"В метрической книге селаЛиповка Ардатовского уезда Симбирской губернии записано: «1863-го года августа3-го дня рожден, того же августа 10-го дня крещен Алексий — сын помещика сельцаВисяга Николая Александровича Крылова и законной жены его Софии Викторовны, обапервобрачные и православные. Восприемниками были вдова гвардии полковника МарияМихайловна Крылова и сын Наталии Александровны деревни Калифорнии Александр ИвановичКрылов, которому фамилия однако не Крылов, а Тюбукин».
Мне тогда рассказали, что вЛиповку был только что посвящен молодой поп, и я был первый, кого он крестил.<…> Как бы то ни было, делая свою первую метрическую запись, смущенныйпопик измыслил необыкновенное сословное положение Александра Ивановича и,перепутав его фамилию, чтобы не перечеркивать, исправил эту ошибку тойсвоеобразной оговоркой, за которую мне через 25 лет пришлось дать диаконуАндреевского собора красненькую (10 руб.), чтобы рассеять его «сумления» ометрической выписи и ускорить оглашение."
Так начинаются мемуары Алексея Николаевича Крылова(1863-1945), великого русского кораблестроителя. Академика, почетного членаАнглийского общества корабельных инженеров, Французского морского общества,Английского королевского астрономического общества и прочая и прочая. Имя этогочеловека сегодня носит один из ведущих испытательных и проектных центров военно-морскогосудостроения России: ЦНИИ им. акад. Крылова.
И носит по праву: простой перечень заслугКрылова перед российским флотом занял бы как минимум несколько страниц. АлексейНиколаевич проектировал и строил корабли, разрабатывал теоретические основыборьбы с качкой и вибрацией, занимался теорией гироскопов, руководилПетербургским опытовым бассейном (уникальная установка для испытаний моделейсудов), преподавал, реформировал образовательные программы морских учебныхзаведений, организовывал новые – такие, как кораблестроительный факультетПолитехнического института (впоследствии ставший самостоятельным вузом –знаменитой "Корабелкой"). Именно Крылов являлся автором текстазнаменитого доклада 1912 года, обосновывающего 500-миллионные ассигнования награндиозную кораблестроительную программу, осуществлению которой, однако,помешали война и революция. Крылову же принадлежит и текст итогового доклада санализом причин гибели линкора "Императрица Мария", написанный порезультатам работы комиссии по подъему затонувшего корабля в 1917 году.Вообще, мне уже приходилосьписать, что русский военный флот – вещь предельно странная. С одной стороны,его боевая история за три последних века не слишком впечатляет. С другой же –сам факт наличия флота требовал и наличия людей определенного качества. Этихлюдей отбирали, готовили, содержали, но вот занять толком не могли. По меньшеймере в первые два своих века флот в России был подобен магниту – он манилмножество амбициозных, жадных до образования и деятельных личностей, притягивалих, однако почти не давал им простора для самореализации. Как следствие, этилюди увековечивали себя в науке, открывали антарктиды, изобретали минное оружиеи теорию корабельной остойчивости, становились писателями, этнографами икомпозиторами – словом, уходили порой довольно далеко от непосредственныхвоенно-морских реалий…
Одним из таких людей, поддавшихсяочарованию культурной магии морского дела, стал Крылов. Он происходил из семьи,разветвленными родственными узами связанной с другими знаменитыми русскимипрофессорскими родами: Мещерскими, Ляпуновыми, Филатовыми (в ХХ веке к нимпримкнули Капицы). Это были люди с несколько иным, чем сегодня, отношением кзнаниям и образованию. Так, сам Крылов, выпустившись в 1884 году из Морскогоучилища (бывший Морской корпус), окончил потом кораблестроительное отделениеМорской академии и, уже будучи штатным преподавателем Морского училища, двагода слушал лекции на 3 и 4 курсах Петербургского университета. Вот как иллюстрирует он в своихмемуарах мысль о том, что ненужных знаний не бывает:
"Подвел меня де Колонг к стоящемупосередине мастерской на поворотной платформе главному компасуего системы и начал длинное объяснение. <…>
— Читаете ли выпо-латыни?
— Я был вклассической гимназии, и мы читали Корпелия Непота.
— Вот и отлично,—и подает мне старинного издания брошюру Гаусса «Intensitas vismagneticae terrerstrirs ad mensuraej absolutam revocata» (Напряжение земной магнитной силы,приведенное к абсолютной мере). — Изучите эту статью самым основательнымобразом, сделайте для нее конспект нарусском языке и покажите мне.
Вот тут-то я вспомнил герра Котковица и его тариф, и требовательность иувидал, что и латынь полезна; не даром у Козьмы Пруткова сказано: "итеребентин кому-то полезен"; и много раз в течение моей жизни и научнойдеятельности мне с пользой служила латынь. Конечно, я не мог читать ни Цицерона,ни Ювенала, но все они отлично переведены на французский язык: зато я свободноразбирался в элементарно простой латыни Эйлера, несколько труднее впревосходной латыни Ньютона и еще труднее в чисто классической латыни Гаусса иЯкоби.
Как бы там ни было, «Intensitas» я изучил самымосновательным образом, показал конспект Колонгу, он меня как бы в разговореосновательно проэкзаменовал".
Мы видим здесь, похоже, начистоутраченную сегодня в среде точных и технических наук культуру обращения кпервоисточникам – именно для этого и понадобилась латынь молодому мичману в1884 году.
Легко предположить, что человексо столь фундаментальным интеллектом как раз и окажется способен проявить себяразносторонне. И в самом деле, Крылов:
в 1912 году участвует в работе2-го воздухоплавательного съезда;
в 1915 году становится членомкомиссии по изучению естественных производительных сил России;
в том же году избирается членомкомиссии по обсуждению вопросов преподавания математики в школе;
в 1916 году становится директоромГлавной физической обсерватории;
в 1918 году участвует в работекомиссии по установлению поясного времени;
в 1925 году становится членомкомиссии по изданию сочинений Л. Эйлера в Цюрихе;
в 1926 году участвует в составлениидоговора о заказе в Англии 41-дюймового телескопа для Пулковской обсерватории;
в 1927 году принимает в ПарижеПушкинский архив (Онегинский музей) и отправляет его в СССР;
в 1928 году работает в Комиссиипо вопросу о транскрипции русских собственных имен
в том же году становитсядиректором Физико-математического института Академии наук;
в 1929 году – член Комиссии повопросу о системе премий в АН СССР;
в 1932 году утверждаетсядиректором Института физики Академии наук;
в 1933 году – член ученого советаИнститута истории науки и техники;
в 1936 году – зампред Комиссии по обследованиюбиблиотеки Академии наук;
в 1941 году – председательюбилейной комиссии в ознаменование 300-летия И. Ньютона
и т.д. и т.п.
Но есть еще одна сторона личностиКрылова – не менее впечатляющая, чем любая из вышеперечисленных. Он острослов ирассказчик. О его motsпри жизни академика ходили многочисленные легенды, наподобие следующей:
"Вызывают АлексеяНиколаевича срочно в ремонтный док. Вызывают телеграммой: "в корпусекорабля обнаружена течь". Проделав неблизкий путь, Крылов прибывает наместо, его ведут в трюм. Там провожатый подводит его к одной из заклепок ипоказывает на нее: "Вот". На заклепке действительно повисла капелькаводы. Крылов стер ее рукавом кителя. Новая капелька не появилась, однакозаклепка оставалась влажной. "И сколько натекает за сутки?"- спросилтогда провожатого Крылов. "Восемь капель. Или девять." – ответил тот."Девять капель?" – повторил за ним Крылов, - "Из-за девятикапель, молодой человек, обращаются к урологу, а не к корабельному инженеру."
Ясно, что мемуары такого человекабудут нафаршированы подобными историями. Вот, скажем, вроде этой:
"Председателем правленияПутиловского завода был назначен Н. Ф. Дроздов, а на его место начальникомзавода — ведущий свой род от крестоносцев, артиллерии генерал-майор с громкойфамилией, по-русски странно звучащей: Бордель фон Борделиус.
Впрочем, в Кронштадте долгоевремя заведовал комиссаратской частью всеми уважаемый тайный советник Бардаков.Его сын поступил в Морской корпус. Как-то, обходя стоявшую во фронте роту,Арсеньев спрашивает:
— Ваша фамилия?
— Бардаков, ваше превосходительство.
— Какая гнусная фамилия! — внести его в списки под фамилиейБурдюков.
Перемена фамилии по законупроизводилась не иначе, как указом Сената по Департаменту герольдии «свысочайшего соизволения, испрашиваемого через комиссию прошений». Арсеньев,присвоив себе царские права, эту процедуру упростил."
Или такая:
"Есть еще и другая система, которой придерживался М. И. Казн,когда был директором Балтийского завода. Всякомуписцу, доставшему копию официальной бумаги, в которой встречались слова«Балтийский завод», уплачивалось, независимо от содержания бумаги, пять рублей.Об этом при мне Михаил Ильич рассказал моему отцу, выразившему удивление, какимобразом Михаил Ильич получил копию важнейшей бумаги и сколько это стоило.
—Пять рублей,— сказал Казн и рассказал свою систему.— За год приносят околотысячи копий, из них 995 и медного гроша не стоят, а вот за эту я бы и 10 000руб. не пожалел."
Илитакая вот байка – истинный российский инвариант:
"Теперьне помню, в 1882 или в 1883 г., сбившись с фарватера, «Неожиданный» сел на мельна залитом берегу; сняться с мели Василь Иваныч не поспел или не сумел (какговорили, его судоводительское образование состояло в том, что он раньше былямщиком на тракте Порецкое — Промзино, пролегающем по берегу Суры, и перешелслужить на пароход, потому что «к буфету ближе»). Вода быстро спала, и пароходвесь год до следущей весны простоял в чьем-то огороде.
Замечательно,что в 1880 г. один из пароходов Аральской (военной) флотилии во время разливаАму-Дарьи также сел на мель в нескольких стах саженях от берега, не успел вовремясняться с мели и два года простоял на берегу. Но его командир, в чине капитана2-го ранга, был искуснее Василь Иваныча, которого К. Н. Попов опять прогнал вямщики. При посадке на мель аральского парохода был отдан якорь и, какполагалось, поднят гюйс, так что пароход стоял «на якоре» «под вымпелом», т. е.как бы «в морской кампании». Нанем каждое утро с обычной церемонией поднимали в 8 часов флаг и гюйс, на немвелся по форме вахтенный журнал, в который вписывалось все, что полагается, т.е. на левую страницу - метеорологические наблюдения, а на правую — текущие событиякорабельной жизни под заголовком: «Стоя на якоре близ кишлака Абдул-Чекмень, сполудня случаи». На пароходе производились все полагавшиеся «по якорномурасписанию» учения, например, спуск и подъем гребных судов, обучение гребле (содного борта по песку), пожарные и боевые тревоги, артиллерийские учения,изредка с пальбой в цель из орудий, салюты и расцвечивание флагами по царскимдням и т. д., а главное, всем шло «морскоедовольствие по положению».
Такоеплавание «по суху, яко по морю» продолжалось более двух лет, пока из Петербургане нагрянуло какое-то «начальствующее лицо», возбудившее против командираи офицеров «судное дело».Насколько помню, постановка на мель была отнесена к "неизбежнымслучайностям"; в остальном же командир отговаривался тем, что на Аму-Дарьебывают совершенно неожиданные паводки, и он держал вверенный ему пароход в постояннойойготовности при первом паводке сняться с мели, служба на пароходе протекала вовсем согласно «Морскому уставу» и довольствие производилось во всем согласно«Уставу счетному». Состава преступления суд не нашел, все были оправданы, идело производством прекращено."
