Бурная реакция как моих “соплеменников по крови”, так и либерально настроенных сограждан арийской расы, на известное “письмо 19-ти депутатов” Генпрокурору с требованием запретить все еврейские организации в России, почему-то стала меня раздражать.
Ну, что, собственно говоря, стряслось? Выяснилось, что скульптор Вячеслав Клыков, генерал Альберт Макашов, экс-губернатор Николай Кондратенко, академик Игорь Шафаревич и, по утверждению публикатора, еще человек пятьсот (среди них – 19 депутатов Госдумы от “Родины” и КПРФ) терпеть не могут евреев.
Ах, что вы говорите? А мы-то думали, что названные лица проливают слезы умиления каждый раз, как завидят пейсы и ермолку (вариант: выдающийся шнобель, торчащий кадык, глаза навыкате, или что там у меня числится по разряду первичных расовых признаков).
Но нет, оказалось, что это не совсем так. Оказалось, не любят нас, евреев, указанные граждане. А счастье было так возможно…
— Не передергивай! – сейчас же строго возразят мне мои либеральные друзья. — Не в том дело, что упомянутые выдающиеся деятели политики и культуры — антисемиты, а в том, что они смеют заявлять об этом публично.
А-а… Да, в самом деле: наверное, лучше было бы им всем по-прежнему притворяться пролетарскими интернационалистами и клясться в вечной любви ко всем народам мира, а к евреям, желательно, декларировать особую нежность. Замечу, впрочем, что некоторые из “подписантов” и во времена оны не особо скрывали свой антисемитизм, а кое-кто декларировал его в явном виде в том публичном пространстве, которое было тогда им доступно. Уж за Игоря-то Ростиславовича Шафаревича могу определенно ручаться. Более же робкие из нынешних борцов с еврейским засильем предпочитали в те времена использовать эвфемизм “сионисты”. И что, намного краше это выглядело?
…Но вернемся к аргументации либеральных братьев по разуму. Речь, стало быть, идет о пресловутой политкорректности, вот о чем.
Что ж, поговорим о политкорректности.
Суть этого новейшего европейского изобретения состоит, насколько я понимаю, в том, что некоторые взгляды, суждения, оценки признаются общественным мнением непригодными к публичному использованию. К таковым, в частности, относятся расистские и нацистские суждения (депутатский запрос в прокуратуру безусловно соответствует этим критериям – он насквозь пропитан антисемитизмом и откровенным нацизмом). В некоторых случаях негласный запрет на непристойные или опасные для общественного спокойствия высказывания даже подкрепляется санкцией Закона — но об этом чуть ниже.
Я назвал политкорректность новейшим изобретением. Это, конечно, не совсем так. XIX столетие знало свою “эпоху политкорректности” — она именовалась викторианской. Я сейчас не хочу вдаваться в подробный разбор того, какие именно суждения и взгляды безусловно осуждались викторианской моралью; важно другое — что по многим темам общество ограничивало свободу мнений и высказываний определенными, довольно жесткими рамками. К слову: пафос знаменитого эссе Дж.С.Милля “О свободе” состоит в защите свободной мысли отнюдь не от государства, а, в первую очередь, — от викторианских ограничений, устанавливаемых общественным мнением.
Я не осуждаю и не восхваляю викторианство. Я только пытаюсь проследить исторические аналоги нынешней политкорректности. При этом я не хочу ополчаться на крайности современной Европы, вроде фактического запрета на упоминание в отрицательном или даже юмористическом контексте лиц, принадлежащих к той или иной расе, или религии, или сексуальному меньшинству. Мне хотелось бы разобраться, как эта самая политкорректность работает, когда речь идет о высказываниях и суждениях, в самом деле отвратительных.
Фашистская идеология – это плохо? Конечно, это очень скверно.
Это – опасно? Когда у общества нет иммунитета к этой болезни, –опасно, и весьма.
Но меня всегда занимал вопрос: что же делать человеку, исповедующему эти скверные и опасные взгляды? Держать язык за зубами? Воля ваша, друзья-либералы, мне этот вывод как-то не по душе.
Позволю себе сослаться на семейный опыт. В биографии моего покойного отца были два периода, когда он сталкивался с нацистами. Первый раз — на фронте: они в него стреляли (и, между прочим, в конце концов попали-таки), и он в них стрелял. По правде говоря, не нацисты это, конечно, были в прямом смысле слова, а просто немецкие ребята, на которых тогдашние единомышленники генерала Макашова надели нацистскую форму и отправили воевать в Россию. И второй раз — в политическом лагере, куда ему случилось угодить в конце 1960-х. Нацистов там было изрядно: это ведь ложное представление, что Советская власть сажала исключительно людей либеральных и демократических взглядов. Лагерные нацисты были разные: некоторые очень противные, кое же с кем отец не то чтобы сдружился, – все-таки разница мировоззрений мешала, — но приятельствовал. И впоследствии всегда отзывался о них (не об их взглядах, конечно!) с искренним уважением. Фамилий не называю, ибо теперь эти люди в большом авторитете в той нацистской тусовке, откуда вышел депутатский запрос, и упоминание о приятельстве с безыдейным евреем может повредить им в глазах единомышленников.
Возможно, именно эти фамильные предания и сформировали во мне твердое убеждение: существует ровно два способа контакта с нацистами. Один – визуальный, через прорезь прицела. Это — когда идет война. В мирное же время следует относиться к ним, как к обыкновенным людям, только ненормальным, сдвинутым на человеконенавистнических идеях.
Переубеждать нацистов, сколько я их знаю, бесполезно, медицина здесь тоже бессильна. Стало быть, следует, как говаривали в прежние времена, предоставить их собственной участи.
— Но разве впечатляющие успехи нацистской пропаганды в России не ставят под вопрос общественную свободу и безопасность страны? Разве письмо “19-ти” не разжигает национальную и религиозную ненависть? Так не лучше ли, от греха подальше, усилить законодательные запреты на подобные высказывания или, по крайней мере, настоять на неукоснительном применении действующих правовых норм?
Действительно, сильное и влиятельное нацистское движение — страшная реальность сегодняшней России. Но сторонники “жесткой линии” по отношению к нацистам упускают из виду, как мне кажется, одно обстоятельство. Сколько-нибудь значительные успехи нацистской пропаганды в здоровом обществе невозможны. Стало быть, достижения нацистов в России (или Франции, или Австрии)— не болезнь, а симптом тяжкой болезни, поразившей общество. Лечить болезнь, сбивая температуру на градуснике, бессмысленно. Ну, добьемся мы исключения депутатов-нацистов из парламента, — а с избирателями их что прикажете делать?
Разжигание ненависти — в самом ведь деле крайне скверная штука. Но когда и в какой мере это скверное деяние следует рассматривать как преступление? На сей счет существуют разные точки зрения.
У американцев, с их трепетным отношением к Первой поправке, “hate speeches”, кажется, преступлением не считается: нужно доказать причастность говорящего или пишущего к конкретному преступному деянию, хотя бы в качестве подстрекателя. Но во многих странах Западной Европы — в Германии, Франции, Англии, еще где-то — они рассматриваются как преступление сами по себе и караются тюремными сроками. Это, кажется, сравнительно новое явление; возможно, я ошибаюсь, но само понятие “речей ненависти”, как уголовно наказуемого деяния, есть не что иное, как законодательное отражение концепции “политкорректности”.
Российское законодательство в настоящее время теоретически следует европейской тенденции: в ст.282 Уголовного кодекса РФ говорится о “разжигании ненависти” (эта формулировка сменила более расплывчатый, еще советских времен, термин “рознь”).
Читатель, наверное, уже догадался, что я — сторонник “американского” подхода к проблеме, столь блестяще выраженного Куртом Воннегутом в “Завтраке для чемпиона” (“Хайль Гитлер!” — “И вам тоже хайль гитлер, сэр”).
Но, скажут мне, ведь разжигание ненависти представляет собой общественную опасность.
Да, и огромную. Очень трудно провести границу между “разжиганием ненависти” вообще и подстрекательством к совершению конкретных преступлений в частности. Оратор на митинге или публицист в фашистском листке распинается о том, какие евреи плохие и как они из русского народа кровь пьют. Он не делает практических выводов из сказанного. Но такие выводы могут сделать его слушатели — и делают! На страницах все того же сайта “Руси православной”, рядом с обращением — рассказ о том, как два молодых нациста шесть лет назад убили в Вышнем Волочке милиционеров. Цель убийства — захватить оружие и поднять в Вышнем Волочке восстание против “власти жидовского кагала в России”. На сайте всерьез дискутируется вопрос, нравственно ли их деяние и соответствует ли оно христианской морали. Плюрализм полный: приводятся мнения и противников, и сторонников убийств. И кто же будет нести ответственность за дальнейшие убийства, спровоцированные этой, с позволения сказать, дискуссией? Будущие убийцы? Их духовные отцы? Редактор сайта? Федеральная служба по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций, вынесшая “Руси православной” мягчайшее и нежнейшее предупреждение за публикацию “письма 500” (после скандала, разумеется) и “не заметившая” бурное обсуждение правомерности убийств, размещенное по соседству?
Мне кажется, что каждый должен нести ответственность за то, что совершено персонально им. Убийцы – за убийство. Подстрекатели – если имело место подстрекательство именно к убийствам — за это подстрекательство. Редактор — за содействие подстрекателям. Федеральная служба — за сознательный (глубоко в этом убежден) саботаж своих служебных обязанностей. И так далее. Да, границы провести трудно, но это необходимо.
А вот абстрактное “разжигание ненависти” мне как-то трудно уложить в рамки Уголовного кодекса и собственного отсталого правосознания. С этим злом надо бороться какими-то иными средствами. Почему? Ну, во-первых, я не верю в то, что это зло можно пресечь уголовными репрессиями — этим можно только загнать его в подполье. Нам это надо?
Во-вторых, мне претит обращаться к дяде-милиционеру с жалобой на плохих мальчиков, которые обзываются нехорошим словом “жиды”. Дядя придет, поставит мальчика Альбертика в угол, – и мы успокоимся, да?
Давайте вести себя как большие и отвечать на “разжигание ненависти” апелляцией не к милиционеру, а к обществу. И, если мы видим, что в массовом сознании нацистская проповедь находит отклик, а наша апелляция отклика не находит, давайте винить не нацистов и не общество, а самих себя — интеллектуальных импотентов, не способных противостоять очевидному бреду, не прибегая к помощи карательных органов.
А в третьих… Допустим невероятное: усилиями демократической общественности 19 депутатов Госдумы лишены неприкосновенности и преданы суду по обвинению в совершении преступления, предусмотренного 282-й статьей УК. Ну и хорошую мы обеспечим компанию Анне Альчук, Людмиле Василовской и Юрию Самодурову — обвиняемым по “делу художников” оно же “дело Сахаровского центра”! Ведь их судят ровно по той же самой 282-й! А инициаторы возбуждения дела — единомышленники христолюбивых и жидонененавистнических парламентариев (да, кажется, даже и персонально авторы обоих запросов в Генпрокуратуру в значительной мере пересекаются). Одна и та же правовая дубина с успехом используется обеими сторонами.
Ведь главный недостаток 282-й статьи в чем? Она избыточна и неконкретна.
Конкретные преступления, инструментом которых является слово, перечислены в УК и ГК: клевета, угрозы, подстрекательство к совершению преступлений, оскорбление и т.д. Никакое из этих преступлений Анне Альчук и ее подельникам вменить нельзя; вот и остается шить дело по 282-й.
А в пресловутом письме — содержится ли в нем состав какого-нибудь из этих конкретных преступлений?
Клевета? Авторы письма, в сущности, утверждают, что еврейство не является национальной или религиозной общностью, а неким законспирированным преступным союзом — и на этом основании требуют запретить в России все религиозные и национальные еврейские организации. И врут при этом безбожно, даже “кровавый навет” реанимируют.
И все же — не уверен: клевета ведь предполагает не просто ложную о ком-то информацию, но такую информацию, лживость которой была очевидна самому клеветнику, – а эти несчастные искренне полагают, что евреи живут по какому-то там “Шулхан-Аруху”. А если даже и неискренне, то поди это докажи.
Оскорбление? Ведь авторы “обращения 19-ти” не просто высказывают свои взгляды? Они оскорбляют чувства евреев как нации и иудеев как конфессии!
Ну да, оскорбляют.
Боюсь, что если я выскажу вслух то, что думаю про некоторые направления ортодоксального иудаизма как религии (про евреев как нацию, спешу сообщить, я ничего плохого не думаю, а только хорошее), про уровень духовности и неподражаемую раскованность мысли Талмуда, про свободу от мелочного регламентирования частной, религиозной и общественной жизни, обеспечиваемую Галахой, — я тоже оскорблю чувства верующих иудеев. А если выскажусь откровенно относительно гуманистического пафоса “мединских сур” Корана, особенно по отношению к женщинам и иноверцам… стоп. Разоблачителей учения Мухаммеда нынче и без меня хватает. И вообще, я в этих делах не специалист, и, вполне возможно, мои представления об иудаизме и исламе — поверхностны и односторонни.
Но все это совершенно неважно. Дело ведь не в том, что политкорректность не позволяет мне определить мои симпатии и антипатии к тому или иному религиозному учению - это она как раз позволяет. Она не позволяет мне делать это публично. Я сейчас говорю не о приобщении к вере – это дело частное, интимное и в публичности не нуждается. Я говорю о светской рефлексии по поводу конкретных конфессий, их места в современном мире, их роли в истории и в сегодняшней человеческой культуре. Политкорректность, кажется, в принципе запрещает подобную рефлексию, если она не носит комплиментарный характер, – ведь это может оскорбить чувства верующих.
А стеснение моей возможности высказываться на эти темы оскорбляет мое чувство свободного человека. Мне кажется, что эти темы — важны; что они могут и должны обсуждаться свободно, безо всяких стеснений (желательно, конечно, при этом знать предмет, не врать и не передергивать). Ну, и почему “чувства верующих” должны быть весомее моих чувств?
Депутатское обращение оскорбляет не только религию, то есть систему взглядов, но и народ, то есть, конкретных людей? О да, Кондратенко с Клыковым меня оскорбили; как мне это пережить? А знаете, что я вам скажу: если бы Кондратенко с Клыковым сказали в мой адрес что-нибудь лестное — вот тут мне стало бы не по себе.
Состав 282-й – да, налицо. Но ведь и то, что вы читаете, легко подогнать под 282-ю – “разжигание ненависти по идеологическому признаку”: я и в самом деле фашистов терпеть не могу и желал бы, чтобы читатель мою неприязнь разделил. Типичная хэйт спич.
Короче говоря, меня раздражают не бурные протесты общественности в ответ на антисемитские пассажи депутатов. Это — естественная и правильная реакция.
У меня вызывает раздражения адресация этих протестов. Большинство из них адресовано к власти и содержит требование “принять меры”. По-моему, это — типичное проявление советской ментальности. К тому же — контрпродуктивное.
И последнее. Иные протесты адресованы непосредственно авторам запроса в Генпрокуратуру. В целом пафос этих протестов можно свести к трогательному вопрошанию: “Не стыдно ли вам, господа антисемиты”?
Может, хватит спрашивать фашистскую гидру, не стыдно ли ей за то, что она – гидра фашистская? Ей не стыдно. Если кто помнит, на эти грабли первым наступил еще покойный Н.Я.Эйдельман.
По этому поводу мне недавно рассказали следующую притчу. Сидит на вершине горы Чудо-Юдо Змей Горыныч и всякого, кто к нему поднимется, огнем палит а затем… оставаясь в рамках публицистических приличий, скажем так: насильственно вступает с ним в интимные отношения.
Влезает на гору Иван-Царевич и, натурально, подвергается вышеописанному неполиткорректному обращению. Обожженный и разъяренный, бежит вниз, хватает там первое, что под руку попалось, — саблю там, копье и так далее, — и лезет обратно на гору, мстить Чуду-Юду. Добирается до вершины. А Горыныч высовывает из пещеры башку и говорит:
— О! Я так и знал, что тебе понравится…
См. также:
