Протесты в Москве будут продолжаться — несмотря на жесткие действия полиции люди, кажется, не боятся выходить на улицы. О том, почему выборы в Мосгордуму вызвали такую реакцию в обществе, рассказал доктор политических наук, научный сотрудник University College London Владимир Борисович Пастухов.
Июльские протесты в Москве являются сложно структурированным феноменом. Здесь два плана — видимый и скрытый. Если мы говорим о видимом плане, то наиболее вероятное развитие ситуации предполагает, что эта волна схлынет. То есть она будет погашена, как обычно гасится локальный всплеск недовольства — некоторым сочетанием репрессий и уступок. При этом власть сначала применит репрессии, потом на каком-то этапе совершит уступки, она их уже сейчас совершает, потому что ходят слухи, что Митрохин зарегистрирован. То есть, власть пытается растянуть фронт протеста, разбить его на сегменты и кого-то спрессовать в кубик, а кого-то «закруглить».
Но это только поверхностный взгляд.
А вот на сущностном уровне, как мне кажется, этот протест качественно отличается от череды предыдущих, в нем есть нечто такое, что я бы назвал «вторым дном» и это «второе дно» непробиваемо. Дальше все пойдет в раскачку, будут чередоваться приливы и отливы протестного движения, причем их амплитуда будет все время нарастать, пока в конце концов, какой-то очередной удар не окажется революционным.
Поэтому, с моей точки зрения, главное не то, что случится с этим локальным протестом, каким мы его видим, не то, как быстро схлынет именно эта волна, а важно то, что будет со всем течением, потому волны будут уже идти одна за другой и это никогда не уйдет в песок. Если каждая из сторон на время отступит, то только для того, чтобы перегруппироваться.
В любом случае общество и государство российское заплатят за это большую цену.
Протесты белоленточников 2011-2012 годах переформатировали нашу политическую и конституционную систему от А до Я. Они не прошли бесследно и в результате закончились «крымнашем». И если бы не было Болотной, то не было бы и истерики власти по поводу Украины в таком масштабе, не было бы, скорее всего, контрреволюционного движения, которое фактически привело к тому, что Россия отказалась от промежуточной модели так называемой «суверенной демократии» и перешла к модели «имитационной демократии».
Нынешние протесты приближаются к уровню протестов 2011-2012 годов по своему потенциалу, по своей способности повлиять на политическую и конституционную систему.
Этим как раз нынешние протесты отличаются от таких протестных акций, как антикоррупционный марш, марш против произвола. События 27 июля 2019 года — не самое крупное противостояние в Москве даже за последние годы. Мне кажется, что выступления после выхода знаменитого фильма Навального про Медведева были примерно такого же масштаба, если не большего. Но у тех протестов не было ни такого потенциала, ни второго дна. Тогда было понятно, что это разовое явление, которое пойдет на спад, потому что время еще не пришло.
Сейчас оно пришло. Сейчас совершенно другой момент, который я бы описал, как конституционный кризис. Проблема не в самих выступлениях, а в том общем политическом контексте, на фоне которого они происходят. Короля играет свита, революцию играет кризис.
С моей точки зрения, вопрос, который всех волнует — почему власть поступает так дебильно? Потому что, если не вдумываться и смотреть только на внешние факторы, может показаться, что кризис спровоцирован искусственно — или по глупости, или как следствие интриг (борьба кремлевских башен и так далее). Такая демонстративная репрессивная мера, как снятие десятков оппозиционных кандидатов с выборов, кажется избыточной и, естественно, психологически неприемлемой для политического класса. Это пощечина. Люди привыкли к тому, что такие вопросы решаются тихо, без прямого оскорбления их достоинства. Раньше власть давала политическому классу возможность сохранить лицо. А теперь не дала, почему? Ведь кандидатов могли зарегистрировать и потом с ними бог знает что произошло бы, но без шума. Власть могла в очередной раз провернуть такой сценарий, который сто раз уже проворачивала, но почему-то решила пойти другим путем.
Мне кажется, что в первую очередь необходимо разбираться с этой иррациональностью. В ней ключ к разгадке всего этого политического ребуса.
И вот тут выскажу гипотезу, что снятие оппозиционных кандидатов с выборов в Мосгордуму выглядит абсолютно иррациональным, только если мы предполагаем, что власть действует в одной логике с нами. Но в том-то все и дело, что с какого-то момента власть стала жить в одной логике, а общество в совершенно в другой. И в этом как раз и состоит конституционный кризис.
Власть определилась со своим главным принципом и этот принцип — тотальный контроль всех политических (да и экономических уже почти тоже) процессов. То есть, с позиции контроля «командных высот» она сошла, «командных высот» теперь абсолютно мало, потому что и на «некомандных высотах» оппозиция научилась делать много гадостей. Засядет там со своим минометом и будет пулять по Кремлю один снаряд за другим. Поэтому теперь подход другой — надо занять все высоты, сколько глаз их видит.
Но это называется политический монополизм. Это другой сценарий, по которому надо снимать совсем другое кино. Это уже никак нельзя вписать в конституцию. Никаким напильником это не зачистить. Все равно уши будут торчать. То есть, власть встала на открыто неконституционный путь, но при этом взять и сказать — ребята, мы вот подумали и решили послать вашу конституцию по сексуально-эротическому маршруту, тоже не может. Ну, или пока не может. В мягкой форме говорит что-то невнятное и совсем не о том. А вот так, чтоб прямо — мы стоим на позициях полной политической монополии и поэтому никто, кто прямо или косвенно не находится под нашим контролем, к реализации власти отношения иметь не будет — это они сказать не могут. Вот в этом когнитивном диссонансе и проявляется сегодня конституционный кризис. И именно этот диссонанс, а не какая-нибудь там антикоррупционная кампания, подогревают сегодня протест. В этом вся разница. И отсюда качественно иной потенциал.
То есть и власть определилась и протест нащупал цель. Теперь он как тепловая ракета будет ее вести, пока наконец не влетит в какой-нибудь движок.
Власть выстроила такую политическую и административную систему, что она не допускает возможности какого-то политического участия или соучастия, она должна полностью контролировать политический процесс — от и до.
В такой ситуации любая попытка войти в это здание без пропуска, который выпустил начальник охраны, считается незаконной. Таким образом власть сама себя загнала в угол, выстроив эту систему, она вынуждена поступать в соответствии со своей внутренней конституцией. И эта новая внутренняя конституция говорит, что власть не имеет права допустить чего бы то ни было, если оно не гарантирует полного контроля над ситуацией. Поскольку власть не может получить от своих агентов заверения в том, что если они допустят до выборов хотя бы одного оппозиционного кандидата, то они не потеряют, хотя бы частично, контроль над ситуацией, то действуя в своей новой парадигме, она принимает единственно возможное для нее решение — ликвидировать всех кандидатов на входе. Это теперь общий подход, так теперь будет во всем. А значит, дебилизм будет расти в геометрической прогрессии. А вместе с ним будет углубляться конституционный кризис. Потому чем дальше, тем больше всем будет понятно, что эта власть не лезет ни в какие конституционные ворота. То есть, когда мы подойдем к «проблеме 2024», то в общем всем уже будет абсолютно все равно. Защищать будет нечего, точнее, печать на этой конституции ставить будет просто негде....
С другой стороны, общество тоже уже выстроилось клином, свиньей. Оно уже тоже выбрало себе принцип, и это принцип «тотального сопротивления».
В этой предвыборной кампании главный эпизод — это не массовые выступления и задержания, а история с попыткой выдвижения Нюты Федермессер. До истории с Нютой Федермессер у общества была еще развилка. Что для общества важнее? Единство политического класса и какие-то перспективы мирной демократизации без революции или снос режим любой ценой? Из конфликта с Федермессер общество вышло консолидированным вокруг простого лозунга — долой самодержавие как самоцель. Никаких условий, никаких промежуточных состояний. Только черно-белое политическое кино. Теперь общество действует в этой логике — все должно быть направлено на подрыв режима. И вокруг этого начинает складываться политический консенсус потихоньку.
Что получается? У нас пока относительно мирное сосуществование двух логик. Одна логика власти — полный контроль, компромисс исключен, то есть сурковщина в прошлом, только Патрушев forever. Правит «анонимный силовой интернационал». А с другой стороны, логика протеста — тотальное сопротивление и снос режима как самоцель, где компромиссы тоже исключены. Что бы сейчас власть ни делала, общество это уже не примет.
С моей точки зрения, особенность момента в том, что московский конфликт — это первый из конфликтов новой эпохи, когда сложилась антагонистическая противоположность двух политических сил, которые теперь сформировали такую влюбленную парочку, которая будет играть в игру с нулевой суммой до смерти, потому что политике игры с нулевой суммой всегда заканчиваются революцией.
Случится ли революция завтра? Не знаю, но с социологической точки зрения революция уже идет, мы уже даже не в начале пути. Она может накатывать волнами год, два, три, четыре... И, в конце концов, придет цунами и всех смоет. Главное, что Россия из этой логики революции уже не выскочит. Дело сделано. Вот об этом и говорят нам московские протесты.