Пять лет со дня ареста историка Юрия Алексеевича Дмитриева. За это время многое произошло. Вот подробная хронология процесса от «Мемориала». Многое и сказано: от видеообращений известных людей на YouTube-канале «Дело Дмитриева» до расследования Шуры Буртина и выпуска «Редакции». Полит.ру публикует рассказ Кирилла Сафронова, для которого Дмитриев — не просто герой повестки, а настоящий учитель.
Мы вынуждены указать, что «Мемориал» (все его структуры) признан Минюстом иностранным агентом.
Мы встретились с Юрием Дмитриевым летом 2012 года на Соловках. Тогда я работал учителем математики в одной московской школе. Каждое лето — в августе, на две недели — педагоги с учениками ездили в экспедиции на Соловецкие острова, чтобы восстанавливать историческую память о репрессированных. Жили в палаточном лагере на Секирной горе — во времена С.Л.О.Н. она была штрафным изолятором. Теперь там усилиями Дмитриева и скитоначальника Церкви Вознесения Господнего отца Матфея было обустроено кладбище, работу они вели с начала нулевых. Мы восстанавливали размытую за зиму дорогу, убирали поваленные деревья, ремонтировали дорожки, покрывали лаком кресты.
На Соловки ездили заинтересованные (что педагоги, что ученики) — те, кто любил историю в целом и кто считал ГУЛАГовскую ее составляющую особенно важной – в частности потому, что о ней не так много говорят.
Я туда поехал, потому что знал: мой прадед в конце 1930-х отсидел «где-то на севере». Мне хотелось получше разобраться, что и как там происходило. Фильма «Власть Соловецкая» и книг — например, «Неугасимая лампада» и «Россия в концлагере» — уже не хватало. Хотелось увидеть всё своими глазами и, по возможности, сделать что-то полезное для сохранения памяти о репрессированных. То есть не быть «туристом», который приехал поглазеть, а как-то вложиться в это место, помочь ему.
Дмитриев мне сначала не очень понравился: он мог нагрубить, остро высказаться, разбудить меня утром поджопником (в прямом смысле этого слова). Педагогическую работу я себе представлял иначе. Но когда ученики уходили спать, а мы пили кофе, приготовленный на костре, спускались с горы, где был разбит лагерь, вниз (курить на святой горе как-то не очень), Юрий Алексеевич, со своим неизменным «Беломором» во рту, рассказывал истории.
Например, про приезд Горького в Соловецкий лагерь в 1929 году. Заключенных тогда заставили устроить «спектакль» о том, как им здесь хорошо живется. Даже газеты раздали. Увидев Горького, они демонстративно их перевернули «вверх ногами» — чтобы намекнуть гостю на смехотворность происходящего, найти у него защиты. Но тот, вернувшись, написал текст о том, что в принципе там всё нормально. Горького Дмитриев ненавидит.
Его любимая героиня — Варвара Брусилова. В 2013 году он сделал про нее доклад на конференции «Равнина Русская. Опыт духовного сопротивления». Двадцатидвухлетняя Брусилова в 1922 году пыталась помешать грабить в Москве церкви, за что в первый раз предстала перед советским судом. Из доклада Юрия Алексеевича: «Варвара приняла приговор спокойно. Еще перед его вынесением она сказала: "Ваш приговор я встречу спокойно, потому что по моим религиозным верованиям смерти нет… Я милости и пощады не прошу"». После этого у нее еще будет несколько смертных приговоров, воплотится из которых только последний — 10 сентября 1937 года возле поселка восьмого шлюза Беломорканала.
Свое выступление про Варвару Брусилову Дмитриев начинает так: «Я хочу рассказать о духовном подвиге молодой женщины, для которой защита православной веры явилась самоотверженным поступком. Приведу толкование этого понятия: “Самоотверженность — положительное психологическое, социальное и морально-политическое качество личности, которое выражается в способности к подчинению своих интересов и жертвованию ими (вплоть до жертвы собственной жизнью) для блага других”».
Думаю, самоотверженность в этом смысле — та черта, которой Юрий Алексеевич и подкупал. И которой окружающие у него учились. Он был убежден в том, что все достойны «человеческих» похорон. Он видел цель — найти все три «Соловецких этапа» (один из которых и покоится в Сандармохе). И это ясное, цельное, упорное следование своей миссии не могло оставить никого равнодушным.
Старшие коллеги рассказывали, что в юности Дмитриев учился на фельдшера, пару лет отсидел за драку, а в перестройку увлекся политикой — из зоны вернулся антисоветчиком. Сам он говорил, что в 1988 году на общественных началах стал помощником народного депутата СССР Михаила Зенько. Однажды ему сообщили, что в гарнизоне Бесовец обнаружены человеческие останки. Когда он приехал на место, то никто (ни прокурор, ни следователь, ни районные чиновники) не знал, что делать. Было даже предложение закопать их «обратно». Дмитриев изучал анатомию и по положению костей определил, где должна быть голова, достал череп, почистил, а там в затылочной части обнаружил круглое отверстие. Расстрелянные. «Ну, если вам всем как-то равнобедренно, давайте я возьмусь...»
Так он и начал свою работу. Как говорил, сначала главной задачей было «похоронить по-человечески». А дальше — перестройка, многие архивы стали рассекречивать, ГУЛАГ, репрессии, этапы…
Для многих он оставался юродивым, который зачем-то ищет каких-то мертвецов, просит священников их отпеть… Сам ютится в малюсенькой квартире, заставленной книгами, и подрабатывает сторожем, чтобы кормить семью. В пылу спора, отстаивая свои убеждения, он за словом в карман не лез. И таких споров у него было много, не только на Соловках: проблемы вспыхивали и с чиновниками из Петрозаводска и Медвежьегорска (неподалеку находится Сандармох). Кому-то может показаться: зря он так — резко, лихо, «сломя голову». В конце концов, сложно объяснить чиновникам, зачем это всё нужно, им-то никакой выгоды — зато сколько забот. Но эта строгость — часть его убеждений, милосердных, но плохо сочетаемых с прагматикой.
В последний раз с Юрием Алексеевичем мы виделись в августе 2016 года. А через четыре месяца, 13 декабря, Дмитриева забрали.
В 2016 году мы с Дмитриевым работали сначала в Лодейном Поле, а потом — на Соловках. Пытались найти места захоронений второго и третьего соловецких этапов. Работы в Лодейном шли уже два года.Там Дмитриев ходил по окрестным деревням и спрашивал у местных бабушек, в какие участки леса родители запрещали им забегать, когда те были маленькими. По его предположению, расстрелы как раз могли производиться на тех участках, в которых, как говорили взрослые детям, живет Бабай (или Леший, или какая другая нечисть).
Юрий Алексеевич всегда учил внимательности к деталям. Допустим, он показывал свои наработки к будущей книге о репрессированных: гугл-табличка с тысячами строк и десятком столбцов — помимо ФИО, дат рождения и расстрела, там были населенные пункты, связанные с этими событиями, а также всевозможные детали и примечания про каждого конкретного человека. Дмитриев проводил в архивах огромное количество времени, исследовал всё, что мог найти: перебирал всякие карточки, информацию из которых и заносил в свою табличку.
Дмитриев всё фотографировал: он искренне верил в то, что зафиксированное есть просто объективная правда. Он снимал не только документы в архивах и кости на раскопках. В каждой экспедиции он требовал, чтобы общая фотография участников была сделана и на его фотоаппарат тоже — потому что «потеряем, не пришлем… а ему нужно!». То есть Юрий Алексеевич параллельно с работой всегда занимался созданием подробнейшего архива своей жизни — для него как историка это было важно.
И на Соловки, и в Лодейное Поле с 2014 года Дмитриев приезжал со своей приемной дочерью (в 2014-м ей было девять), которая прекрасно ладила со школьниками. Она помогала девочкам готовить еду и мыть посуду, бегала-смеялась, висла на своих подружках — со многими их них она на протяжении года между экспедициями переписывалась в соцсетях (что, правда, прекратилось вскоре после того, как она оказалась у своего нового опекуна — так называемой бабушки, которой ранее в оформлении опеки отказывали; мать девочки была лишена родительских прав вскоре после ее рождения).
Конечно, еще мы говорили, спорили, смеялись. О педагогических средствах и жизни, которая умнее; о приезде Горького в С.Л.О.Н. и творческой импотенции бесчестного человека; о том, что «жениться нужно». Тут я совсем удивился: «Зачем?» — «Потому что одинокий дед, взявший из детского дома девочку, — это подозрительно. Ко мне уже несколько раз приходили, наводили справки».
В конце экспедиции мы с Юрием Алексеевичем отправились на поиски третьего соловецкого этапа, который, предположительно, расстрелян прямо на острове. Вблизи одного скита Дмитриев обнаружил «просадки» — так археологи называют места, где земля проседает, проваливается. Часто это происходит на общих могилах: трупы гниют, становятся мягче, земля занимает их место, поэтому ее уровень над могилами ниже, чем рядом с ними. Копнули. Гипотеза подтвердилась — мы нашли как минимум одну общую могилу. Рядом было еще штук пять очень похожих мест с просевшей землей.
Смотреть на человеческие кости и простреленные черепа страшно. Но страх этот особый — не такой, как когда ты ждешь физической боли, скажем, от неприятия высоты. Тут ты проник в какой-то закрытый мир, работающий по неясным тебе законам. А имеешь ли ты на это право вообще? Дмитриев как бывалый поддерживал, даже шутил немного: «Ну а кто, если не мы? Они же людьми были. И похоронить их надо по-человечески».
В третьем соловецком этапе было около 200 человек. В этом месте, по оценкам Дмитриева, было закопано не больше пятидесяти. Он предположил, что это – рядовое кладбище времен С.Л.О.Н. Могилу мы закопали, поставили на ней импровизированный крест, прочитали молитву, повязали на соседнем дереве лоскут, чтобы потом, вернувшись, быстрее найти. Юрий Алексеевич сказал, чтобы я возвращался в лагерь, а он пока заглянет к монахам скита, рядом с которым мы обнаружили свою находку.
В лагерь он вернулся часа через два и крайне возбужденный. Рассказывал, что они со скитоначальником страшно поругались: на предложение Дмитриева обустроить мемориальное кладбище тот сказал, что этому здесь совсем не место. Отбиваясь от напористого Дмитриева, стал пугать своими связями в силовых структурах. В общем, дело чуть не дошло до драки.
Дмитриева напугать сложно. Да он напуганным и не был, скорее взволнованным. Он шумно объяснял позицию монаха: именно в том скиту сидел дед Патриарха Кирилла – священник Василий Степанович Гундяев, и Патриарх туда часто приезжает. Поэтому кладбище, кресты и вся гулаговская повестка монастырю здесь не нужны.
Ситуация с памятью о Соловецком лагере особого назначения действительно не определена. С одной стороны, если зайти на сайт Спасо-Преображенского Соловецкого монастыря, то Соловецкому лагерю там уделено столько же места, сколько и Школе юнг. С другой — у монастыря есть издательская программа «Воспоминания Соловецких узников», вышло уже девять увесистых томов. Не все экскурсоводы заходят на кладбище на Секирной горе. Но те, что заходят, устраивают там панихиду.
Может, предположение Дмитриева было верным. А может, и нет: не хотел скитоначальник суеты, объяснять реальные причины, отбивался всем, чем мог. Может, и не в скитоначальнике дело вообще, и история с могилой к дальнейшим событиям не относится. Просто голова ищет рационального объяснения: по какой причине кто-то может захотеть посадить человека на пятнадцать лет? И добиваться этого упорно — пять лет! Несмотря на оправдательные приговоры.
Вечер. Учительская. Ученики и педагоги вокруг экрана монитора, на котором открыта новость о том, что Дмитриев задержан по обвинению в «использовании несовершеннолетнего в целях изготовления порнографических материалов или предметов»» (ст. 242.2 УК РФ, п. «в», ч. 2). Арест. Ступор — что делать-то? Перебирали задачи: выйти на СМИ, сделать петицию, написать письмо в поддержку, связаться с родными, в том числе приемной дочерью...
Через несколько дней я пишу текст, который мы отправляем в уважаемые нами СМИ. Ни одно из них его не публикует — мол, ничего непонятно пока в этом деле. 31 декабря публикацию «Что противопоставить доносу» приходится просто выложить в соцсетях.
Мои коллеги создают группу в «Фейсбуке», просят придумать меня название. «Дело Дмитриева». 8 января 2017 года запускается сайт, разделенный пополам: с одной стороны, речь про уголовное дело, с другой — про дело его жизни.
Ситуация кажется абсолютно безумной. Руки опускаются. Ни один человек из тех, что работали с Дмитриевым, в обвинение не верит. Заступаются и те, кто с ним не работал, но знает о его делах: книгах памяти о репрессированных и создании мемориальных кладбищ в Сандармохе, Красном Бору, на Барсучьей горе и Соловках. Борис Гребенщиков, Андрей Звягинцев, Александр Архангельский, Евгений Цыганов, Людмила Улицкая, Вениамин Смехов, Светлана Алексиевич и многие другие записывают видеообращения в защиту историка. Первым высказывается Дмитрий Быков, чей сын работал вместе с Дмитриевым на Соловках.
Меня тогда серьезно перевернуло. Я, конечно, знал, что людей в нашей стране часто сажают несправедливо, но чтобы это произошло настолько близко? Вдобавок, я как-то прочувствовал свою беспомощность и бесполезность: раньше мне казалось, что вот я в школе работаю, хорошими делами занимаюсь, меня по имени-отчеству называют, какую-то пользу я приношу… всё классно, в общем. И вдруг я увидел свое полнейшее бессилие: происходит какая-то чушь, бред — а я ничего не могу с этим сделать, никак не могу это изменить.
Три эксперта. Девять фотографий из 239 на компьютере. Один документ. Три уголовных статьи. До пятнадцати лет тюрьмы.
Процесс идет полтора года. В конце концов, в апреле 2018 года судья Марина Носова (Петрозаводский городской суд) выносит оправдательный приговор по статьям за производство порно и «развратных действий без применения насилия». Признает виновным в хранении огнестрельного оружия — 2 года, 6 месяцев. С учетом содержания в СИЗО, срок — три месяца. Не проходит и полугода, как Верховный Суд отменяет приговор. Июнь: Следственный комитет заводит новое дело — уже по пункту «б» части 4 статьи 132 УК (насильственные действия сексуального характера в отношении лица моложе 14 лет).
Октябрь: прокурор Петрозаводска Елена Аскерова, допустившая оправдательный приговор в деле Дмитриева, уходит в отставку. Ноябрь: Марина Носова, после двенадцати лет работы зампредседателя Петрозаводского городского суда, понижена в должности до обычного судьи. Кадровая комиссия при президенте РФ не согласовывает ее кандидатуру на должность судьи Верховного суда Карелии.
Долгая пауза — время на ознакомление с делом новым судьей, переносы из-за плохого самочувствия, пауза на коронавирус… 22 июля 2020 года, снова Петрозаводский городской суд. Судья А.В. Мерков признает Юрия Дмитриева невиновным с правом последующей реабилитации по четырем статьям, оставляя только одну — ст. 132 УК РФ, п. «б» ч. 4 («Насильственные действия сексуального характера в отношении лица моложе 14 лет»). Три года, шесть месяцев. С учетом времени, проведенного Дмитриевым под стражей в течение следствий и судов, срок его заключения по приговору — чуть менее четырех месяцев.
Казалось бы, в наших реалиях — практически победа! Но нет. Прокуратура запрашивает апелляцию. Никаких оправдательных — ужесточение наказания. Построже, построже!
Я уже не работаю в школе. Мы с командой делаем документальный фильм: раз уж обвинения в насилии над детьми, то надо поговорить с теми, кто в детском (подростковом) возрасте работал с Юрием Алексеевичем. А теперь подрос и может сформулировать, как встреча с Дмитриевым на него повлияла и почему лично он в обвинение не верит. Мы опрашиваем бывших школьников, у некоторых из них уже свои дети.
29 сентября 2020 года. Прошлый приговор Петрозаводского суда снова отменен. Тринадцать лет строгого режима — только по одной статье (ст. 132, п. «б», ч. 4).остальные отправлены на пересмотр.
Мы опубликовали «Такой человек Дмитриев» на YouTube-канале, отправили расшифровку по почте Юрию Алексеевичу в СИЗО. В ответ он нас поблагодарил и написал, в частности: «Ты же помнишь, я матом не ругаюсь — я на нем разговариваю. <...> Ребят я вспомнил почти всех. Я помню хорошо первую историческую экспедицию на Секирную гору. <...> Работа ребятам показалась нужной и важной. Некоторые пересмотрели свое отношение к покойникам. Стали относиться к кладбищу как к месту памяти. Но почти никто не понял, что они обустроили Первое официальное кладбище з/к, расстрелянных на Соловках. Первое (!). Потом будут другие, но они сделали первое…»
Сегодня продолжаются суды в Петрозаводске: прокуратура требует увеличить срок наказания до 15 лет колонии строгого режима. Ближайшие заседания 14 и 15 декабря — выступление защитников Юрия Алексеевича и последнее слово.
Для многих людей из группы поддержки последние пять лет — ужасное испытание: каждый день думать о том, что Дмитриев за решеткой, невозможно. Надо же как-то жить, есть, стараться чему-нибудь радоваться. Поэтому некоторые берут паузу. Я сам могу по месяцу не заходить в группу в «Фейсбуке». Я давно не писал Юрию Алексеевичу. Потому что… ну, а что я могу сказать? Что помню и сочувствую? Ну, он это и так знает. Благодаря этому тексту появится повод — я ему обязательно его отправлю.
Так или иначе, я надеюсь, что Юрий Алексеевич все-таки выйдет на свободу. Что Верховный суд РФ рано или поздно возьмется за то, чтобы рассмотреть это дело заново. Что в марте 2023 года приемной дочери Дмитриева исполнится 18 лет и она сможет без оглядки на органы опеки и всяких «психологов» высказаться самостоятельно.
Будучи человеком верующим, не только надеюсь, но и молюсь за это. Нехорошо и бессмысленно давить самоотверженных и юродивых, ведь кто-то же в этой жизни должен сказать: «Нельзя молиться за царя Ирода — богородица не велит».
Фотографии – Кирилл Сафронов и София Панкевич.