иважности сегодняшней деятельности правозащитников в этом регионе.
При этом случай Чечни, при всейсвоей остроте и важности, является всё же частным случаем. Общая же проблема втом, что само административно-территориальное деление России предполагаетлегальное неравенство различных территорий, закрепляющее режимы этнократии внациональных республиках. Но примиряясь с этим обстоятельством, федеральнаяэлита вынуждена мириться и с самовольством регионального чиновничества,участвующем как в рейдерстве, так и в предоставлении разного рода преференций«своим людям».
Что же при таком подходе можетрассматриваться как содержание «модернизационной политики» федеральной элиты и,напротив, что является консервативным и «анти-модернизационным»? Темероприятия, которые лишают социальные группы легальных привилегий,предоставляющих право на получение ренты – модернизационные и, напротив,законодательное закрепление права на получение доходов, не связанных струдовыми усилиями – консервативные, антимодернизационные меры. И до сих порпрактически вся российская политика во всех её проявлениях является антимодернизационной, сохраняющей старыеи вводящей всё новые и новые преференции для различных социальных акторов.Обеспечение этих привилегий требует, в свою очередь, всё новых государственныхслужащих и подвигает очередные социальные группы в погоню за рентой. Этосамоподдерживающийся процесс с положительной обратной связью. Из опыта 2008года, связанного с финансовым кризисом, понятно, что притормозить процессувеличения «частно-государственного партнёрства» может только общее падение доходовгосударства. Только последнее может остановить строительство каналов междуморями, возведение Эвенкийской ГЭС или демонстративное безумство московскогоСити.
Как обычно, всё это уже было внашей истории. Недаром нынешний период сравнивают с застоем и апеллируют кстарым горбачёвским лозунгам «ускорения» и «перестройки». Характерной чертойтого времени был такой же долгосрочный пат элит – отраслевые элиты требовалиинвестиций для строительства новых заводов, национальные элиты «заботились окультуре», региональные начальники говорили об отсталых регионах (достаточновспомнить программу подъёма российского Нечернозёмья), аграрники страдали осудьбах неперспективных деревень и обвиняли в их гибели Т.И. Заславскую,комсомольцы (будущие реформаторы и олигархи) гоняли неформалов (будущихпредпринимателей-инноваторов), а шпана и гопники гоняли и тех, и других… Ну, ау ЦК КПСС и советского Кабмина не было важнее дела, чем реформа хозяйственногомеханизма и Олимпиада-80.
[1] См. также развёрнутый отчёт
[2] Шмитт К. Теория партизана.– М.: Праксис, 2007.
[3]Именно борьбу, а не торг: политика представляет собойдеятельность по перераспределению власти (М. Вебер), и тот, кто отдал власть,не может получить взамен её эквивалент.В случае торга каждая из сторон обмена получает тот или иной товар (исоответствующую этому товару полезность); торг идёт вокруг количества этих обмениваемых товаров.
[4] Закария Ф. Будущеесвободы: нелиберальная демократия в США и за их пределами. М.: Ладомир, 2004.
[6] Глазьев С. Ю. Теориядолгосрочного технико-экономического развития. – М.: ВлаДар, 1993.
[7]Именно это обстоятельство обеспечивает такой рост автомобильных перевозок,которые существенно дороже в расчёте на единицу груза. Красочным примером такой«модернизации» является пуск «Сапсанов», который привёл к параличу движенияпригородных поездов. Неблагодарное население встречает скоростные поездабулыжниками.
[8] Дерлугьян Г. А был линужен Пиночет? //Эксперт, №1 (687), с. 78-83.
[9] Ореховский П. Власть иинновации //Общество и экономика, №9, 2009. См. также